Дашкевич, Евстафий Иванович

Евстафий Дашкевич
Остафій Дашкевич
Романтизированный портрет Яна Матейко (XIX век)
Дата рождения:	ок. 1470
Место рождения:	Овруч, Великое княжество Литовское
Дата смерти:	до 25 ноября 1536
Гражданство:	Великое княжество Литовское Великое княжество Литовское
Род деятельности:	военачальник, староста черкасский, каневский и кричевский, первый Кошевой атаман Запорожской Сечи

Евстафий Иванович Дашкевич (Дашкович) (Остап Дашкевич; 1470, Овруч — 1536) — православный казацкий атаман, староста черкасский, каневский и кричевский с 1529, один из организаторов и первых атаманов Войска Запорожского, некоторыми историками считается первым кошевым атаманом Запорожской Сечи. Внук князя Дашка, Данила Борисовича Глинского, от которого его род получил прозвище и фамилию Дашковичи (Дашкевичи), троюродный брат матери русского царя Ивана Грозного, Елены Глинской.

Жизнеописание

Евстафий (Остап, Остафий) Дашкевич (Дашкович), представитель шляхетского литовского-русского рода герба «Лелива», родился в городе Овруче рядом с современным Полесским заповедником, на границе современных Украины и Беларуси. Евстафий получил или купил должность старосты в городе Кричеве на реке Сож.

Дашкевич получил должность старосты в Черкассах. В те времена старосты в пограничных районах формально являлись наместниками великого князя (литовского), а в действительности же — всевластными господами в своих староствах. Евстафий был крайне сребролюбивым и жестоким человеком. Он заставлял жителей «работать на себя каждый день, возить дрова, косить сено, тянуть сеть». Кроме перечисленного Дашкович «замышлял и иншие работизны, чего они пред тем с продков (предков) своих не повинни були робити». Дашкович отбирал у рыбаков и охотников половину добычи, назначал выгодные для себя цены на казацкие товары, наконец, захватил у казаков уходы на первых пяти днепровских порогах («то дей все пан Остафiй себе привлащил»).

В летописях русской истории Дашкевич упоминается впервые, как воевода Литовского князя Александра, в 1501 году, когда он был разбит в битве при Ведроше русскими воеводами. Через год называется наместником Кричевским и, как жалуется на него князь Ряполовский, потворствует своим людям грабить русские деревни. Повторно разбит русским войском в битве под Мстиславлем.

В 1504 году Дашкевич со многими литовскими дворянами бежал в Москву и поступил на службу к великому князю Ивану III. В 1508 году великий князь Василий III послал его с 20000 войска на помощь восставшему в Литве князю Михаилу Глинскому. После неудачного исхода предприятия Глинского, при посредничестве князя Константина Острожского, Дашкевич передался королю Сигизмунду I и был назначен старостой Черкасским и Каневским, им он и оставался до своей смерти. На обязанности старост лежала в то время забота об охранении границ от набегов крымцев.

Вклад в управление и оборону Малой Руси

Князь Остап сделал неоценимый вклад в реорганизацию управления и обороны малорусских земель. Именно он начал в XVI в. организовывать систему деревянных крепостей (сечей) на Днепре под юрисдикцией Речи Посполитой, которые потом в связи с неадекватной политикой центральной власти в Варшаве вынуждены были перейти на полное самоуправление, под юрисдикцию Войска Запорожского. Постройка этих крепостей позволила обеспечить защиту множества населенных пунктов (городов, сел, местечок) в которых мирно трудилось многонациональное население Украины того времени — то есть фактически территорий возникавшего Войска Запорожского. Войско с самого начала комплектовалось из жителей этих территорий, дружинников и бояр князя Остапа и его родичей, обеспечивало законность и порядок, выполняло кроме оборонительных и другие административные и государственные функции, напр. занималось постройкой церквей и монастырей — образовательных, здравоохранительных и социальнообеспечивающих центров того времени.

Сам князь Остап был владельцем местности на левом берегу Днепра, ныне входящего в состав Киева, который известен под названием Воскресенка. Своё название местность получила благодаря тому, что князь Остап подарил её Киевской Воскресенской церкви.

Вклад в развитие казачества

Историк Д. Яворницкий в своей «Истории запорожских казаков» отмечал, что до Евстафия Дашковича запорожские казаки представляли собой не больше как пограничную стражу, состоявшую под главным ведением воевод и второстепенных старост литовско-русских пограничных замков и городов. Популярнейшим из старост П.Лянцкоронскому и, особенно, Дашковичу, выпала первая роль если не организовать казацкое сословие, как утверждают польские писатели Несецкий, Старовольский, Зиморович и немецкий историк Энгель, то по крайней мере сплотить его в одно целое. При них ядром запорожского казачества сделались города Черкассы и Канев, а вскоре после них казачество, постепенно увеличиваясь в своей численности, заняло Киевщину, Черниговщину, Полтавщину и южную часть Подолья.

