Васильев, Сергей Александрович (поэт)

Сергей Александрович Васильев
Дата рождения:	17 (30) июля 1911(1911-07-30)
Место рождения:	Курган, Курганский уезд, Тобольская губерния, Российская империя
Дата смерти:	2 июля 1975(1975-07-02) (63 года)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	поэт
Годы творчества:	1933—1975
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	стихотворение, поэма
Язык произведений:	русский
Дебют:	«Возраст» (1933)
Премии:
Награды:

Сергей Александрович Васи́льев (17 (30) июля 1911, Курган — 2 июля 1975, Москва) — советский поэт. Отец режиссёра Антона Васильева и актрисы Екатерины Васильевой, приёмная дочь — снимавшаяся в кино журналист-международник Галина Васильева, дед публициста Павла Траннуа.

Биография

Сергей Васильев родился 17 (30) июля 1911 года в городе Кургане Курганского уезда Тобольской губернии. Русский. Его отец мещанин Александр Алексеевич Васильев 18 октября 1906 года избран на трёхлетие старостой Курганского храма святой Троицы, а по истечении этого срока избран повторно. Он происходил из крестьян, самоучкой овладел грамотой. 9 июня 1912 года Александра Васильева нашли с огнестрельной раной, которая была смертельной.
В годы гражданской войны дом, в котором они жили был реквизирован и передан для остановки господ присутствующих офицеров и военных чиновников. Екатерина Михайловна (Стрельникова), мать поэта, с семьёй (шестеро детей) переехали к старшему сыну от первого брака Михаилу Баранову на заимку в восьми верстах от села Падеринского, при болоте Кушном. Весной Михаил Васильевич Баранов был мобилизован в белую армию. Он умер в городе Барнаул от сыпного тифа. В августе 1919 года, ещё до прихода красных в Курган, Екатерина Михайловна, собрала детей и уехала с белой армией на восток. Вернулась она только 5 июня 1920 года и поселилась на заимке. Голод зимой 1921 года был страшный. Екатерина Михайловна наложила на себя руки — повесилась. Похоронили её тут же, на заимке. Лишь в конце века её прах перенесли на Падеринское сельское кладбище. В 1925 году старшая сестра Мария оформила документы об опеке над Тоней и Сергеем Васильевыми.

После окончания школы-семилетки Сергей Васильев переехал с сестрой Марией в 1926 году в Москву, там он окончил школу и в 1928 году поступил в Центральный дом искусств деревни («Дом Поленова»). Обучался там актёрскому мастерству и одновременно с этим работал сторожем, истопником в больнице, а позднее — рабочим-откатчиком на Первой ситценабивной фабрике. В 1931 году был принят в драматический ансамбль одной из московских трупп мюзик-холла. Успешно выступал на сцене, но увлечение поэзией оказалось сильнее, и в его жизни начинался период литературного творчества. В начале 1930-х годов первые стихи С. А. Васильева появились в московских газетах и журналах. В 1933 году вышла первая книга молодого поэта «Возраст», названная им позднее «холостым выстрелом». В 1935 году опубликованы поэмы «Голубь моего детства» и «Анна Денисовна», которые принесли ему первый успех. В 1934—1938 годах учился в Литературном институте имени А. М. Горького.

Во время Великой Отечественной войны сначала бойцом народного ополчения, затем в качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда» воевал в Подмосковье, на Украине и в Крыму, вместе с частями 1-го Украинского фронта прошёл через Польшу и Германию.

Работая в газете «Правда» и возглавляя отдел поэзии журнала «Октябрь», вёл общественно-литературную деятельность.

Член правления СП РСФСР с 1965 года.

Многие произведения поэта связаны с его малой родиной, с зауральской природой, чему он посвятил стихотворения «Прямые улицы Кургана», «За уральской грядой», «На реке Тобол», «Изба над Тоболом» и многие другие.

29 декабря 1973 года Курганский Горисполком присвоил С. А. Васильеву звание «Почётный гражданин города Кургана».

Член КПСС С. А. Васильев умер 2 июля 1975 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище. 30 июля 1981 года открыт надгробный памятник (скульптор В. Б. Шелов).

Творчество

Автор поэмы «На Урале» (1943), сборников «Москва Советская» (1947), «Подмосковный уголёк» (1948), поэтической трилогии «Портрет партизана» (ч. 1—3, 1938—1943), поэмы о пионере авиации А. Ф. Можайском «Первый в мире» (1950), а также сатирических стихов, пародий и эпиграмм (сборник «Взирая на лица», 1950 и другие).

