Дейч, Александр Николаевич

Александр Николаевич Дейч
Дата рождения:	19 (31) декабря 1899(1899-12-31)
Место рождения:	Рени (Бессарабия ныне Одесская область Украина)
Дата смерти:	22 ноября 1986(1986-11-22) (86 лет)
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	астрономия
Учёная степень:	доктор физико-математических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Ленинградский университет
Научный руководитель:	С. К. Костинский

Алекса́ндр Никола́евич Дейч (19 [31] декабря 1899, Рени Измаильского уезда Бессарабской губернии — 22 ноября 1986) — советский астроном, ученик С. К. Костинского.

Биография

Родился в городке Рени на левом берегу Дуная в южной Бессарабии (ныне — Одесская область Украины). Отец будущего астронома, призванный на воинскую службу в 30-й пехотный Полтавский полк из Саратовской губернии Николай Осипович Дейч (из поволжских немцев), вскоре поступил в военную интендантскую академию, затем продолжил службу в Рязани и Саратове. Мать А. Н. Дейча, Лукреция Анастасовна Димитриади (греческо-румынского происхождения), была дочерью ренийского купца и городского главы Анастаса Ивановича Димитриади. В раннем детстве, до отъезда отца в интендантское училище, Александр Дейч жил в доме своего деда по материнской линии, где также рос его двоюродный брат — историк-антиковед Аристид Иванович Доватур. В 1918 году Николай Осипович Дейч перешёл на службу в Красную Армию.

В 1924 году А. Н. окончил Ленинградский университет. С 1923 и до конца жизни работал в Пулковской обсерватории. С 1936 года возглавил группу по фотографической астрометрии в астрофизическом отделе обсерватории. С сентября 1941 по февраль 1942 года исполнял обязанности директора обсерватории. Его усилиями спасёны многие инструменты, книги фонда библиотеки и материалы стеклотеки обсерватории. В 1945 году был назначен заведующим отдела фотографической астрометрии и звёздной астрономии и возглавлял его до 1973 года. Был также профессором Ленинградского университета, в котором преподавал с 1937 года.

Основные научные работы относятся к фотографической астрометрии и звёздной астрономии. Внёс большой вклад в получение наблюдательного материала по фотографической астрометрии. Определил собственные движения 18 000 звёзд в избранных площадках Каптейна. Открыл два невидимых спутника двойной звезды 61 Лебедя с периодами 6 и 12 лет. Большой вклад внёс в претворение идеи Б. П. Герасимовича и Н. И. Днепровского об определении абсолютных собственных движений с привязкой к галактикам. Его программа, изложенная в докладе на VIII съезде МАС в Риме, была принята в качестве международной и выполнялась на многих обсерваториях мира. Участвовал в экспедициях по наблюдению полных солнечных затмений (1927, 1936, 1945) и в двух экспедициях по определению долгот Свердловска, Тбилиси (1930) и Архангельска (1932). 5 июля 1929 года открыл астероид 1148 Rarahu. Принимал участие в изучении уникального материала наблюдения солнечной короны 19 июня 1936 года. Автор более 120 научных трудов. Один из авторов известного «Пулковского курса звёздной астрономии».

Президент Комиссии № 24 «Фотографическая астрометрия» Международного астрономического союза (1961—1966).

Малая планета 1792 Reni, открытая Л. И. Черных 24 января 1968 года в Крымской астрофизической обсерватории, названа так по просьбе Дейча в честь места его рождения.

Научные труды

• А. Н. Дейч и В. В. Лавдовский. Собственные движения 3188 звёзд в пяти специальных площадях Каптейна. Известия ГАО, № 141, 1947.
• А. Н. Дейч, В. В. Лавдовский, Н. В. Фатчихин. Каталог 1508 внегалактических туманностей в 157 площадках неба зоны от +90° до —5° склонения, избранных для определения собственных движений звёзд. Известия ГАО, № 154, 1955.

Литература

• Alex Găină. Astronomi din Basarabia. Moldova suverană. 24.01.1995.
• Alex Găină. Ce ar trebui să cunoască un elev despre istoria astronomiei din Basarabia. Revista de Pedagogie. Chisinau. 1995, Nr. 1, p. 41
• Гаина А. Б. Поверить алгеброй гармонию Вселенной. Независимая Молдова. Кишинёв. 22.01.1999.
• Колчинский И. Г., Корсунь А. А., Родригес М. Г. Астрономы: Биографический справочник. — 2-е изд., перераб. и доп. — Киев: Наукова думка, 1986. — 512 с.
• Орлова О. Н., Шахт Н. А. Александр Николаевич Дейч (1899—1986). — М.: Историко-Астрономические исследования, 1990. — Вып.22.

Ссылки

• [www.astronet.ru/db/msg/1219760 Колчинский И. Г., Корсунь А. А., Родригес М. Г. Астрономы. Биографический справочник. Киев: Наукова думка, 1977.]
• [www.astronomy.ro/forum/album_pic.php?pic_id=449&sid=5a6b909308fc82895a9571512462a70b Фото А. Н. Дейча с телескопом Максутова Пулковской Обсерватории]

Отрывок, характеризующий Дейч, Александр Николаевич

– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.