Волконский, Дмитрий Михайлович

Дмитрий Михайлович Волконский
Портрет 1815 года из усадьбы Андреевское Рыбинский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник
Прозвище	Волконский 1-й
Дата рождения	1770(1770)
Место рождения	Москва
Дата смерти	7 мая 1835(1835-05-07)
Место смерти	Москва, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1788—1835
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	Московский гарнизон. п. (1798)
Награды и премии	Иностранные ордена Наградное оружие

Князь Дми́трий Миха́йлович Волко́нский (Волконский 3-й, с октября 1812 — Волконский 1-й; 1770 (по др. данным — 1769), Москва, Российская империя — 7 мая 1835) — российский командир эпохи наполеоновских войн, генерал-лейтенант.

Биография

Родился в 1770 году в Москве в семье князя Михаила Сергеевича Волконского (1745-1812) и бывшей фрейлины двора, баронессы Екатерины Исаевны Шафировой (1734-1795), внучки петровского вице-канцлера П. П. Шафирова. Отец происходил из тульской ветви князей Волконских; его младший брат был дедом Льва Толстого.

31 декабря 1774 года получил звание сержанта в Преображенском лейб-гвардии полку. 31 января 1775 года по протекции дяди переведён из младших сержантов Преображенского полка старшим сержантом в Измайловский лейб-гвардии полк, а 31 января 1788 года в 18-летнем возрасте поступил на действительную службу в чине подпоручика в тот же полк.

В 1788—1789 годах получил боевое крещение во время русско-шведской войны. Участвовал в военно-морских операциях. Отличился во время Первого Роченсальмского сражения и Выборгской битвы, за что был удостоен шпаги «За храбрость», а 26 ноября 1789 года был награждён орденом Св. Георгия 4-го класса: «за отличную храбрость, оказанную 12 августа, когда, начальствуя двумя кайками и имея с неприятелем сражение, овладел большим судном, а потом в преследовании и другие им были взяты».

В 1791 году служил волонтёром в корпусе фельдмаршала Н. В. Репнина, деда по материнской линии Николая Григорьевича Репнина-Волконского, в составе которого принял участие в сражении с турками под Бабадагом и Мачином.

В 1792 году в чине капитан-поручика лейб-гвардии Измайловского полка прикомандирован к российскому посольству в Константинополе.

В 1794 году состоял в Апшеронском пехотном полку, воевал в Польше. 1 мая 1797 года получил звание полковника и был зачислен в Московский гарнизонный полк. Через год, 12 апреля 1798 года, возведён в звание генерал-майора. Тогда же был назначен командующим Московского гарнизона, с должности которого ушёл 15 декабря 1798 года в связи с назначением императором Павлом I комендантом на остров Мальта. На Мальте у князя Волконского в распоряжении было три гренадерских батальона, триста артиллеристов и два батальона под командованием генерала Бороздина.

Участник Итальянского и Швейцарского походов Александра Суворова. Находился при блокаде и сдаче крепости Тортона, в сражении при Нови, был пожалован командором ордена Св. Иоанна Иерусалимского, затем командирован с отдельным отрядом в Ливорно, после чего находился на флоте под командой адмирала Ф. Ф. Ушакова, был в Калабрии, на островах Сицилия, Корфу, Зан-те (Закинф) и Кефалония. Был награждён орденом Св. Владимира 3-й ст.

20 декабря 1800 года за боевые отличия был произведён в генерал-лейтенанты.

С 24 марта 1800 года по 3 мая 1800 года — шеф Санкт-Петербургского гренадерского полка; с 13 августа 1800 года до 15 октября 1800 — шеф Ширванского мушкетерского полка и инспектор по инфантерии Сибирской инспекции; с 10 по 14 октября 1800 года состоял в лейб-гвардии Преображенском полку; с 18 по 20 декабря 1800 года — шеф 4-го егерского полка, а с 20 декабря 1800 по 11 июля 1801 года — Выборгский военный губернатор и инспектор по инфантерии Финляндской инспекции.

С 10 марта 1803 года — инспектор по инфантерии Украинской инспекции. 4 сентября 1803 года назначен командующим русскими войсками в Грузии под началом князя Павла Цицианова и гражданским губернатором этого края. Участник австрийского похода 1805 года, дежурный генерал при штабе генерала Л. Л. Беннигсена и М. И. Кутузова. В битве при Аустерлице получил ранение, как и его родственник — Николай Григорьевич Репнин-Волконский, который был на 8 лет его моложе.

В 1806 году участвовал в русско-турецкой войне, находился при осаде и занятии крепости Хотин. В том же году был назначен на должность командира 5-й (позднее переименованной в 6-ю) дивизии, с которой участвовал в русско-прусско-французской войне 1807 года. С ноября 1806 года — начальник 9-й дивизии. В кампанию 1807 года назначен командовать отдельным отрядом, действовал за рекой Нарев, сражался под Добролясом. Отличился под Гутштадтом, Гейльсбергом и Фридландом, где получил серьёзное ранение осколком гранаты в правую ногу, за что впоследствии был награждён золотой шпагой с алмазами и орденом Святой Анны 1-й степени. 13 сентября того же года из-за полученной травмы ушёл в отставку. В 1809 году поступил на гражданскую службу с переименованием в действительные статские советники.

