Гейден, Фёдор Логгинович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Логинович Гейден
Дата рождения

15 сентября 1821(1821-09-15)

Дата смерти

18 августа 1900(1900-08-18) (78 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург,
Российская империя

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота, Генеральный штаб

Звание

генерал от инфантерии

Командовал

Финляндский военный округ

Сражения/войны

Кавказская война 1817—1864,
Венгерский поход 1849 года

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Гейден.

Граф Фёдор Ло́гинович[1] (Логгинович[2]) Ге́йден 2-й (нем. Friedrich Moritz Reichsgraf van Heyden; 1821—1900) — начальник Главного штаба при Александре II (с 1866 по 1881 гг.), один из руководителей александровской военной реформы, генерал от инфантерии. С 1881 по 1897 гг. финляндский генерал-губернатор.





Происхождение

Основная статья: Гейдены

Младший сын наваринского героя, адмирала графа Логгина Петровича Гейдена, родился 15 сентября 1821 года в крепости Свеаборг (Нюландская губерния). Род его отца происходил из вестфальских дворян, в XVII веке переселившихся в Нидерланды, в 1790 году получивших графское достоинство Священной Римской империи и с 1795 года состоявших на русской службе[3]. Мать — датчанка Анна Ивановна Аккелей (1778, Копенгаген — 1855 Ревель). Его старший брат — Логгин Логгинович Гейден (1806—1901), адмирал, член Государственного совета (1895).

Биография

Зачислен в корпус 6 декабря 1835 года пажом; 22 июля 1840 года был выпущен прапорщиком в Лейб-гвардии Преображенский полк (прибыл в полк 18 августа того же года); через год по экзамену был переведён в гвардейский генеральный штаб, но вскоре, по собственному желанию, переведён в полевой генеральный штаб с назначением на Кавказ состоять при главнокомандующем графе М. С. Воронцове.

Участвовал в ряде экспедиций, был дважды ранен и за отличие в Даргинской экспедиции произведён в капитаны, а за отличия при производстве траншейных работ под аулом Салты, во время которых был ранен, награждён орденом св. Владимира 4-й степени; затем — орденом св. Георгия 4-й степени (25 ноября 1847) «в воздаяние за отличное мужество и храбрость, оказанные против Горцев, при покорении укрепленного селения Салты, в 1847 году»[4].

В 1848 году возвратился в гвардейский генеральный штаб и в 1849 году сопровождал генерал-адъютанта графа П. Х. Граббе в Константинополь, затем был пожалован флигель-адъютантом и назначен состоять при фельдмаршале графе Паскевиче, главнокомандующем армией, действовавшей против венгров. Участвуя с отрядом генералов Гротенгельма и Лидерса в военных действиях, особенно отличился в сражении при Германштадте и был награждён чином полковника и орденом св. Владимира 3-й степени с мечами.

В 1852 году был назначен начальником штаба 1-го армейского корпуса, в 1854 году — начальником штаба Балтийского корпуса, 17 апреля 1855 года произведён в генерал-майоры с назначением в свиту императора Александра II, в 1856 году назначен начальником штаба Гренадёрского корпуса, 30 августа 1861 года — дежурным генералом Главного штаба, произведён в генерал-лейтенанты и в 1862 году пожалован в генерал-адъютанты. Состоя членом комитетов: по преобразованию военно-учебных заведений, по устройству и образованию войск, по изменению организации войск и председателем комиссии для обсуждения финансовых средств Александровского комитета о раненых, явился деятельным помощником Д. А. Милютина в деле военных реформ и в 1866 году был назначен начальником Главного штаба и председателем комитетов: военно-учёного и по передвижению войск, а также непременным членом военно-учебного, военно-госпитального и военно-тюремного комитетов.

17 апреля 1870 года был произведён в генералы от инфантерии и назначен председателем комиссии для разработки оснований всеобщей воинской повинности; за эти труды был награждён орденами Белого Орла и св. Владимира 1-й степени.

В 1875 году был назначен председателем комитета по подготовке мобилизации войск, а во время русской-турецкой войны 1877—1878 гг., вследствие отъезда Д. А. Милютина к армии, исполнял обязанности военного министра, при чём на него легла вся тяжесть работы пополнения действующей армии и формирования резервных и запасных войск.

