Беликов, Юрий Александрович

Юрий Александрович Беликов
Имя при рождении:	Юрий Александрович Беликов
Дата рождения:	15 июня 1958(1958-06-15) (65 лет)
Гражданство:	СССР СССР, Россия Россия
Род деятельности:	поэт, журналист
Язык произведений:	русский
Файлы на Викискладе

Ю́рий Алекса́ндрович Бе́ликов (15 июня 1958, Чусовой, Пермская область) — русский поэт, прозаик, эссеист, литературный критик, журналист. Лидер литературно-поэтических объединений "Времири", "Дети стронция", "Политбюро", "Монарх", "Дикороссы". Входит в Высший творческий совет Союза писателей ХХI века; как член жюри Илья-Премии, известен своей поддержкой начинающих поэтов и писателей.

Биография

Юрий Беликов родился 15 июня 1958 в г. Чусовой Пермской области в семье служащих.

Первые его стихи были напечатаны в 1974 году в заводской многотиражке «Металлург».

1970-е: Пермский университет

В 1975 году окончил среднюю школу № 1, поступил на филологический факультет Пермского университета. Тогда же, будучи 17-летним юношей, впервые встретился в Москве с поэтом Андреем Вознесенским (позже отношения переросли в дружбу). Во время учёбы в университете был студенческим редактором факультетской стенгазеты «Горьковец», где публиковал прозу и стихи социальной направленности не только филологов, но и представителей других факультетов, а также людей, не имеющих отношения к госуниверситету.

Основал поэтическую, «вокальную» (по принципу ВИА) группу «Времири», в которую, кроме Юрия Беликова (ударные), входили факультетские поэты Юрий Асланьян (соло-стихи), Александр Попов (бас-стихи) и Алексей Иванов-Ширинкин (ритм-стихи). Филологический факультет окончил в 1980 (в один год с Ю, Асланьяном[liter.perm.ru/reg_asl.htm]).

1980-е: "Дети стронция" и "Политбюро"

Работал в газетах «Чусовской рабочий» (1980–1981, 1983–1986), «Молодая гвардия» (1981, 1987, 1988–1992), Пермском обкоме ВЛКСМ в качестве заведующего сектором культурно-массовой работы (1981–1982), в агитпоезде ЦК ВЛКСМ «Ленинский комсомол» — главным методистом по работе с художественными коллективами Нечерноземной зоны РСФСР (1982–1983), в заводской многотиражке «Металлург» (1987–1988). В 1985 году стал членом Союза журналистов СССР.

В качестве корреспондента пермской газеты «Молодая гвардия» принимает участие в экспедиции уфолога Эмиля Бачурина в аномальную зону близ села Молёбка Кишертского района Пермской области. Во многом усилиями Беликова в «Молодой гвардии» создаётся литературное приложение «Дети стронция» (1989–1992), в котором публикуются яркие представители не только пермского андеграунда (Владислав Дрожащих, Юрий Асланьян, Нина Горланова, Владимир Сарапулов, Юрий Власенко, Марина Крашенинникова), но и екатеринбургского, барнаульского, московского.

Параллельно «Детям стронция» создаёт поэтическую группу «Политбюро», что расшифровывается как «Пермское объединение литературных бюрократов». В её состав вошли сам Беликов («генсек), Владислав Дрожащих («министр по идеологии и сельскому хозяйству», Юрий Асланьян («министр внутренних дел») и Анатолий Субботин («кандидат в члены политбюро»). В 1989-м году, в Бийске (Алтай), куда на Первый всесоюзный фестиваль поэтических искусств «Цветущий посох» приехали авторы отечественного литературного подполья, члены пермского «Политбюро» становятся его лауреатами, а Юрий Беликов удостаивается Гран-при и титула «Махатма российских поэтов».

В 1986–1987, в дополнение к высшему филологическому, Ю. Беликов получил ещё одно образование, окончив отделение журналистики Высшей комсомольской школы (ВКШ) при ЦК ВЛКСМ.

