Альтранштедтский мир

Альтранштедтский мирный договор 1706 года — мирный договор, заключённый 13 (24) сентября 1706 года (14 сентября по шведскому календарю) шведским королём Карлом XII и саксонским курфюрстом Августом II, бывшим одновременно польским королём, в деревне Альтранштедт (в составе города Маркранштедт, Саксония) в ходе Северной войны. Договору предшествовало завоевание Карлом XII значительной части Польши.

Предыстория

В 1702 году Карл XII вторгся на территорию Речь Посполитой и нанёс ряд чувствительных поражений саксонским войскам: при Клишове (1702), Пултуске (1703). При этом войну со Швецией Август II вёл как саксонский курфюрст, но не как король Речи Посполитой.

В 1704 году Карл XII захватил Варшаву и, используя раздоры среди шляхты, побудил Варшавскую конфедерацию объявить Августа II низложенным и избрать королём познанского воеводу Станислава Лещинского. Последний заключил союзный договор с Швецией, обеспечивший ей политическое и экономическое преобладание в Польше.

Часть польской шляхты осталась верной Августу II. Август II заключил Нарвский договор с русским царём Петром I, по которому получал помощь и в свою очередь дал право русской армии войти на территорию Речи Посполитой. Русская армия заняла Полоцк, сделав его своим опорным пунктом для операций в Курляндии (1705).

В кампании 1706 года Карл XII блокировал русскую армию в Гродно, где она с трудом избежала разгрома, а его генерал К. Г. Реншильд разгромил союзные саксонско-русские войска при Фрауштадте.

Для закрепления достигнутых успехов Карл XII вторгся в Саксонию и заставил Августа II отказаться от польской короны и от вмешательства в дела Польши.

Условия договора

По договору, состоявшему из 21 статьи, Август II отрёкся от польской короны в пользу Станислава Лещинского, отказался от союза с Россией, обязался отозвать саксонцев с русской службы и выдать Карлу XII русского представителя лифляндца Паткуля, также как и всех остальных служивых русских, находившихся в Саксонии. Август II обещал сдать польские крепости Краков, Тыкоцин и другие со всей артиллерией и амуницией шведам и впустить в саксонские владения шведские гарнизоны. Август II обязался также покровительствовать в Саксонии лютеранскому вероисповеданию. Шведский король со своей стороны обязался защищать Августа II от репрессий со стороны России и при заключении с последней мира — защищать интересы саксонского курфюрста.

Договор подписали от Саксонии Имхоф и Пфингтен, от Швеции — Пипер. По настоянию Карла XII Альтранштедтский мирный договор был также подписан представителями Польши и Великого княжества Литовского: Я. С. Яблоновским и К. Сапегой.

Последствия договора

Заключив тайно от Петра I Альтранштедтский мир, Август II пытался в то же время тайно от Карла XII сохранить союз с Россией. 29 октября 1706 года, уже после ратификации Августом II самого договора, саксонские войска участвовали на стороне русских в битве под Калишем, закончившейся поражением шведских войск. Поведение Августа II побудило Карла XII опубликовать тайный Альтранштедтский договор и этим принудить Августа II к исполнению его условий под угрозой потери наследственных саксонских владений.

Альтранштедтский мирный договор, который современники считали капитуляцией, «не имеющей себе равных в истории», отдал во власть Карла XII всю Польшу и развязал ему руки для наступления на Россию. Однако после того как Карл XII потерпел поражение в Полтавской битве, Август, заявив, что был введён в заблуждение своими уполномоченными, объявил 8 августа 1709 года договор недействительным, возобновил союз с Россией (Торуньский союзный договор) и при помощи русских войск вернул польский престол.

Литература

• Беспалов А. В. Северная война. Карл XII и шведская армия. Путь от Копенгагена до Переволочной. 1700—1709. — М: Рейтар, 1998.

Отрывок, характеризующий Альтранштедтский мир

Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.