Гаибов, Фаррух Ага

Фаррух Ага Гаибов
азерб. Fərrux ağa Məmmədkərim ağa oğlu Qayıbov
Дата рождения	2 октября 1891(1891-10-02)
Место рождения	село Юхары Салахлы, Казахский уезд, Елизаветпольская губерния ныне Казахский район, Азербайджан.
Дата смерти	12 сентября 1916(1916-09-12) (24 года)
Место смерти	Боруны, Округ Белосток-Гродно ныне Ошмянский район,Гродненская область
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Императорский военно-воздушный флот, артиллерия
Годы службы	1913—1916
Звание	Поручик
Часть	39-я артиллерийская бригада 1-го Кавказского армейского корпуса, Эскадра воздушных кораблей Западного фронта
Награды и премии	4 ст. 2 ст. 3 ст. 4 ст. 2 ст. 3 ст.
Связи	Али-Ага Шихлинский, Шихлинская, Нигяр Гусейн Эфенди гызы

Фаррух-Ага Мамедкерим-Ага-оглы Гаибов (азерб. Fərrux ağa Məmmədkərim ağa oğlu Qayıbov; 2 октября 1891 — 12 сентября 1916) — российский лётчик азербайджанского происхождения, участник Первой мировой войны. Считается первым азербайджанским лётчиком.

Биография

Детство и юность

Мамед Керим Ага, отец Фарруха, в 70-х годах XIX века служил юнкером в 4-м взводе мусульман (азербайджанцев) Лейб-гвардии Кавказского эскадрона Собственного Его Императорского Величества Конвоя. По завершении службы в конвое Высочайшим приказом от 27 июля 1877 года был произведен в прапорщики милиции. В последующие годы Мамед Керим Ага работал начальником суда в Казахском уезде, околоточным надзирателем при полицейском приставе в Джеванширском уезде Елизаветпольской губернии. 30 августа 1894 года за отличную службу Мамед Керим Ага был награждён орденом Святого Станислава 3-й степени.

Фаррух Ага Гаибов родился 2 октября 1891 в селе Гыраг-Салахлы Казахского уезда. Рано потерял отца. Его воспитывал дядя по отцу, видный просветитель и общественный деятель, Самед Ага Гаибов. В родном селе Фаррух окончил пять классов русско-азербайджанской школы, а затем по совету Али-Ага Шихлинского продолжил обучение в Тифлисском кадетском корпусе. Окончив обучение 16 июня 1910 с отличной аттестацией, Гаибов поступил в Константиновское артиллерийское училище. Он отличался точным глазомером, храбростью, умелым ведением орудийной стрельбы. Там Фаррух Ага получил свою первую награду — золотые часы швейцарской фирмы «Павел Буре». Окончив Константиновское артиллерийское училище по первому разряду, 6 августа 1913 был произведен в подпоручики и направлен во 2-й дивизион 39-й артиллерийской бригады 1-го Кавказского армейского корпуса в урочище Джелаус, где был назначен младшим офицером 4-й батареи.

Участие в Первой мировой войне

Фаррух Ага Гаибов встретил Первую мировую войну на Кавказском фронте. 31 августа 1915 года был произведен в поручики. 3 февраля 1916 года поручик Гаибов был направлен на Западный фронт и прикомандирован к эскадре воздушных кораблей. 21 мая он был назначен артиллерийским офицером воздушного корабля «Илья Муромец № 16», который был построен И. И. Сикорским в Петербурге на Русско-Балтийском заводе.

Накануне войны Россия располагала самым многочисленным воздушным флотом среди воюющих держав: 244 самолета в составе 39 авиаотрядов. К началу боевых действий в составе воздушного флота России насчитывался 221 летчик: 170 офицеров, 35 нижних чинов и 16 вольноопределяющихся. Начальный период войны выявил плохую организацию в снабжении авиационных отрядов и рот бензином, касторовым маслом, запчастями, палатками и другим авиационным имуществом. Самолеты и моторы быстро выходили из строя в суровых полевых условиях, особенно с наступлением ненастной осенней погоды, когда остро сказались нехватка палаток и переносных ангаров, использование для аэродромов малопригодных площадок. Уже после первых месяцев войны многие авиаотряды пришлось отвести в тыл для снабжения аэропланами новых систем и для переучивания летчиков на них.

С началом наступления авиация развернула наблюдение за путями отхода и местами сосредоточения неприятельских войск. Гаибов в составе экипажа воздушного корабля «Илья Муромец № 16» неоднократно совершал боевые вылеты и наносил ущерб неприятельским лагерям, складам, сообщениям и станциям.