Когда началась Отечественная война в 1812 года, 42-летний генерал-лейтенант Д. М. Волконский был в отставке и находился в Москве. 1 сентября ездил на Поклонную гору в штаб М. И. Кутузова, где виделся с ним и с М. Б. Барклаем-де-Толли, 2 сентября покинул Москву и следовал с отступавшей армией до Подольска. Затем выехал в Тулу. Рескриптом императора Александра I от 27 августа определён к Московскому ополчению, однако извещён об этом был только 7 октября. 20 октября по представлению Кутузова вернулся на службу, заменив генерала Ливена на должности командира пехотного корпуса в 3-й Западной армии. 13 ноября прибыл в Москву, 9 декабря — к Главной армии в Вильно. Назначен командиром корпуса, дислоцировавшегося в Брест-Литовске.

С февраля следующего года находился с корпусом в авангарде Главной армии. Участвовал в осаде крепости Глогау, с апреля был в походах за Эльбой, сражался под Люценом, Дрезденом и Бауценом, был награждён орденом Св. Анны 1-й ст. с алмазами. Принимал участие в действиях по преследованию наполеоновской армии до Польши. В июне того же года был назначен командующим Тульского ополчения, находящимся при осаде Данцига. За отличия при отражении вылазок неприятеля 17 и 28 августа, оказанные при блокаде и взятии этой крепости, был удостоен орденов Св. Владимира 2-й ст. и прусского Красного Орла 1-й ст. С 19 июля по 3 октября, во время болезни генерала от кавалерии герцога А. Вюртембергского, командовал всеми войсками при блокаде Данцига. 19 декабря того же года назначен губернатором Данцига и всех близлежащих крепостей.

12 ноября 1813 года награждён орденом Св. Георгия 3-го кл. «в воздаяние отличных подвигов мужества, храбрости и распорядительности, оказанных в сражениях против французских войск 17 и 21 августа под Данцигом». Тульское ополчение и дворянство Тульской губернии поднесли ему золотую шпагу с алмазами.

С 18 февраля 1816 года — сенатор. С 25 июня 1817 года состоял в Московском отделении Сената с оставлением в чине генерал-лейтенанта. В это время окончательно поселяется в Москве. На лето уезжает в своё ярославское имение Андреевское. Он посвящает своё время домашним делам, воспитанию детей и выполнению сенаторских обязанностей. Также интересуется общественными, политическими и культурными делами, историей, литературой, наукой и религией. Он бывает на вечерах в знаменитом салоне княгини Зинаиды Волконской на Тверской.

Умер 7 мая 1835 года в возрасте 65 лет. Похоронен в родовой усыпальнице в Новодевичьем монастыре в Москве.

Семья и личная жизнь

В 1811 году женился на дочери графине Наталье Алексеевне Мусиной-Пушкиной (1784—1829), дочери историка Алексея Ивановича. В приданое невеста получила имение Андреевское в Мологском уезде. Брак был заключен не по обоюдному согласию, а по настоянию родителей, у которых были финансовые дела с Волконским. По словам современника, она «принесла себя в жертву», и во время свадьбы больно было смотреть на неё. Наталья Алексеевна пять лет болела горловой чахоткой, от которой в 1829 году умерла в Москве.

У супружеской пары родился единственный сын, Михаил Дмитриевич (1811—1875), генерал-майор, участник обороны Севастополя. Он женился на дочери известного полководца Ивана Фёдоровича Паскевича, графине Анне Ивановне Паскевич-Эриванской (1822—1901).

Награды

Боевая служба Д. М. Волконского была отмечена многими русскими и иностранными наградами.

• Орден Святого Георгия 3-й степени (12.11.1813)
• Орден Святого Георгия 4-й степени (26.11.1789)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (08.01.1815)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (22.09.1813)
• Орден Святой Анны 1-й степени (09.09.1807)
• Алмазные знаки к ордену Святой Анны 1-й степени
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского (1799)
• Орден Святых Маврикия и Лазаря 1-й степени (Сардинское королевство)
• Орден Красного орла 1-й степени (Пруссия, 1813)
• Военный орден Марии Терезии 3-й степени (Австрия)
• Золотая шпага «За храбрость»
• Золотая шпага «За храбрость» с алмазами

Литература

• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_v24.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 341-342.
• К. А. Залесский. Наполеоновские войны 1799-1815. Биографический энциклопедический словарь. — М., 2003.
• Отечественная война 1812 года. Биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2011.

Отрывок, характеризующий Волконский, Дмитрий Михайлович

Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.