Витгенштейн, Лев Петрович

Лев Петрович Витгенштейн
Ludwig Adolf Friedrich zu Sayn-Wittgenstein-Sayn
Художник Ф. Крюгер, 1836 год.
Род деятельности:	полковник, декабрист
Дата рождения:	18 (7) июня 1799(1799-06-07)
Дата смерти:	20 (8) июня 1866(1866-06-08) (67 лет)
Место смерти:	Канны
Отец:	Пётр Xристианович Витгенштейн (1768—1842)
Мать:	Антуанетта Станиславовна Снарская (1779—1855)

Граф, затем (с 1834) светлейший князь Лев Петрович Витгенштейн (Ludwig Adolf Friedrich zu Sayn-Wittgenstein-Sayn; 7 июня 1799 — 8 июня 1866) — один из богатейших помещиков Российской империи, ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка, член Союза благоденствия и Южного общества.

Биография

Старший сын генерал-фельдмаршала графа Петра Xристиановича Витгенштейна (из немецкого владетельного дома Витгенштейнов) и статс-дамы Антуанетты Станиславовны Снарской. Получил светское образование в Главном немецком училище св. Петра (Петришуле), в котором учился c 1808 по 1815 год. Закончил Пажеский корпус и вступил в службу корнетом в лейб-гвардии Кавалергардский полк — 20 апреля 1817 года, полковой адъютант — 22 сентября 1818 года, поручик — 8 февраля 1819.

С 16 января 1820 года флигель-адъютант императора Александра I. В 1821 году был с императором на Лайбахском конгрессе, посылался с дипломатическими поручениями в Париж и Лондон, был на коронации английского короля Георга IV. С 25 июня 1821 года штабс-ротмистр, ротмистр с 8 февраля 1824 года. С 1825 года флигель-адъютант императора Николая I; командир эскадрона с сентября 1826 года по февраль 1827 года.

Декабрист

Военная карьера графа Витгенштейна приостановилась, когда в 1826 году было выявлено его участие в Союзе благоденствия и Южном обществе, за что он был привлечён к следствию по делу декабристов. Члены Южного общества, Н. М. Муравьев, С. Г. Волконский, Н. Я. Булгари, В. Толстой и Л. И. Поливанов, показали, что в 1821 году для привлечения кандидатов в тайное общество граф Витгенштейн вместе с П. И. Пестелем ездил в Полтаву и с ним же готовил покушение на Александра I.

Используя служебные поездки из Петербурга в Тульчин, он исполнял роль связного между Северным и Южным обществами. Декабрист князь А. П. Барятинский признался, что в 1820 году привлек графа Витгенштейна к Союзу благоденствия и они оба следили за его отцом, П. Х. Витгенштейном, а информацию передавали Пестелю.

На допросе граф Витгенштейн показал, что после возвращения из Лайбаха узнал об уничтожении общества. Принимая во внимание заслуги его отца, император Николай I предписал следственному комитету принять оправдательное решение в его отношение. Графа Витгенштейна было «высочайше повелено не считать причастным к делу». По ходатайству отца 30 ноября 1827 года он был освобождён по болезни от фронта, а 14 сентября 1828 года освобождён от службы с награждением чина полковника.

В отставке

Выйдя в отставку, граф Витгенштейн много времени посвятил управлению обширными владениями в Белоруссии и на Украине, включая Мирский замок, которые достались ему после ранней смерти первой жены Стефании, наследницы несвижских Радзивиллов. В её честь в своем имении Дружноселье, купленном в 1826 году для него отцом, по проекту А. П. Брюллова он построил костёл.

Близкая подруга Стефании, А. О. Смирнова, вспоминала, что влюблённый в Витгенштейна князь Волконский подарил ему дачу Павлино на Петергофской дороге. Стефания была против таких подарков. Накануне свадьбы она добилась, чтобы граф продал Павлино, а вырученные деньги (40 000 ассигнациями) передал своей прежней любовнице, от которой у него были дети.