Последний вылет

12 сентября 1916 по приказу начальника штаба Главнокомандующего армиями Западного фронта под командованием Генерального Штаба полковника Бранта был совершен налет на тыл противника воздушной эскадрой в составе 2-х воздушных кораблей типа «Илья Муромец» и 13 аппаратов. Целью налёта был выбран м. Борун в 12-ти верстах в тылу расположения противника и ближайший его район, где, по имеющимся сведениям, расположены: штаб 89-й германской дивизии, узел узкоколейной железной дороги с артиллерийскими и интендантскими складами и аэродром. Эскадра, прорвавшись к Крево сквозь заградительный огонь противника и оттеснив его авиацию, сбросила 78 бомб общим весом до 100 пудов. Из ходатайства полковника Бранта:

В голове шёл 16-й корабль с двумя «Моран-Парсолями» и одним «Вуазеном», затем Киевский корабль, вместе с которым на фронте до 3-4 вёрст перелетело позицию до 6-ти малых аппаратов; а остальные 5 аппаратов перелетели позиции противника в разновременно на широком фронте от 10-ти до 15-ти вёрст к северу и югу от Крево. 16-й корабль, командир поручик Макшеев, помощник командира поручик Рахлин, артиллерийский офицер поручик Гаибов и наблюдатель поручик Карпов, следуя в авангарде эскадры, был у Крево встречен сильным артиллерийским огнём противника и вступил в ожесточенный и неравный бой с превосходящими силами противника, состоящими из 4-х хорошо вооружённых и более быстрых аппаратов; оставшись один против четырёх противников, 16-й корабль, отбиваясь, продолжал движение в тыл противника к Борунам.

В последующие минуты неравного боя, под сильным артиллерийским огнём, 16-му кораблю удалось отбить атаку 3-х вражеских самолётов, которые снизились, уклонившись от боя, не только с 16-м кораблём, а с остальными силами эскадры, следовавшими сзади. Четвёртый же немецкий самолёт держался над 16-м кораблём и, находясь, видимо, в мёртвом пространстве, обстреливал его с пулемёта. Когда корабль под огнём противника уже достиг Боруны, он, видимо, был повреждён артиллерийским огнём, а быть может часть экипажа была выведена из строя ружейным огнём самолётов противника, и аппарат упал, разбившись при ударе о землю, причём все летчики погибли. Вслед за падением корабля снизился и 4-й германский самолёт.

Мужество и решимость экипажа 16-го корабля дали возможность главным силам эскадры в составе Киевского корабля и 10 малых аппаратов прорваться в расположение противника к Борунам без сопротивления со стороны авиации противника, четыре аппарата коего были выведены из строя. Таким образом, 16-й корабль в решительный момент боя произвёл сильное расстройство в неприятельской авиации, что и повлияло на успех всей операции.

18 сентября 1916 газета «Петроградские известия» писала: «Из штаба Верховного главнокомандования сообщают, что на Западном фронте наш аэроплан в районе Боруны-Крево вторгся в тыл вражеских войск. Точными бомбовыми ударами были взорваны различные пункты, вызваны пожары на вражеском складе. Кроме того, разбомблены транспортные средства, железнодорожные станции, автомобили. Во время полета поручик Фаррух Ага Гаибов со своим составом вступил в схватку с силами противника и сбил четыре германских аэроплана. После того, как они подожгли и два аэроплана „Альбатросов“, они упали на вражескую территорию и погибли». Согласно принятой среди летчиков традиции, из немецкого аэроплана была сброшена записка, в которой сообщалось, что немцы похоронили экипаж самолета с воинскими почестями.

Недавно могила экипажа сбитого самолета была обнаружена на восстановленном уже в наше время немецком кладбище у деревни Боруны. Судя по всему, российские авиаторы были перезахоронены на этом кладбище в 30-е годы XX века, когда польские власти при участии германской стороны проводили упорядочение немецких военных погребений. На могильном кресте написано по-польски: «4 NIEZNANYCH ROS.LOTN.25.16», что в переводе означает «4 неизвестных русских летчика захоронены 25.16». Дата по европейскому календарю. Месяц погребения в надписи отсутствует, но его нет и на некоторых других крестах этого кладбища. Там покоятся герои-авиаторы:

— поручик Макшеев Дмитрий Дмитриевич

— поручик Рахлин Митрофан Алексеевич

— поручик Гаибов Фаррух

— поручик Карпов Олег Сергеевич

Награды

8 ноября 1915 Фаррух Ага Гаибов был удостоен ордена Святого Станислава 3-й степени c мечами и бантом, а 14 декабря — Ордена Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». В 1916 году награждён орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами. 26 января 1917 года ратные свершения Ф.Гаибова отмечаются орденом Святой Анны 2-й степени c мечами (посмертно), 14 марта было утверждено награждение орденом Святой Анны 3-ей степени с мечами и бантом (посмертно), а приказом по армии и флоту о чинах военных по удостоению Петроградской Георгиевской Думы от 25 марта 39-й артиллерийской бригады поручик, погибший в воздушном бою с неприятелем, Фаррух Ага Гаибов посмертно был пожалован орденом Святого Георгия 4-й степени.
В наградном представлении сказано :

За то, что 12-го сентября 1916 г, состоя артиллерийским офицером воздушного корабля «Илья Муромец № 16», следуя с кораблем в авангарде воздушной эскадры из 2-х воздушных кораблей и 13-ти малых аппаратов, совершившей налёт на м. Боруны, прорвался сквозь заградительный артиллерийский огонь противника, вступил в ожесточённый бой с 4-мя германскими самолетами, принудил 3-х из них снизиться и проникнул в тыл противника на 12 верст, достигнув Борун, погиб с кораблём от артиллерийского огня, дав возможность главным силам эскадры достигнуть цели и нанести неприятелю явный вред.

