Жемайте, Юлия
| Юлия Жемайте | |
 | |
| Имя при рождении: |
Юлия Бенюшявичюте |
|---|---|
| Псевдонимы: |
Жемайте |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Поместье Буканте в Жемайтии Плунгеский район |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
Прозаик, драматург |
| Направление: |
Реализм |
Ю́лия Жема́йте, Ю́лия Жяма́йте (псевдоним; настоящая фамилия по мужу Жимантене, урождённая Бенюшявичюте; лит. Žemaitė, Julija Beniuševičiūtė-Žymantienė; 23 мая (4 июня) 1845, поместье Буканте в Жемайтии, ныне Плунгеский район — 7 декабря 1921, Мариямполе) — литовская писательница, прозаик и драматург.
Содержание
Биография
Из безземельных дворян. С 1864 года служила у помещиков няней и горничной. В 1865 года вышла замуж за Лауринаса Жимантаса, бывшего крепостного (в замужестве фамилия Жимантене). Около тридцати лет вместе с мужем занималась сельским хозяйством. Под влиянием Повиласа Вишинскиса написала первый рассказ «Сватовство», который был напечатан в литовском календаре „Tikrasis Lietuvos ūkininkų kalendorius“ на 1895 год. Издатели изменили название рассказа на «Осенний вечер» и дали автору псевдоним Žemaitė («Жемайтийка»).
До 1900 года жила в Усненай. После смерти мужа была экономкой в имениях литератора Владаса Путвинскиса, с 1906 года — в небольшом хозяйстве родителей писательницы Габриэле Пяткявичайте-Бите.
В 1912 году переехала в Вильну. С 1914 года жила в доме общественного деятеля, депутата от Сувалкской губернии II и III Дум — А. А. Булат, участвовала в деятельности руководимого им комитета помощи беженцам.
В августе 1915 года вместе с семьёй Булата выехала в Петроград, в начале 1916 года в США для сбора средств в помощь пострадавшим от войны. С возвращением Булатов в Россию в 1917 году оставалась жить у сына в Чикаго. В 1921 году вернулась в Литву и обосновалась в Мариямполе у Булатов, где и умерла.
Творчество
Начиная с первых рассказов изображала крестьянскую жизнь, прежде всего семейные отношения. Отразила в прозе практически все стороны и злободневные события тогдашней литовской жизни, различные типы ксендзов (отмечала несоответствие между проповедью и материальными интересами), помещиков (осуждала за плохое обращение с работниками и неумение хозяйствовать), крестьян (резко критиковала за распущенность, пьянство, зависть, мстительность, предрассудки). Положительными героями выступают распространители нелегальной литовской печати, просветители, страдальцы за идею.
Написала семь комедий и два монолога, автор очерков, фельетонов, публицистических статей.
Рассказы переводились на азербайджанский, болгарский, латышский, польский, румынский, русский, украинский, чешский, финский языки.
На родине писательницы с 1965 года действует мемориальный музей. В Вильнюсе в 1971 году был установлен памятник скульптора Пятраса Аляксандравичюса (1906—1997) в сквере на проспекте Гядиминаса.
Память
- Жемайте — единственная женщина, которая была изображена на литовских банкнотах, но самого низкого достоинства (1 лит) и изъятых из обращения в 1998, когда банкноты 1, 2 и 5 литов были заменены монетами.
- В 1956 году была выпущена почтовая марка СССР, посвященная Юлии Жемайте.
- Julija Zemaite3.JPG
Мемориальная доска на доме в Вильнюсе, в котором писательница жила в 1913—1914 годах (улица Басанавичяус 19)
- Zemaite - 1 litas.jpg
Жемайте на банкноте 1 лит
Напишите отзыв о статье "Жемайте, Юлия"
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Юлия Жемайте - [www.spaudos.lt/Knygnesiu_paminklai/knygnesiai/zemaite.html Paminklai Lietuvos Knygnešiams ir Daraktoriams] (лит.)
- [www.antologija.lt/texts/25/turinys.html Classic Lithuanian Literature Anthology. Žemaitė] (лит.)
- [muziejai.mch.mii.lt/Plunge/zemaite_muz.en.htm Memorial museum of the writer Žemaitė] (лит.)
- Жемайте, Юлия // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
Отрывок, характеризующий Жемайте, Юлия
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
