Гауке, Мауриций

Мауриций Гауке
польск. Maurycy Hauke нем. Hans Moritz Hauke
Дата рождения	25 октября 1775(1775-10-25)
Место рождения	Саксония, Зейферсдорф
Дата смерти	29 ноября 1830(1830-11-29) (55 лет)
Место смерти	Российская империя, Царство Польское, Варшава
Принадлежность	Речь Посполитая Польские легионы Варшавское герцогство Царство Польское
Годы службы	1789 — 1795 1798 — 1807 1807 — 1815 1815 — 1830
Сражения/войны	Русско-польская война 1792 года Польское восстание 1794 года Война Второй коалиции Война Третьей коалиции Война Варшавского герцогства с Австрией 1809 года Польское восстание 1830 года
Награды и премии

Граф Маури́ций Га́уке (Маври́кий Фёдорович; польск. Maurycy Hauke; фр. Maurice comte de Hauke) (25 октября 1775, Зейфердорф, Саксония — 29 ноября 1830, Варшава) — польский военный деятель, генерал от инфантерии.

Прапрадед Филиппа, герцога Эдинбургского, супруга королевы Елизаветы II.

Родители

Немец. Предки — род Гауке происходит от фламандского рода Van der Haacken, известного с XV века. Фамилия происходит от герба, на котором изображена железная лапа.

Отец — Фридрих Гауке (умер в 1810), был секретарем графа Брюля в Саксонии, затем переехал в Варшаву, где основал пансион для детей польских дворян.

Мать — Соломея, урождённая Швепенгаузер.

Образование

Первоначально воспитывался вместе с детьми графа Морица Брюля, жившими в имении Зейфердорф. Семи лет от роду выехал с отцом в Варшаву, воспитывался дома под наблюдением своего отца. В возрасте 14 лет поступил в Артиллерийский корпус, лучшее военно-учебное заведение Варшавы того времени. Благодаря своим выдающимся способностям, быстро прошёл курс, но из-за молодости не был сразу произведен в офицеры.

Офицер в войнах с Россией

В 1792 участвовал в войне с Россией в чине подпоручика польской армии. Начал военную карьеру в битвах при Несвиже, Изабелине и Гродно. В 1794 сражался под Краковом и Варшавой в рядах польской армии, руководимой Костюшко, против соединенных сил России и Пруссии.

После третьего раздела Польши и утраты её независимости жил дома, изучал математику, помогал своему отцу, преподавая математику, географию и другие предметы в его пансионе.

В польских войсках на французской службе

После создания польских отрядов на юге Франции и в Италии, служивших французской республике и ставившей своей задаче восстановление польского королевства, одним из первых примкнул к ним. Вступил в итальянский отряд под командованием генерала Домбровского, лейтенант артиллерии (1798). Участвовал в подавлении восстания против Бонапарта в Италии. 22 июля 1798 отличился в битве при Террачино, возглавил контратаку против повстанцев, был ранен в руку. Награждён чином капитана.

В 1799 участвовал в обороне крепости Мантуя от австрийцев. Отличился в бою 18 мая, когда командовал артиллерией во время открытого боя против австрийских войск. Во время сражения пуля попала ему в грудь, остался жив благодаря часам, подаренным матерью. После сдачи крепости некоторое время был в плену.

После освобождения — капитан польских легионов в Марселе, участвовал в военной экспедиции в Лигурию и Пьемонт в качестве адъютанта генерала Домбровского, с которым его связывала дружба. Во время новой войны с Австрией отличился во время осады крепости Пескиера. После заключения мира — на французской службе в Италии.

В 1806 вместе с Домбровским был организатором создания боевых сил Польши, действовавших на стороне Франции. В чине полковника был начальником штаба третьей польской дивизии, направленной на север Пруссии. Участвовал в боях при Гроденце, Меве, Шепеке, Диршау (где особенно отличился и был контужен в правую ногу). В марте-мае 1807 руководил осадными работами, приведшими к взятию Данцига. Награждён орденом Почетного легиона.

Участвовал во взятии крепости Бишофсберг и в битве под Фридландом, где командовал польской артиллерией. В качестве шефа третьего польского легиона принял участие в сражении при Гердауене 17 июля 1807.

Генерал Варшавского герцогства

После образования Варшавского герцогства в 1807 — бригадный генерал. В 1809 во время новой войны с австрийцами — командир бригады, преследовавшей противника до Сухачнва и занявшей крепость Камиона. Награждён орденом «Virtuti Militari».

