Шереметев, Александр Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Дмитриевич Шереметев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Шереметев А. Д. в форме пожарной дружины</td></tr>

 
Рождение: 27 февраля 1859(1859-02-27)
Санкт-Петербург
Смерть: 18 мая 1931(1931-05-18) (72 года)
Сент-Женевьев-де-Буа
Место погребения: Сент-Женевьев-де-Буа (Франция)
Род: Шереметевы
Отец: Д. Н. Шереметев
Мать: А. Г. Мельникова
Супруга: Мария Фёдоровна (урожд. Гейден)
Дети: Елизавета, Дмитрий, Георгий, Александра
 
Награды:

Граф Александр Дмитриевич Шереметев (27 февраля 1859, Санкт-Петербург — 18 мая 1931, Сент-Женевьев-де-Буа) — русский меценат и музыкант-любитель из рода Шереметевых, создатель частного оркестра, начальник Придворной певческой капеллы, свиты Его Величества генерал-майор. Владелец усадеб Останкино, Ульянка, Вороново и Шереметев двор[1].





Биография

Сын графа Дмитрия Шереметева от позднего брака с его второй женой, Александрой Мельниковой. Единокровный брат графа С. Д. Шереметева, внук графа Н. П. Шереметева и певицы Прасковьи Жемчуговой.

Окончил Пажеский корпус (1881), откуда был выпущен корнетом в Кавалергардский полк. В 1884—1889 годах — в отставке. В 1889—1894 годах — адъютант главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа, в 1894 году — шталмейстер двора, с 1899 года — офицер для особых поручений при Военном министерстве. Флигель-адъютант (1902). генерал-майор Свиты (1909)[2]. Начальник авиационно-автомобильных дружин при 6-й армии (1915). Уволен по болезни (14.04.1917). Учился музыке у Теодора Лешетицкого (фортепиано), Ивана Мельникова (вокал), Василия Вурма (корнет-а-пистон). В 1882 году основал частный оркестр, который с 1898 года начал давать «народные» (общедоступные) симфонические концерты. В 1908 году пожертвовал 20 000 рублей на учреждение стипендий имени Н. А. Римского-Корсакова в Петербургской консерватории.

В 1910—1916 годы возглавлял в Санкт-Петербурге Музыкально-историческое общество, концерты которого составляли заметное дополнение к музыкальной жизни российской столицы: оркестр общества, в частности, познакомил публику с произведениями таких композиторов, как Ян Сибелиус и Рихард Штраус, а 21 декабря 1913 (3 января 1914) в обществе по инициативе Шереметева была представлена российская премьера оперы Рихарда Вагнера «Парсифаль» с приглашённой из Парижа Фелией Литвин в партии Кундри[3].

По инициативе Шереметева в Петербурге были установлены мемориальные доски Александру Даргомыжскому, Милию Балакиреву, Александру Серову и Модесту Мусоргскому, проводился всероссийский сбор средств на памятник Чайковскому[4]. В 1901—1917 года — начальник Придворной певческой капеллы.

В 1892—1894 годы — первый председатель Российского Пожарного общества[5]. В 1892 году участвовал в устройстве Всероссийской пожарной выставки. Издавал журнал «Пожарный».

После 1918 года граф на протяжении 10 лет жил на своей даче в посёлке Тюрисевя, теперь уже независимой Финляндии[6]. К старости граф переехал в Париж[7].

Семья

В 1883 году женился на фрейлине графине Марии Фёдоровне Гейден (1863—1939), дочери графа Фёдора Логгиновича Гейдена, генерал-губернатора княжества Финляндского, и Елизаветы Николаевны, урождённой графини Зубовой. Супруги имели детей:

  • Елизавета (1884—1962) — фрейлина, в первом браке (1906—1916) — супруга графа Сергея Платоновича Зубова (1881—1964), во втором (с 1910) — Владимира Ивановича фон Дерфельден (1881—1917), в третьем браке (с 1919?)— князя Ахилла Андроникова;
  • Дмитрий (1885—1963) — офицер Кавалергардского полка, с 1908 года супруг графини Домны Алексеевны Бобринской (1886]—1956), дочери графа Алексея Александровича Бобринского;
  • Александра (1886—1944) — фрейлина, в первом браке (1907) — супруга Сергея Владимировича Шереметева (1880—1964), во втором (с 1920) — Александра Николаевича Фермора (1886—1931);
  • Георгий (1887—1971) — супруг св. кнж. Екатерины Дмитриевны Голицыной (1889—1936), дочери св. кн. Дмитрия Борисовича Голицына.

Награды

Иностранные:

Источники

  1. По состоянию на 1905 год он владел в двадцати пяти уездах двадцатью девятью поместьями общей площадью 226 тысяч десятин. В Останкино и Марьиной роще два участка земли общей площадью более 88 десятин он разделил на 584 участка и, сдав их в аренду под застройку, имел ежегодную ренту (в 1899 году) в размере 38 тысяч рублей. — см. Беккер С. Миф о русском дворянстве. — М.: Новое литературное обозрение, 2004. — С. 59,67.
  2. [magazines.russ.ru/october/1998/4/vospom.html Военный дневник великого князя Андрея Владимировича Романова] / Вступление, подготовка текста, публикация и примечания кандидата исторических наук В. М. Хрусталёва и В. М. Осина // «Октябрь», 1998, № 4. (Примечание 35)
  3. [www.classicmus.ru/oldarhives/2/marina.htm Марина Малкиель. «Парсифаль» в Петербурге]
  4. [encspb.ru/object/2804033722 Музыкальные общества и кружки] // Энциклопедия Санкт-Петербурга
  5. [encspb.ru/object/2804026077 Пожарное общество Российское] // Энциклопедия Санкт-Петербурга
  6. [terijoki.spb.ru/g2/main.php?g2_itemId=127842 Дача графа А. Д. Шереметева]. Проверено 21 января 2013. [www.webcitation.org/6E8Ze4BFD Архивировано из первоисточника 2 февраля 2013].
  7. [regiment.ru/bio/Sh/20.htm Граф Шереметев Александр Дмитриевич] // Сайт «Российская Императорская Армия»

Напишите отзыв о статье "Шереметев, Александр Дмитриевич"

Литература

  • Шереметев, Александр Дмитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Волков С. В. Офицеры российской гвардии: Опыт мартиролога. — М.: Русский путь ,2002.
  • Шереметевы в истории России: Воспоминания. Дневники. Письма. // Авт.-сост. А. И. Алексеева, М. Д. Ковалёва. — Издательский дом «Звонница», 2001.
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2199 Шереметев, Александр Дмитриевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Шереметев, Александр Дмитриевич

Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.