В 1988-м и 1990-м увидели свет две первые книги Юрия Беликова: «Пульс птицы» — в издательстве «Современник» и «Прости, Леонардо!» — в пермском книжном издательстве. В следующие 17 лет не было опубликовано ни одной книги, что стало психологической проекцией разочарования поэта в последствиях августовских событий, в которых он принимал непосредственное участие, будучи защитником Белого дома.

1990-е — начало 2000-х: "Монарх" и "Дикороссы"

В начале 1990-х его стихи публикуют журналы «Юность», «Знамя», «Огонёк». В 1991-м принят в Союз российских писателей по устной рекомендации Андрея Вознесенского и трём письменным — критика Валентина Курбатова и поэтов Кирилла Ковальджи и Ольги Ермолаевой. В эти же годы Беликов на правах собкора по Уралу и Сибири входит в состав редколлегии журнала «Юность» (1992–1995), где создаёт рубрику «Русская провинция». Далее работал собкором газеты «Комсомольская правда» по Пермской области (1995–1998), «Трибуны» (с 1998), спецкором газеты «Труд». В «Трибуне» и «Труде» ведёт основанную им рубрику: «Приют неизвестных поэтов». В дальнейшем работает обозревателем газеты "Звезда".

В конце 1990-х создаёт новую — третью по счёту — литературную группу «Монарх», куда, кроме Беликова («Наследник») входят пермские поэты Валерий Абанькин («Окольничий»), Александр Кузьмин («Сокольничий»), Елена Медведева («Боярыня»), Дмитрий Банников («Стольник»), Анатолий Субботин («Спальник») и Василий Томилов («Кравчий). Группа выступает на различных городских площадках, публикуется в столичной «Юности», пермском альманахе «Третья Пермь» и выпускает общий сборник «Монарх. Семь самозванцев» (Пермь, издательство «ПРИПИТ», 1999) с предисловием главного редактора журнала «Юность» Виктора Липатова.

Приостановив собственный выход к читателю, Юрий Беликов публикует других, будучи членом жюри молодёжной Илья-Премии (литературной премии памяти Ильи Тюрина) и составителем выходящих в этой серии книг её первых лауреатов. Развивая эту инициативу, Беликов становится «вождём дикороссов» — «поэтов края бытия». Произведения сорока авторов в географическом диапазоне от Норильска до Ставрополя вошли в составленную им книгу «Приют неизвестных поэтов (Дикороссы)», в 2002-м году вышедшую в столичном издательстве «Грааль»[polka.netslova.ru/book.php?id=1085971542]. За этот проект Юрий Беликов был удостоен премии Союза журналистов России.

В 2002-м году Юрий Беликов был принят в члены Русского ПЕН-центра.

После 2005: "конец собственного бескнижья"

Начиная с 2005 года, Юрий Беликов пробует себя в прозе: пишет повести "Изба-колесница" и "Игрушки взрослого мужчины". Первая — о встречах с 90-летней таёжной отшельницей на севере Пермского края и экспедиционном поиске (в котором Юрий сам принимал участие) "Колокола Дома Романовых", затонувшего там же в 1913 году. Вторая — своеобразная коллекция беликовских муз. "Изба-колесница" увидела свет в 1–2 номере 2007 года в литературно-художественном журнале "День и ночь". В 11–12 номере этого же издания опубликована вторая повесть. Повести были хорошо приняты критикой.

В 2005-м году в Великих Луках Беликов награждён Орденом-знаком Велимира «Крест поэта» (награда, учрежденная в честь 120-летия со дня рождения Велимира Хлебникова) за «утверждение идеалов великой русской литературы».

По выражению поэта, это стало концом "периода собственного бескнижья".

В 2007 году в московском издательстве «Вест-Консалтинг» выходит третья книга Ю. Беликова "Не такой", привлекшая внимание читателей и профессионального сообщества. Книга была отмечена литературной премией имени П. П. Бажова и удостоилась высокой оценки Андрея Вознесенского:

Талант Юрия Беликова — это талант шамана, заклинателя и пророка. Ударяя в бубен стиха, он вызывает звуками духов земли и неба, и слово его наливается сполохами северного сияния, исторгая из глубины своей дар предвидения. Он пишет стихи-предсказания, которые сбываются по прошествии времени. Однажды Юра пришёл ко мне на Котельническую набережную 17-летним мальчиком, и я запомнил его таким — юным бунтарём в красной рубашке. Сегодня с нами говорит «Не такой» — ранний мудрец, много повидавший и переживший. Недаром когда-то на Алтае поэты нарекли его «Махатмой».