Писал сатирические стихи и пародии на коллег-литераторов (на П. Г. Антокольского, А. И. Безыменского, С. И. Кирсанова, В. А. Луговского, С. В. Михалкова и других). В сборник «На стрежне» (1969), помимо оригинальных стихотворений, вошли переводы азербайджанского народного поэта-сатирика М. А. Сабира.

По случаю кампании по борьбе с космополитизмом, в 1949 году сочинил поэму «Без кого на Руси жить хорошо», стилизованную под некрасовский стих. В роли тех, без кого, выступали в основном советские критики-евреи. Публиковать поэму не решился.

…автор с удовольствием читал её в московском Союзе писателей (Дом Герцена!) под громкий хохот подвыпивших слушателей.

— Передача на радио «Свобода»

На стихи Сергея Васильева композиторами А. Г. Новиковым, И. О. Дунаевским, Н. Я. Мясковским, Д. Д. Шостаковичем, В. И. Мурадели, М. И. Блантером, З. Л. Компанейцем, К. Я. Листовым были написаны известные песни «Берёза белая», «Дорожная», «Девичья ласковая» и другие. Известностью пользовалась песня на его слова о Москве и Сталине («Москва Советская», 1947). В 1960-е годы эта песня звучала в заставке, которую показывали перед началом вещания телепрограмм.

29 июля 2004 года была исполнена и записана кантата-ноктюрн Николая Яковлевича Мясковского «Кремль ночью» на стихи поэта (1947): солисты, хор и оркестр Государственной академической симфонической капеллы России (художественный руководитель Валерий Полянский), дирижёр Геннадий Рождественский.

Заслуги

Сергей Александрович много сделал для реабилитации имени поэта Сергея Есенина. Был первым председателем комиссии по его литературному наследию, издателем его первого собрания сочинений, и вместе с сестрой Есенина, Александрой, организатором музея и памятника поэту в Рязани.

Память

• В 1975 году в память о нём улица Въезжая в Кургане переименована в улицу Сергея Васильева, а два года спустя, в мае 1977 года, в курганской школе № 29 открыт музей, посвящённый его творчеству.
• На доме, где он родился и жил (г. Курган, ул. Советская, 104), установлена мемориальная доска. Ныне в здании находится Государственное бюджетное учреждение культуры «Курганский театр кукол «Гулливер».
• В городе Баку существовала улица Васильева (ныне Хан Шушинского).
• Библиотека им. С. А. Васильева в г. Кургане (6-й микрорайон, 4).
• В 2011 году библиотеке в с. Падеринском Падеринского сельсовета Кетовского района Курганской области, где похоронена мать поэта, присвоено имя Сергея Васильева.

Награды

• Заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР (1969)
• Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1973) — за поэму «Достоинство» о генерале Д. М. Карбышеве
• Орден Трудового Красного Знамени
• Орден Красной Звезды
• Орден «Знак Почёта»
• Медаль «За отвагу»
• Юбилейная медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
• Медаль «За оборону Москвы»
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Юбилейная медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Медаль «В память 800-летия Москвы»
• Почётный гражданин города Кургана (29 декабря 1973)

Сочинения

Произведения С.А. Васильева печатались в «Правде», «Красной звезде», «Крокодиле», «Литературной газете» и других изданиях. Выходили отдельными сборниками:

