Алексеев, Леонид Николаевич

Леонид Николаевич Алексеев
Дата рождения	13 декабря 1902(1902-12-13)
Место рождения	город Луга, ныне Ленинградская область
Дата смерти	25 декабря 1988(1988-12-25) (86 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Артиллерия Пехота
Годы службы	1919 — 1959 годы
Звание
Командовал	5-я истребительная дивизия 248-я стрелковая дивизия 2-я гвардейская артиллерийская дивизия прорыва 5-й артиллерийский корпус прорыва 9-й артиллерийский корпус прорыва
Сражения/войны	Гражданская война в России Великая Отечественная война Советско-японская война
Награды и премии

Леонид Николаевич Алексеев (13 декабря 1902 года, город Луга, ныне Ленинградская область — 25 декабря 1988 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант артиллерии (1945 год), генерал-лейтенант (1984 год).

Начальная биография

Леонид Николаевич Алексеев родился 13 декабря 1902 года в городе Луга, ныне Ленинградской области.

Военная служба

Гражданская война

В августе 1919 года был призван в ряды РККА и направлен красноармейцем отдельного лыжного отряда. С октября 1919 года служил во 2-м отдельном стрелковом батальоне внутренней охраны Петрограда, а в январе 1920 года был назначен на должность военного дислокатора управления связи 3-й армии.

Межвоенное время

В июле 1921 года Алексеев был направлен на учёбу в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу, по окончании которой с августа 1924 года служил служил на должностях командира взвода и батареи в артиллерийском полку 56-й стрелковой дивизии (Ленинградский военный округ). В январе 1928 года был назначен на должность помощника командира батареи 1-й Ленинградской артиллерийской школы, а в январе 1930 года — на должность командира дивизиона, а затем — на должность заместителя командира артиллерийского полка 11-й стрелковой дивизии.

С марта 1932 года служил в ОКДВА, где был назначен на должность командира 44-го отдельного артиллерийского дивизиона, в феврале 1933 года — на должность командира артиллерийского полка во 2-й, в мае 1936 года — на должность командира артиллерийского полка во 66-й стрелковой дивизиях, а в марте 1937 года — на должность начальника артиллерии 66-й стрелковой дивизии.

В октябре 1939 года Алексеев был назначен на должность старшего преподавателя тактики артиллерии артиллерийских курсов усовершенствования командного состава РККА, а в июне 1940 года — на должность начальника артиллерии 162-й стрелковой дивизии (Харьковский военный округ).

Великая Отечественная война

С началом Великой Отечественной войны Алексеев находился на той же должности в составе Юго-Западного фронта, а в июле 1941 года был назначен на должность начальника артиллерии 34-го стрелкового корпуса (16-я армия, Западный фронт), который в ходе Смоленского сражения вёл тяжёлые оборонительные бои на витебском направлении. В августе 1941 года 34-й стрелковый корпус был преобразован в 127-ю стрелковую дивизию, которая в составе оперативной группы под командованием полковника А. З. Акименко вела бои на смоленском и ельнинском направлениях. За бои под Ельней 127-я стрелковая дивизия была преобразована во 2-ю гвардейскую, и в сентябре 1941 года Алексеев был назначен на должность заместителя командира этой дивизии, которая в составе Юго-Западного фронта вела боевые действия на курском направлении.

В июне 1942 года Алексеев был назначен на должность командира 5-й истребительной дивизии (Сталинградский военный округ), в сентябре — на должность командира 248-й стрелковой дивизии (28-я армия, Сталинградский фронт), в апреле 1943 года — на должность заместителя командующего артиллерией 5-й ударной армии (Южный фронт), а 2 июня 1943 года — на должность командира 2-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва РВГК, принимавшей участие в боях на реках Миус и Молочная. В ходе этих боёв Алексеев проявил себя как мужественный и храбрый командир, за что был награждён орденом Кутузова 2 степени.

С августа 1944 по март 1945 года Алексеев проходил обучение на ускоренном курсе Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова и в апреле 1945 года был назначен на должность командира 5-го артиллерийского корпуса прорыва, который принимал участие в ходе штурма Кёнигсберга, а также в разгроме противника на Земландском полуострове и курляндской группировки.

В ходе советско-японской войны 5-й артиллерийский корпус прорыва под командованием Алексеева в составе Забайкальского фронта принимал участие в разгроме войск противника, отличившись при преодолении горного хребта Большой Хинган.

Послевоенная карьера

С окончанием войны Алексеев продолжил командовать 5-м артиллерийским корпусом прорыва в составе Забайкальского военного округа, в марте 1947 года был назначен на должность командира 9-го артиллерийского корпуса прорыва в составе Московского военного округа, в июне 1949 года — на должность заместителя командующего артиллерией Группы советских войск в Германии, в октябре — на должность старшего преподавателя, а затем — на должность заместителя начальника кафедры артиллерии Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова. В 1951 году Алексееву было присвоено право окончившего эту академию.

В июле 1957 года был назначен на должность старшего военного советника начальника Военной артиллерийской академии НОАК, а в марте 1959 года — на должность военного специалиста при этой же академии.

Генерал-лейтенант Леонид Николаевич Алексеев в августе 1959 года вышел в отставку. Умер 25 декабря 1988 года в Москве.

Награды

• Орден Ленина (21.02.1945)
• Три ордена Красного Знамени (27.03.1942, 03.11.1944, 1949)
• Два ордена Суворова 2 степени (16.05.1944, 08.09.1945)
• Орден Кутузова 2 степени (17.09.1943)
• Орден Отечественной войны 1 степени (06.04.1985)
• медали

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 265—266. — ISBN 5-901679-08-3.
• Сталинградская битва. Июль 1942-февраль 1943: энциклопедия / под ред. М. М. Загорулько. — 5-е изд., испр. и доп. — Волгоград: Издатель, 2012. — С. 34—35. — 800 с.

Отрывок, характеризующий Алексеев, Леонид Николаевич

– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.