C 2009 года Юрий Беликов — собкор "Литературной газеты", на страницах которой продолжил рубрику "Дикороссы".

В 2013-м году (в год 55-летия поэта) увидела свет его четвёртая книга стихотворений «Я скоро из облака выйду», названная по строчке стихотворения, о котором говорит Евгений Евтушенко. Она отмечена двумя престижными наградами — премией имени Алексея Решетова в Перми и всероссийской общенациональной премией «За верность Слову и Отечеству» имени Антона Дельвига, учреждённой редакцией «Литературной газеты». И "Не такой", и "Я скоро из облака выйду" были хорошо приняты критикой (см., напр.).

Его стихи публикуются в отечественных антологиях «Самиздат века», «Современная литература народов России», «Лёд и пламень», «Молитвы русских поэтов», «Слово о матери», «Жанры и строфы современной русской поэзии», «Гениальные стихи», «45: параллельная реальность», в «Антологии русского лиризма. ХХ век». В 2007 году Ю. Беликов стал членом редколлегии журналов «День и ночь» и «Дети Ра».

Стихи и эссе Юрия Беликова публикуют самые разные журналы: «Киевская Русь» (Украина), «Наш современник», «Зарубежные записки»[magazines.russ.ru/zz/] (Германия), «Иерусалимский журнал» (Израиль), журнал «ПОэтов» Константина Кедрова[metapoet.narod.ru/poetry/poetry.htm], «Академия поэзии» Валентина Устинова [poet-akademy.narod.ru/] и др.

Участник V-го и VI-го Международных конгрессов "Русская словесность в мировом культурном контексте" (2014, 2015), а также IV-го Санкт-Петербургского Международного культурного форума (2015).

В 2015 году попал в список "Сто поэтов Русского Безрубежья" по версии журнала «День и ночь».

В настоящее время живёт в Перми.

Восприятие творчества

К творчеству Ю. Беликова в разное время обращались самые полярные критики — "от Владимира Бондаренко из «Дня литературы» до Евгения Минина из «Литературного Иерусалима», от новосибирского «евразийца» Владимира Яранцева до шведа «туркменского разлива» Ак Вельсапара. Генрих Сапгир называл Юрия Беликова «лёгкой бабочкой» и «поэтом весомым». Георгий Гачев сравнивал «со взрывом и прорывом Духа через вязкость энтропии». Ольга Ермолаева — с «голосом чистой, сильной и красивой провинции»".

Живущий в Иерусалиме поэт и критик Евгений Минин так характеризует главный вектор беликовского творчества:

...тоска по народу времён Пугачёва и Стеньки Разина, который когда-то поднимался против олигархов тех далёких столетий, пуская красных петухов в их дворцах-теремах, по-теперешнему — коттеджах-виллах. Я бы сказал, это затекстовый мотив многих стихов Юрия. И не письмом ли из прошлого становится крышка от малахитовой шкатулки из «Монолога уральского камнереза»? И не оборачивается ли подобием малахитовой крышки сама книга Беликова, отсылаемая в даль потомкам? Это не просто стихи. Это — шифр микроживописи, который — опять-таки — кому как ПРОЧИТАЕТСЯ...