При высочайшем рескрипте от 25 декабря 1877 года ему пожалована золотая бриллиантами украшенная табакерка с портретом государя за «отлично-усердные и полезные труды».[5] Пожалован кавалером ордена св. Андрея Первозванного высочайшею грамотою от 30 августа 1878 года, в которой говорилось о его заслугах в «долголетнем управлении» главным штабом, о «энергической и неутомимой деятельности» по развитию вооружённых сил, их быстрой мобилизации и «правильному пополнению происшедшей в них убыли» в ходе русско-турецкой войны.[6]

В 1881 году был назначен финляндским генерал-губернатором, командующим войсками Финляндского военного округа и (22 мая) членом Государственного совета. На своём посту проводил не столько политику прямой русификации, сколько ослабления позиций шведского национального элемента за счёт покровительства элементу собственно финскому. При нём расширилось использование финского языка в образовании и военной службе. Гейден добился отмены таможенных препон, ограничивавших торговлю Финляндии с остальной частью империи. Прояснил компетенцию местных властей по многим существенным вопросам.

В 1882 году был избран почётным членом Николаевской академии генерального штаба. 22 июля 1900 года, по случаю 60-летия его службы в офицерском звании, удостоился лестного рескрипта от императора Николая II[7] Умер 18 августа 1900 года в Царском Селе; похоронен в Исидоровской церкви Александро-Невской лавры 21 августа, отпевание совершал епископ Нарвский (викарий Петербургской епархии) Никон (Софийский).[8]

Семья

Жена (1854 года) — графиня Елизавета Николаевна Зубова (1833—1894), дочь камергера графа Николая Дмитриевича Зубова и графини Александры Гавриловны Раймон-Моден, внучка графа Д. А. Зубова. Была деятельной благотворительницей, с 1891 года статс-дама и кавалерственная дама ордена Святой Екатерины. По словам современницы, фактически в Финляндии правил не граф Гейден, а его жена, которая вместо него присутствовала на заседаниях по школьным вопросам. Горе было тому, кто не исполнил её требования и не брал к себе в учителя её протеже. Графиня некогда не забывала, что её просьбу-приказ не исполнили, и тогда не исполнившему её приходилось даже выезжать из края[10]. Супруги имели детей:

Напишите отзыв о статье "Гейден, Фёдор Логгинович"

Примечания

  1. ↑ Согласно: ЭСБЕ; «Военная энциклопедия». т-во И. Д. Сытина, СПб., 1912, Т. VII, стр. 211.
  2. ↑ Согласно: Большая российская энциклопедия. Т. 6, М., 2006, стр. 490 («Гейден Фёдор Логгинович»); Шилов Д. Н. Члены Государственного совета Российской империи 1801—1906. СПб., 2007, стр. 189 («Гейден Федор Логгинович (Фридрих Мориц фон)»); Новая российская энциклопедия. М. 2008, Т. IV, стр. 107; а также официальным документам (см. например, ссылку на Высочайший рескрипт ниже и некролог: «18-го августа, в Царском Селе, скончался член Государственного Совета, генерал-адъютантъ, генерал-от-инфантерии граф Фёдор Логгинович Гейден <…>»).
  3. ↑ Шилов Д. Н. Члены Государственного совета Российской империи 1801—1906. СПб., 2007, стр. 189.
  4. ↑ Спустя 20 лет, за подвиг под Салтами, Гейден был зачислен в 82-й Дагестанский пехотный полк.
  5. ↑ «Правительственный вестник», 29 декабря 1877 (10 января 1878), стр. 1.
  6. ↑ «Правительственный вестник», 8 (20) сентября 1878, № 200, стр. 1.
  7. ↑ [Высочайший рескрипт] Данный на имя члена Государственного совета, генерал-адъютанта генерала-от-инфантерии графа Фёдора Логгиновича Гейдена 2-го. // «Правительственный вестник», 22 июля (4 августа) 1900, № 166, стр. 1: «Граф Фёдор Логгинович Гейден. Сегодня минуло шестьдесят лет со времени вашего производства в первый офицерский чин. <…>»
  8. ↑ «Правительственный вестник», 22 августа (4 сентября) 1878, № 190, стр. 3.
  9. ↑ 1 2 Список генералам по старшинству. СПб 1899г.
  10. ↑ Три последних самодержца: дневник А. В. Богданович. — Москва; Ленинград: Л. Д. Френкель, 1924. — С. 141.

Литература

  1. «Правительственный вестник». 19 августа (1 сентября) 1900, № 188, стр. 3 (некролог).
  2. Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  3. Список генералам по старшинству на 1886 год. СПб., 1886.
  4. [dlib.rsl.ru/viewer/01004161228#?page=74 Альманах современных русских государственных деятелей]. — СПб.: Тип. Исидора Гольдберга, 1897. — С. 12—14.
  5. Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. СПб. 1859г.

Отрывок, характеризующий Гейден, Фёдор Логгинович

– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гейден,_Фёдор_Логгинович&oldid=80566941»