Память о герое

Самые первые записи о Гаибове принадлежат перу Алиага Шихлинского. Они датированы 1942 годом. Шихлинский пишет:

В Мировую войну 1914—1918 г. первым военным лётчиком-азербайджанцем был Фаррух Гаибов — родной брат Мамеда Ага Гаибова. Фаррух Гаибов поступил в отряд крупных самолётов и вошёл в состав экипажа «Илья Муромец № 16». На этом аппарате он служил артиллерийским офицером. На нём лежали обязанности бомбометания, стрельбы из пулемёта, фотографирование с воздуха позиций противника. В первый же свой вылет Фаррух Ага Гаибов разрушил очень важный в стратегическом отношении мост через Неман и этим сильно задержал перевозку немецких войск и различных грузов. Немцы караулили «Илью Муромца № 16» и не раз бросали с самолёта записки с угрозой, что они сделают налёт на город Минск, где был расположен фронтовой аэродром. Они налетали несколько раз, но каждый раз их отгоняли тогдашними примитивными зенитными батареями. 12 сентября 1916 года группа наших самолётов совершила налёт на ближайшие тылы немецких позиций на Виленском направлении. В этой операции участвовали 12 аппаратов и «Илья Муромец № 16». Они завязали воздушный бой с вылетевшими навстречу немецкими самолётами. Немцы, заметив своего опасного врага, ворвались в строй наших самолётов и отделили «Илью Муромца № 16». Целый час доблестный экипаж «Ильи Муромца № 16» выдерживал неравный бой с 4-мя немецкими самолётами. Как выяснилось в дальнейшем, пулемёт Фаррух Ага Гаибова нанёс немцам значительные потери. Наконец, одному из «Альбатросов» удалось вызвать пожар на «Илье Муромце № 16», и он, объятый пламенем, упал вниз. Весь его экипаж сгорел.

Народный поэт, земляк героя Самед Вургун посвятил Гаибову следующие строки:

Во имя народа он пал, как герой,
Достойная жизнь оборвалась нежданно.
Но нет, он не умер, наш воин родной,
И жить ему вечно в воспоминаниях,
И в чистых сердцах и высоких мечтаньях
Наподобие сказанья, наподобие дастана…

В 1971 Главный маршал авиации Павел Кутахов был избран депутатом Верховного Совета СССР от Казахского-Таузского избирательного округа. После архивной проверки и уточнений Павел Кутахов прислал на родину героя для установки в качестве памятника истребитель МиГ-15, с мемориальной табличкой: «Памяти первого азербайджанского лётчика Фаррух-аги Гаибова». Позже табличка была изменена на «Памяти павших в Великой Отечественной войне».

Источники

• Нешкин М.С. Шабанов В.М. Авиаторы - кавалеры ордена Св. Георгия и Георгиевского оружия периода Первой мировой войны 1914-1918 годов : биографический справочник. — Росспэн, 2006. — 357 с. — ISBN 5-8243-0661-3.

• Исмаилов Э.Э. Георгиевские кавалеры-азербайджанцы. — Герои отечества, 2005. — 248 с. — ISBN 5-91017-005-8.
• Назирли Шамистан. Первый военный летчик Азербайджана Фаррух ага Гаибов. — 1-е изд. — М. Баку, 2007. — 40 с.
• Назирли Шамистан. Расстрелянные генералы Азербайджана = Güllələnmiş Azərbaycan Generalları. — 2-е изд. — М. Баку, 2006. — С. 419 - 434. — 655 с.
• Лигута Владимир. [www.fortressby.com/index.php?option=com_content&task=view&id=180&Itemid=6&limit=1&limitstart=0 Наша кровь у Сморгони]. — 2005.

Ссылки

• [www.regiment.ru/bio/G/34.htm Русская императорская армия]
• [militera.lib.ru/h/finne_kn2/07.html Финне К. Н. Русские воздушные богатыри И. И. Сикорского]
• [krevo.by/readarticle.php?article_id=14 Лигута В. Н. Город воинской доблести и славы]
• [www.sb.by/post/30787/ Портал Беларусь Сегодня. В поисках утраченного — В окопах под Сморгонью]
• [www.zerkalo.az/print.php?id=15880 Достойный увековечивания в летописи отечества]

Отрывок, характеризующий Гаибов, Фаррух Ага

В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.