Арбенин, Дмитрий Фёдорович

Дмитрий Фёдорович Арбенин
Дата рождения	1 (13) ноября 1876(1876-11-13)
Место рождения	Киев, Российская империя
Дата смерти	11 февраля 1955(1955-02-11) (78 лет)
Место смерти	Хельсинки, Финляндия
Профессии	режиссёр-постановщик, певец

Дмитрий Федорович Арбенин (также Винокуров-Арбенин; 1 (13) ноября 1876, Киев, Российская империя — 11 февраля 1955, Хельсинки, Финляндия) — русский певец, драматический артист, оперный режиссёр-постановщик. Работал в Латвийской национальной опере с 1918 по 1922 год. Осуществил первые оперные постановки в Латвии в 1918—1919 годы, привлёк известных исполнителей к артистической деятельности в латвийском оперном театре. Преподавал в Латвийской консерватории.

Учёба, работа в Российской империи

Окончил гимназию и музыкальную школу при Киевском отделении Императорского русского музыкального общества. Его педагогом по вокалу был итальянский певец Джулио Давид, который провёл с мальчиком первый цикл занятий. В дальнейшем обучался у австрийского педагога профессора Хуго фон Матис. Также юноша поступил в обучение к одному из самых ярких педагогов вокального искусства бельгийскому певцу Камилло Эверарди, который воспитал несколько поколений русских оперных исполнителей. На начальном этапе своей сценической деятельности Дмитрий Арбенин работал на подмостках многих российских провинциальных театров; он выступал в роли постановщика, также давал сольные концерты и давал частные уроки вокального мастерства. С течением времени Дмитрий Арбенин стал более тяготеть к режиссёрской деятельностью, которую в конце концов избрал делом своей жизни. Провинциальные театры повлияли на рост узнаваемости Арбенина в профессиональных сценических кругах, и в итоге молодой исполнитель и педагог получил приглашение работать в Большой Опере Народного Дома в Санкт-Петербурге в 1911 году. До 1915 года он занимался режиссёрской деятельностью в этом театре, а затем стал старшим режиссёром — эту должность Арбенин занимал до 1917 года. Помимо работы в театре Народного дома он руководил театральной секцией на курсах Музыкально-исторического общества графа Александра Дмитриевича Шереметева.

Работа в Латвии. Первые постановки Латвийской национальной оперы

Дмитрий Арбенин во время своей постановочной деятельности в Санкт-Петербурге был хорошо знаком с Язепом Витолсом, учеником Н. А. Римского-Корсакова, выпускником Санкт-Петербургской Консерватории и впоследствии её многолетним преподавателем. В ходе революционных событий в Петрограде Арбенин принял приглашение Я. Витолса приехать в Латвию в конце 1918 года, где планировалось организовать Национальную Оперу несмотря на события гражданской войны. Дмитрий Арбенин ехал в Латвию в поезде, в котором возвращались в Ригу около 300 деятелей прибалтийской творческой интеллигенции среди которых числилось около 120 артистов, например, сам Язеп Витолс, оперный певец (бас) Янис Ниедра, певица Ольга Плявниеце, выдающийся дирижёр Теодор Рейтер и другие. При прибытии в Ригу, которая на тот момент находилась во власти немецкой оккупационной администрации (координатор — представитель немецкого военного командования в Прибалтике Август Винниг), Арбенин принялся за подготовку в первому оперному спектаклю, который должен был пройти в здании одного из городских театров. Сложнее всего было заручиться согласием немецких городских властей на начало оперной деятельности, однако в итоге назначенный оккупационной властью рижский градоначальник Пауль Гопф дал разрешение на постановку. 15 октября 1918 года в помещениях Второго городского (русского) театра состоялась постановка оперы Рихарда Вагнера «Летучий голландец» (оркестром руководил Теодор Рейтер). Эта же постановка Д. Ф. Арбенина состоялась в здании этого же русского театра Риги 19 ноября 1918 года в процессе работы Народного совета, который накануне 18 ноября провозгласил декларацию о независимости Латвии. Позже в Риге была провозглашена советская власть, и полноценный оперный театр (в здании бывшего Немецкого театра) был основан 23 января 1919 года в период Латвийской Социалистической Советской республики в качестве Рабочего театра оперы и балета и продолжил существовать после падения советской власти в Латвии в конце мая 1919 года. Арбенин во второй половине 1919 года поставил на сцене оперного театра «Пиковую даму», «Риголетто» и «Тангейзер», которые произвели фурор.

Дальнейшие постановки в Латвии

По воспоминаниям современников, Д. Ф. Арбенину долгое время сложно было найти общий язык с дирижёром Теодором Рейтером, с которым у него были постоянные трения. Несмотря на разногласия с Рейтером Арбенин смог успешно проработать на посту главного режиссёра Латвийской национальной оперы несколько лет, до 1922 года. В 1922 году Д. Ф. Арбенина на этой должности сменил петербургский постановщик Пётр Иванович Мельников, сын оперного исполнителя Ивана Александровича Мельникова. Впрочем, отношения руководства оперы с Арбениным вовсе не были прерваны. Директор Янис Залитис периодически приглашал Дмитрия Арбенина к осуществлению ряда постановок. В частности, в 1927 году большой успех имела постановка Арбенина «Бал-маскарад» (Джузеппе Верди), которая получила много высоких отзывов со стороны театральных рецензентов. В 1929 году Арбениным в Риге был поставлен оперный спектакль «Цыганский барон», который был горячо воспринят публикой.

Работа в Каунасе

С 1925 года Д. Ф. Арбенин часто работает в Каунасском театре, где он осуществил постановки опер «Тоска», «Евгений Онегин», «Кармен», «Риголетто», «Сельская честь».

Педагогическая деятельность

В этом же 1925 году Дмитрий Арбенин принял приглашение руководителя частного музыкального училища Петра Петровича Посникова и возглавил сценический отдел оперного класса в его учебном заведении, где пользовался большой популярностью в качестве педагога. Арбенин также преподавал и в других музыкальных учебных заведениях, например, в школе Зелтманиса, а с 1926 года открыл собственную оперную студию, где воспитал несколько успешных в будущем оперных исполнителей. В 1926 году Арбенин снова принял приглашение покровительствовавшего ему Язепа Витолса стать педагогом Латвийской консерватории, где он возглавил оперный класс. Во время своей работы в консерватории он строил свою педагогическую стратегию на основе петербургской методологии, ставя во время занятий фрагменты классических опер, что привлекало студентов.

После государственного переворота Карлиса Ульманиса 15 мая 1934 года Дмитрий Арбенин вынужден был покинуть Латвийскую консерваторию, поскольку латвийские чиновники вменяли ему в вину незнание латышского языка.

Скончался 11 февраля 1955 года и похоронен на православном кладбище в Хельсинки в районе Лапинлахти.

Лекции и публикации

Автор ряда публичных лекций на тему особенностей оперного искусства, например, «О вокальном искусстве», "Сущность оперной игры как логическое следствие стиля «раппрезентативо».

Литературные работы Дмитрия Фёдоровича Арбенина:

• «История актерства»;
• «Театральная импровизация в исторической перспективе»;
• «Оперная игра»;
• «Постановка голоса : Теорія и анализ вокальныx принципов великой Болонской школы пенія». Рига : M. Дидковскій, 1934.

Литература

• Марина Михалец:. [www.russkije.lv/ru/lib/read/d-arbenin.html?source=opera Дмитрий Фёдорович Арбенин]. Институт русского культурного наследия Латвии. Проверено 20 июня 2016.

Отрывок, характеризующий Арбенин, Дмитрий Фёдорович

Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.