По окончании кампании — генерал-губернатор и комендант крепости Замосць. Во время кампании 1813 эта крепость выдержала тяжелую осаду русскими войсками, была последним оплотом Наполеона в Польше и была сдана лишь 22 ноября 1813, когда был полностью исчерпан запас продовольствия, а союзные войска приблизились к территории Франции. После этого Гауке стали называть «Героем Замостья».

Генерал Царства Польского

После образования Царства Польского — был инспектором артиллерии и инженерного корпуса, а с 1826 — военным министром. Являлся сенатором и воеводой Царства Польского, 12 (24) мая 1829 возведен в достоинство графа Царства Польского. Цесаревич Константин Павлович называл его своей правой рукой по управлению краем.

Был очень требователен и точен, строго следил за отчетностью своих подчиненных. Мало заботясь о своем благосостоянии, много жертвовал на польскую армии из своих личных средств: так, им выстроены казармы и больницы в Уяздовских аллеях в Варшаве. Много сделал для военных школ в Польше, которые успешно функционировали в его время. Его деятельность вызывала недовольство как тех, кто считал, что он слишком требователен и суров по отношению к подчиненным, так и армейских поставщиков — за строгую взыскательность по отношению к ним и бдительность в защите интересов государства.

Был противником революционных настроений в обществе, так как понимал, что польская армия не сможет успешно противостоять русской. Говорил, что «не следует жертвовать настоящим ради сомнительного и неверного будущего». Не верил в возможность революции, полагая, что в случае локальных выступлений молодежи сможет восстановить порядок, лично обратившись к народу.

В начале восстания против России (вечером 17 (29) ноября 1830) отправился верхом в Краковское предместье Варшавы, где встретился с толпой революционеров, которые призвали его возглавить восстание. Обратился к ним с речью, в которой называл их действия безумными и советовал разойтись по домам. Был убит вместе с сопровождавшими его лицами; позднее выяснилось, что его грудь была прострелена в 19 местах. Похоронен в Капуцинском костеле.

Памятник

Через несколько лет (1841) после подавления восстания по приказу Николая I в Варшаве был установлен памятник польским военачальникам, убитым повстанцами вечером 17 (29) ноября за отказ нарушить присягу: Гауке, С.Потоцкому, Новицкому, Блюмеру, Трембицкому, Сементковскому и полковнику Мецишевскому. Памятник (архитектор — Антонио Корацци, скульптор — К.Хегель) был установлен на Саксонской площади, а в 1894 перенесен на Зелёную площадь. Представлял собой широкий тридцатиметровый обелиск, покоившийся на четырёхгранном постаменте. Верхнюю часть обелиска украшал позолоченные лавры. Внутри обелиска находилась винтовая лестница, ведшая к его вершине. У его основания, на площадках постамента находились четыре вызолоченных двуглавых орла. К постаменту памятника примыкали восемь эскарпов, у основания которых лежали восемь львов. Вся эта конструкция покоилась на широком восьмигранном основании, облицованном мраморными плитами. Скульптуры отливались из орудий, захваченных у восставших поляков.

Памятник был крайне непопулярен среди горожан, которые считали восставших в 1830 героями, а погибших от их рук генералов обвиняли в сотрудничестве с царским режимом. После занятия Варшавы немецкими войсками во время Первой мировой войны был разобран поляками (в апреле 1917).

Семья

Жена — София Лафонтен (1790—1831), дочь военного врача. В семье было 11 детей:

• Маврикий-Наполеон (род в 1808), поручик польской артиллерии, эмигрировал в Америку.
• Эмилия и Леопольд, близнецы (оба ребёнка родились 1810 и умерли в 1812).
• Владислав (1812—1843), подпоручик польской армии, затем гражданский чиновник в Сувалках.
• Иосиф (1814—1831), подпоручик польской армии, убит в сражении при Остроленке.
• София (1816—1861), фрейлина императрицы Александры Фёдоровны. Её муж — Александр Гауке, офицер русской армии, затем директор театров в Варшаве.
• Викентий (1817—1863), офицер лейб-гвардии Кавалергардского полка.
• Константин (1819—1840), офицер гусарского полка.
• Эмилия (1821–1890), замужем за бароном Карлом Штакельбергом.
• Юлия (1825—1895), фрейлина цесаревны Марии Александровны. Вышла замуж за принца Александра Гессенского и получила титул княгини Баттенберг. Мать князя Болгарии Александра Баттенберга.
• Александр (1828—1829).

Племянник — Юзеф Гауке-Босак — польский военный деятель, революционер.

Библиография

• Русский биографический словарь. Том «Гааг — Гербель», С. 274—277.
• Сокол К. Г. Русская Варшава. М., 2002.

Отрывок, характеризующий Гауке, Мауриций

Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.