На страницах журнала «Урал» омская поэтесса и критик Вероника Шелленберг даёт такую характеристику творчеству поэта:

Из чего же «лепится» интонация Беликова? Здесь и лёгкая ирония, просто вальсирование словом (но отнюдь не заигрывание!), и органичное соединение разных языковых пластов — от высоких, «скрижальных», до площадных. И всё это пульсирует, живёт, движется, дышит настолько, что в одно и то же стихотворение нельзя войти дважды — где-то сверкнёт неожиданный ракурс образа, как в кусочке перламутра на свету. Мальчишеское озорство, как в «Танце с тётками», и ошеломляющая пронзительность «За оградой» (памяти Виктора Астафьева)... Но в том и примечательность интонации Юрия Беликова, что сквозь иронию — о глубинном, а о глубинном — не без житейской мелочи. В мире его книги живут реальные люди, — там их дыхание, кашель и смех, топот сапог. Люди со всеми их высокими и сиюминутными порывами, ударами весла и топора. Там текут реки и голоса, летят птицы и шляпа Басё, там «дан проклятый дар, как дырка в атмосфере», там Пермь, Каир, Флоренция, Москва соседствуют с медвежьими углами…

Евгений Евтушенко, включивший стихи Беликова в антологию «Поэт в России — больше, чем поэт (Десять веков русской поэзии)», пишет в «Новых известиях»:

Редкий поэт входил в поэзию с такой, я бы сказал, корневой определенностью, как Юрий Беликов, будучи истовым почвенником и в то же время авангардистом, выросшим на впитанном с детства фольклоре... А как чудодейственно Беликов сохранил в памяти некогда мальчишеских, но до сих пор не устающих ног неповторимое ощущение щекочущих их пескарей, особенно когда заходишь с быстрины в неожиданно ласковую заводь... Но чувство родного края в отличие от многих почвенников не замыкается у Беликова на одной России, а могуче и естественно сливается с чувством такой же родственной связи с бескрайними просторами Земли и неба, с космосом, общим для всего человечества..

Московский поэт и критик Александр Карпенко в «Литературных известиях» отмечает:

У поэзии Беликова — очень низкий антирейтинг. — Что это значит? Только то, что его стиль не чужд представителем разных направлений. О нём могли бы положительно написать и Бродский, и Кедров, и Проханов... А вы знаете, что делает выдумщика Беликова большим русским поэтом? Умение не только фантазировать, но и брать без фальцета очень высокие ноты... когда поэт, композиционными и стилистическими талантами которого мы восхищаемся, умеет ещё и «вышибить» слезу из доверчивого читателя, это уже, вне всякого сомнения, великий русский поэт.

Поэт-шестидесятник и критик Пётр Вегин в предисловии к публикации ранних стихов Ю. Беликова в журнале "Дон" отмечает:

Есть поэты, которые набирают обороты постепенно и только с годами дают сильный свет. Юрий Беликов относится к другой, менее распространённой категории поэтов, в нём от природы сильный свет, от рождения. Порою он ярче, чем нужно, и светит даже в яркие дни. Но ведь его не выключишь – свет молодости, свет искусства. Ещё должно пройти время, появится опыт, чтобы свет его высвечивал только необходимое, самое главное. Помочь этому может не только время, но и публикации, которых Беликов давно заслуживает. Каждое печатное выступление поэта – это уточнение координат, возможность правильней использовать свою светоносность.

Он ярок и щедр – на слова, на краски. Повороты в его стихах круты, как и в жизни. Это хорошо, это свидетельствует о сопричастности к миру. Стихами Беликова движут Любовь и жажда Справедливости – в масштабе Человечества, никак не меньше. Так и должно быть с настоящим поэтом, потому что Человечество – это его родная семья, она его воспитала, научила лучшему, что имеет, открыла в нём самом свет. И только на этом основании Человечество вправе ждать от поэта, что он высветит нечто новое, необходимое всем для того, чтобы яснее разглядеть новый крутой поворот жизни.