Наследство Стефании приходилось отстаивать в судах с Тышкевичами и другими потомками литовских магнатов. Князь Витгенштейн поручил ведение дел в судах некому Антону Кожуховскому, который получил за то несколько тысяч душ крестьян. Хотя Кожуховский везде следовал за своим покровителем, по свидетельству современника, «Витгенштейн не имел к нему никакого уважения, потому что часто при других хлопал его по лысине ладонью, на что тот подло и униженно улыбался».

Овдовев, Витгенштейн вступил в скандальную связь с женой князя А. А. Суворова. Чтобы положить конец любовным похождениям вдовца, императрица Александра Фёдоровна лично подыскала ему молодую жену в лице княжны Леонилы Барятинской, восхитительной красавицы, чьи «бархатные глаза и соболиные брови наделали много шума в свете».

Вместе с отцом получил титул светлейшего князя в Прусском королевстве (16 июня 1834 года). В октябре 1834 года он женился на княжне Барятинской. Приданое состояло из одного только движимого имущества. Свадьба состоялась в церкви Зимнего дворца в присутствии всей императорской фамилии во главе с императором. (В 1828 году Николай I не явился на церемонию венчания графа Витгенштейна с его первой женой, из-за его участия в заговоре декабристов, что сильно обидело молодых). После свадьбы Витгенштейн со второй женой уехал во Францию и поселился в Париже, где вёл роскошный образ жизни. Французская революция 1848 года заставила их переехать в Германию, где в окрестностях Франкфурта-на-Майне они приобрели полуразрушенный замок Сайн, бывшее родовое поместье Сайн-Витгенштейнов, и построили новый красивый замок в неоготическом стиле.

В 1856 году князь Витгенштейн с супругой участвовал в торжествах по случаю коронации императора Александра II в Москве. В 1861 году прусский король Фридрих Вильгельм IV даровал им титул князей Сайн-Витгенштейн-Сайн. Счастливая вначале семейная жизнь князя Витгенштейна в конце была омрачена фанатическим увлечением жены католицизмом. Княгиня окружила себя епископами и клерикалами, а Лев Петрович поселил во флигеле своего замка любовницу-немку.

Последние годы своей жизни князь Витгенштейн провел в умопомешательстве, его возили как дитя в коляске. Для лечения он был перевезён в Канны, где 8 июня 1866 года скончался.

Семья

Первый князь Сайн-Витгенштейн-Сайн был женат дважды:

1. жена с 16 апреля 1828 года княжна Стефания Доминиковна Радзивилл (1809—1832), фрейлина императрицы Марии Фёдоровны, дочь и единственная наследница действительного камергера князя Доминика Радзивилла и Теофилии Моравской; умерла от скоротечной чахотки, оставив супругу двоих детей.
   • Мария (Антуанетта-Каролина-Стефания) Львовна (1829—1898), была замужем за князем Хлодвигом Гогенлоэ, рейхсканцлером Германской империи, наместником Эльзаса и Лотарингии.
   • Пётр (Пётр-Доминик-Людвиг) Львович (1832—1887), генерал-адъютант, генерал-лейтенант, умер бездетным.
2. жена с 22 октября 1834 года княжна Леонилла Ивановна Барятинская (1816—1918), фрейлина, дочь князя И. И. Барятинского и графини Марии Келлер. Крайне набожная с ранних лет, перешла с детьми в католичество.
   • Фёдор (Фридрих) Львович (1836—1909), майор на русской службе, в январе 1880 года отрекся от княжеского титула и принял имя графа фон Альтенкирхен, женившись на Вильгельмине Гаген.
   • Антуанетта Львовна (1839—1918), с 1857 года была замужем за Марио Киджи-Альбано делла Ровере, князем Кампаньяно; у них сын Людовик.
   • Людвиг Львович (1843—1876), умер холостым.
   • Александр Львович (1847—1940), в 1883 году отказался от княжеского титула, и принял имя графа фон Гохенбург, был женат три раза, в том числе на дочери знаменитого собирателя антиков герцога де Блакаса; ныне род Сайн-Витгенштейн-Сайн возглавляет его правнук Александр (род. 1943).

Литература

• [kemenkiri.narod.ru/VDXXLVitg.pdf Следственное дело Л. П. Витгенштейна] //"Восстание декабристов", Т.XХ, С. 443-444, 557-558, PDF

Отрывок, характеризующий Витгенштейн, Лев Петрович

пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]