Тот же Яворницкий утверждал, что Дашкевич был новатором в вооружении казацких полков. Это он «ружьями, как и саблями казаков первым в 1511 вооружил». До этого казаки имели на вооружении укороченные копья, луки и стрелы, которыми владели искусно и наводили ужас на врагов. Дашкевич стал одним из первых предводителей казачества Черкащины. Это уже потом были запорожские казаки, а до того все они звались «черкассами». Это название сохранялось вплоть до времен Богдана Хмельницкого.

В 1521 году Дашкевич вел переговоры с Крымским ханством накануне похода Мехмед-Гирея на Русь. Участвовал вместе с татарами в осаде Рязани. В 1523 году был сам захвачен татарами в плен, но через некоторое время бежал. В 1528 году черкасские и каневские казаки во главе с хмельницким старостой П. Лянцскоронским и Дашкевичем принимали участие в набеге на турецкий г. Очаков.

В 1531 году на Черкассы совершил нападение крымский царевич Саадет-Гирей. Дашкевич мужественно оборонял черкасский замок, пока татары не отступили. В 1533 году представил на Пиотроковском сейме специальный проект защиты границ Литвы от татарских вторжений, в котором предлагал соорудить на одном из днепровских островов крепость с отрядом в 2 тыс. казаков, который бы препятствовал переправам татар через Днепр. Проект был одобрен, но не осуществлен. Неоднократно совершал нападения на русские приграничные города и селения и вел борьбу с низовыми (Запорожскими) казаками. Летом 1535 года участвовал в осаде польско-литовским войском под командованием гетманов Радзивилла и [[Ян Тарновский|Тарновского]] города Стародуба, при этом погибло 13 тысяч жителей. Умер в 1536.

Дашкович в «Истории Малороссии»

«И едва только Острожский, под предлогом осмотра войск, приблизясь к границам Литвы, оставил Россию, Дашкович по его следам ушел к Сигизмунду. Лянцкоронский, Немирович, и вероятно, более всех Острожский помогли ему при Короле; он пришел на острова Днепровские к тамошним разсеянным воинам и застал их неустроенными: они переходили с места на место и не имели никакого постоянного образования; едва он к ним появился, его избрали Кошевым, и он стал для Татар опаснейшим врагом и истребителем. Тотчас разделил своих воинов на сотни и полки; но козаков было тогда весьма немного: в 1532 году их считалось не более 2,000, в 1535 до 3,000. Вооружив каждого ружьем и саблею, Дашкович избрал из них начальников, и ввел подчиненность, сходную с древнею Римскою. Презрение к жизни, перенесение всех трудностей, слепое повиновение начальству во время войны, равный дележ добычи и свободный выбор начальников были главные законы в этом новоустроенном войске. А между тем Сигизмунд позволил им устраивать хутора выше порогов, и дал Дашковичу во владение Канев и Черкасы. Иные Историки говорят, что Сигизмунд позволил им построить город Черкасы; но это ошибка. Боплан жил сто лет после Дашковича и называл этот город весьма древним; вероятно, его Дашкович только оправил. Кроме того, козакам даны были земли и угодья по обеим сторонам Днепра и между рек: Конской, Самары, Кальмиуса, Ташлыка и Буга.»

Предшественник Лянцкоронский, Предслав

Гетман Войска Запорожского 1511-1512

Преемник Вишневецкий, Дмитрий

Библиография

• Любавский. Сейм. — С. 224;
• Любавский. Областное деление. — С 242;
• Бучинський Б. Початки полiтичноi кapiepи Остафiя Дашковича // Зап. наук, товариства iм. Шевченка. — Т. 113. — Кн. 1. — Львiв, 1913. — С. 23—43;
• Pulaski К. Szkice i poszukiwania historyczne. — Krakow, 1887. S. 239—256).

Источники

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:277048 Дашкевич, Евстафий Иванович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [www.hrono.ru/biograf/bio_d/dashkovich.html Биография Дашковича на сайте Хронос]. Проверено 16 июля 2009. [www.webcitation.org/66fHQih8P Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].
• [www.rulex.ru/01050248.htm Биография Дашкевича в Русском Биографическом Словаре]. Проверено 16 июля 2009. [www.webcitation.org/66fHS9lHJ Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].
• [www.rulex.ru/01050247.htm Дашкевичи (Дашковичи) в Русском Биографическом Словаре]. Проверено 4 декабря 2009. [www.webcitation.org/66fHTHyVj Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].
• library.kr.ua/elib/markevich/tom1/malor3.html

Отрывок, характеризующий Дашкевич, Евстафий Иванович

– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.