• Время. Москва, Советский писатель, 1938
• Голубь моего детства. Москва, Гослитиздат, 1938
• Новые стихи. Москва, Правда, 1938
• Война: фронтовые стихи. Москва, Правда, 1942
• Гневные строки: фронтовые стихи. Москва, Советский писатель, 1942
• Москва за нами: поэма. Москва, Гослитиздат, 1942
• Поле русской славы: стихи. Москва, Советский писатель, 1943
• Великая Отечественная война: стихи и поэмы. Москва, Молодая гвардия, 1944
• На Урале. Москва, Ленинград, Детгиз, 1944
• Огонь: (военные стихи 1941—1943). Ростов-на-Дону, Ростиздат, 1944
• Стихи и поэмы: (1934—1944). Москва, Советский писатель, 1945
• Москва за нами: поэма. Москва, Детгиз, 1947
• Москва советская: стихи. Москва, Молодая гвардия, 1947
• Прямая дорога. Москва, Московский рабочий, 1947
• Избранные стихи. Москва, Правда, 1948.
• Ода русской пушке: (стихи 1941—1945 гг.). Пермь, 1948
• Подмосковный уголёк: стихи. Москва, Московский рабочий, 1948
• У нас в России: стихи. Челябинск, Челябгиз, 1948
• Избранные стихи. Москва, Советский писатель, 1949
• Взирая на лица: (пародии, эпиграммы, иронические портреты). Москва, Правда, 1950
• Избранное. Москва, Гослитиздат, 1950
• Песни. Москва, Молодая гвардия, 1951
• Родина крылатых: стихи. Москва, Советский писатель, 1953
• Стихи и песни. Москва, Гослитиздат, 1953
• Только вперёд! Москва, Ленинград. Детгиз, 1953
• Взирая на лица: сатирические стихи. Москва, Гослитиздат, 1954
• Лирика и сатира. Москва, Правда, 1954
• Лирика и сатира. Курган, 1955
• Розы и козы: сатирические стихи. Москва, Правда, 1955
• Стихи и песни. Москва, Госкультпросветиздат, 1955
• Портрет партизана: трилогия. Москва, Воениздат, 1956
• Избранные стихотворения и поэмы. Москва, Гослитиздат, 1957
• Осенняя тетрадь: стихи (1955—1957). Москва, Советский писатель, 1957
• Сатирические стихи. Москва, Правда, 1957
• Четверть века. 1931—1956. Стихи. Поэмы. Песни. Сатира. Москва, 1957
• Стихи. Москва, Гослитиздат, 1958
• Большие расстояния: стихи фельетоны, пародии, эпиграммы. Москва, Профиздат, 1959
• Лирика и сатира 2-е издание дополненное. Курган, 1959
• Осторожно! Голуби!: Стихи. Москва, Правда, 1959
• Что такое счастье: стихи. Москва, Молодая гвардия, 1959
• Встреча: стихи. Челябинск, 1960
• Избранное: стихотворения, песни, сатира, поэмы. Москва, Гослитиздат, 1960
• Лирика (1956—1960 гг.). Москва, Правда, 1961
• Весна-красна: стихи, пародии, фельетоны. Москва, Советская Россия, 1962
• Красный галстук: поэма для детей. Курган, Советское Зауралье, 1962
• Красный галстук: поэма. Москва, Детгиз, 1962
• О зарубке на носу: стихи. Москва, Правда, 1962
• Песни на стихи Сергея Васильева. Москва, Советский композитор, 1962
• Поэмы. Москва, Гослитиздат, 1963
• Стихи поэмы пародии. Москва, Московский рабочий, 1964
• Заграница: стихи. Москва, Правда, 1965
• Чей огонь жарче горит. Вступ. ст. Н. Тихонова. Москва, Воениздат, 1965
• Избранные произведения, т. 1—2. Вступ. статья А. Макарова. Москва, Худож. литература, 1966
• Проза про поэзию. Статьи, воспоминания, портреты. Москва, Советский писатель, 1967
• Стихи. Москва, Худож. литература, 1967
• Нет мне покоя: стихи, Москва, 1968
• На стержне: стихотворения 1968—1969. Москва, Советский писатель, 1969
• Одиночество на миру. Стихи и очерки об Америке. Москва, Советская Россия, 1969
• Отбор: избранные стихи и поэмы. 1932—1970 гг. Москва, Советский писатель, 1971
• Самое заветное: стихи. Москва, Правда, 1971
• Под небом России: стихи и поэмы. Москва, Современник, 1972
• Время ведёт разговор: невыдуманные поэмы. Москва, Молодая гвардия, 1973
• Песня старшего поколения: Стихи и поэмы. Москва, Воениздат, 1973
• Красный галстук: поэма о Коле Мяготине. Москва, Советская Россия, 1974
• Полдень: стихи. Москва, Правда, 1974
• Достоинство: поэма о Д. М. Карбышеве. Москва, Советская Россия, 1975
• Зарубки на память. Москва, Детская литература, 1975

Критика

Немецкий славист В. Казак отзывался о творчестве С. Васильева в негативном ключе:

Васильев писал разбросанно и поверхностно, заполняя стихотворные строчки излишними словами ради соблюдения метра и рифмовки. В повествовательных и описательных стихах Васильева встречаются все темы — от ходячих политических лозунгов до ничтожных случаев из повседневной жизни, но даже его военные стихи лишены убедительности; в его пародиях заслуживают внимания лишь имена тех, на кого они написаны…

— Казак В. Лексикон русской литературы XX века. С. 71.

Литература

• Саянов В. Путь поэта «Знамя», 1958, № 6
• Михалков С. Статья о товарище, «Знамя», 1965, № 11
• Ошанин Л. Прямота поэтического сердца, «Правда», 1967, 14 февраля
• Денисова И. И все — за Советскую власть!, «Октябрь», 1967, № 4

Отрывок, характеризующий Васильев, Сергей Александрович (поэт)

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.