Награды и звания

• Областная премия им. А. Гайдара.
• Гран-при на 1-м Всесоюзном фестивале поэтических искусств «Цветущий посох» и звание «Махатма российских поэтов» (Бийск, 1989).
• Премия журнала «Юность» имени Бориса Полевого за серию очерков и эссе (1991).
• Премия Союза журналистов России (2001).
• Орден-знак Велимира «Крест поэта» (2005).
• Приз «Чусовская подкова» (2005).
• Премия имени П. П. Бажова (2007).
• Премия имени Алексея Решетова (2013).
• Орден Фёдора Достоевского 1 степени (2013).
• Всероссийская общенациональная премия имени Антона Дельвига «За верность Слову и Отечеству» (2013).
• Член списка "Ста поэтов Русского Безрубежья" по версии журнала «День и ночь».
• Звание «Поэт-подвижник Русского Безрубежья» (2015) [45parallel.net/v_kogorte_poetov_podvizhnikov?from=main]

Источники и ссылки

Публикации

1. [reading-hall.ru/publication.php?id=2845 Беликов Ю. "Дорога, которая остановилась"] // Читальный зал.
2. [ilyadom.russ.ru/dit5garden/dit5mon/20041225-plamen-pr.html Беликов Ю.: "Осколок законченной речи" О] Владимире Пламеневском.
3. [www.rvb.ru/np/publication/03misc/politburo.htm Беликов Ю. «Политбюро» (Пермь)] // Русская виртуальная библиотека. 23 ноября 2008 г.
4. [www.netslova.ru/sutulov-katerinich/prijut.html Беликов Ю. "Постояльцы дикого неба"].
5. [www.psu.ru/universitet/ob-universitete/vospominaniya-psu/biografiya-yuriya-aleksandrovicha-belikova Биография Юрия Александровича Беликова] // ПГНИУ.
6. [www.zinziver.ru/publication.php?id=8076 Годованец Ю. Восемь небес Юрия Беликова] // Зинзивер. №10(54), 2013. Литературно-художественный журнал Союза писателей ХХI века и Союза писателей Санкт-Петербурга.
7. Евтушенко Е. [www.newizv.ru/culture/2012-05-12/163249-chasovoj-poezii-iz-gorodka-chusovoj.html Часовой поэзии из городка Чусовой] // Новые известия. 12 мая 2012 г.
8. [vvm1955.livejournal.com/1164341.html Монахов В. Поэт Юрий Беликов о дикороссах одной шестой планеты] // Livejournal. Вл. Монахов, Братск-рай.
9. Сохраним воспоминания вместе // [www.psu.ru/files/docs/ob-universitete/smi/gazeta-permskij-universitet/2015/PU_1862-2.pdf Пермский университет. № 15 (1862) 19 ноября 2015]. С. 4.
10. [45parallel.net/yuriy_belikov/ Чилейшин С. "Юрий Беликов: поэт всегда за границей"] // 45-я параллель. № 9 (9) от 19 августа 2006 г.
11. [bukvitsa.com/skv/k_020613625_belikov_99.html Юрий Александрович Беликов] // Буквица. Журнал поэзии.
12. [writer21.ru/belikov-yu/ Юрий Беликов. Биография] // Союз писателей ХХI века.
13. [magazines.russ.ru/authors/b/ybelikov/ Юрий Беликов] // Журнальный зал.
14. [studia-vasin.ru/chitaem-antologiyu-russkogo-lirizma-xx-vek-xm-arkhiv-xm/112-chitaem-antologiyu-russkogo-lirizma-khkh-vek/1128-timofej-maksimovich-belozjorov.html Юрий Беликов] // Литературно-музыкальная студия Александра Васина-Макарова.
15. [www.litkarta.ru/russia/perm/persons/belikov-yu/ Юрий Беликов] // Новая литературная карта России.
16. [www.reading-hall.ru/publication.php?id=14671 Юрий Беликов. Ранний выплеск лавы] // Дон. № 10-12, 2015. Опубликовано: "Читальный зал" — национальный проект сбережения русской литературы.

Видео

1. [tv-dialog.ru/video.php?id=12 Беседа с Юрием Беликовым] // Программа "Библиотека Евгения Степанова" телекомпании "Диалог".
2. [www.youtube.com/watch?v=ORItErn_wpw Однокурсники] // Документальный фильм [www.psu.ru/fakultety/filologicheskij-fakultet/laboratorii/uchebnaya-televizionnaya-studiya студии "Универ-ТВ"], 2015.

Отрывок, характеризующий Беликов, Юрий Александрович

– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.