Джексон, Шерли

Шерли Джексон
Shirley Jackson
Обложка книги Шерли Джексон «Лотерея и другие рассказы»
Дата рождения:	14 января 1916(1916-01-14)
Место рождения:	Сан-Франциско, Калифорния, США
Дата смерти:	8 августа 1965(1965-08-08) (49 лет)
Место смерти:	Норт-Беннингтон, Вермонт, США
Гражданство:	США
Род деятельности:	прозаик
Жанр:	литература ужасов, детектив
Язык произведений:	английский
Дебют:	The Road Through the Wall (1948)
[www.lib.ru/INPROZ/DZHEKSON_S/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ше́рли Дже́ксон, или Ширли Джексон (англ. Shirley Jackson; 14 января 1916 года, Сан-Франциско, США — 8 августа 1965 года, Норт-Беннингтон, США) — писательница, классик американской литературы XX-го века. Более всего известна рассказом «Лотерея» (англ. The Lottery, 1948) и романом «Призрак дома на холме» (англ. The Haunting of Hill House, 1959). Под её влиянием находились Ричард Матесон и Стивен Кинг.

Несмотря на несколько написанных романов, получивших хвалебные отзывы критиков и читательский интерес, её наиболее известным произведением является рассказ «Лотерея», в котором описана неприглядная изнанка сельского городка в Америке. Линемайя Фридман, автор критической биографии Шерли Джексон, отмечает, что «Лотерея», опубликованная в номере The New Yorker за 26 июня 1948, получила такие отклики, которые «не получал ни один рассказ журнала The New Yorker». Посыпались сотни писем, которые, по словам самой Джексон, можно квалифицировать, как «потрясение, спекуляции и старомодные нападки». В выпуске San Francisco Chronicle от 22 июля 1948 года, Джексон опубликовала ответ на непрекращающиеся вопросы читателей о её замыслах:

«Объяснить то, что я рассчитывала сказать этим рассказом, очень сложно. Думаю, я надеялась, воссоздав древние жестокие ритуалы в настоящем, да ещё в моём родном городке, вызвать шок у читателей рассказа наглядным изображением бессмысленной жестокости и всеобщей бесчеловечности в их собственных жизнях».

Оригинальный текст (англ.)  

Explaining just what I had hoped the story to say is very difficult. I suppose, I hoped, by setting a particularly brutal ancient rite in the present and in my own village to shock the story's readers with a graphic dramatization of the pointless violence and general inhumanity in their own lives.

Супруг Джексон, литературный критик Стэнли Эдгар Хейман, писал в предисловии к посмертному сборнику её рассказов, что она «систематически отказывалась давать интервью, комментировать или популяризировать свои работы каким-либо образом, публично выступать или быть обозревателем воскресных приложений газет. Она верила, что её книги с годами расскажут о ней достаточно ясно». Хейман утверждал, что мрачные аспекты книг Джексон не были, как утверждают некоторые критики, следствием «личных, более того невротичных фантазий», а задумывались Джексон для отображения всех человеческих страхов эпохи холодной войны, как «деликатная и достоверная анатомия нашего времени, точно соответствующая символам нашего тревожного мира концентрационных лагерей и бомб».

Биография

Урождённая Шерли Харди Джексон (англ. Shirley Hardie Jackson) родилась в Сан-Франциско в семье Лесли и Джеральдин Джексон. Шерли и её семья жили в местечке Бурлингейм (англ. Burlingame), шт. Калифорния, пригороде, где проживал средний класс. Этот городок позднее появится в новелле Шерли «Дорога сквозь стену» (англ. The Road Through the Wall). Семья Джексон переезжает в Рочестер, шт. Нью-Йорк, где Шерли учится в Брайтонской средней школе (англ. Brighton High School) и оканчивает её в 1934 году. Что касается высшего образования, то сначала Шерли поступает в Университет Рочестера (англ. University of Rocheste) (из которого её «попросили уйти»), а затем получает степень Бакалавра искусств в Сиракузском Университете в 1940 году.

Будучи студенткой в Саракузах, Шерли занималась литературным журналом университетского городка, где и познакомилась со своим будущим мужем, Стенли Эдгаром Хейманом, ставшим впоследствии известным литературным критиком. Для книги Стэнли Джей Куница и Говарда Харкрафта «Писатели двадцатого века» (англ.  Twentieth Century Authors) (1954 г.), она написала:

Я очень не люблю писать о себе и своей работе, и когда требуются автобиографические данные, я даю только скудную хронологическую выжимку, которая, естественно, не содержит детальных фактов. Я родилась в Сан-Франциско в 1916 году и практически всю жизнь провела в Калифорнии. Я вышла замуж в 1940 году за Стенли Эдгара Хеймана, критика и нумизмата, и мы живем в Вермонте, в тихом сельском местечке с красивыми окрестностями и в удобном удалении от городской жизни. Наш основной потенциал это наши книги и наши дети, и то и другое производится в огромном количестве. Дети, это Лоренс, Джоанна, Сара и Барри; мои книги это в том числе три повести: «Дорога сквозь стену», «Вешальщик», «Птичье гнездо», а сборник рассказов «Лотерея: Жизнь среди дикарей» своего рода воспоминания о моих детях.

Несмотря на то, что Джексон уверяла, будто родилась в 1919 году, дабы быть моложе своего мужа, её биограф Джуди Оппенгеймер (англ. Judy Oppenheimer) выяснила, что на самом деле она родилась в 1916 году

Со временем Хейманы обосновались в г. Норт Беннингтон в шт. Вермонт (англ. North Bennington, Vermont), где Стенли Хейман стал профессором Беннингтонского Колледжа (англ. Bennington College), а Шерли продолжала публиковать книги и заботится о детях Лоренсе (Laurence (Laurie)), Джоанне (Joanne (Jannie)), Саре (Sarah (Sally)) и Барри (Barry). С течением времени дети Хейманов придут к собственной литературной славе, будучи прототипами героев рассказов своей матери. Хейманы были колоритными и гостеприимными хозяевами, которые окружали себя литературными талантами, включая Ральфа Эллисона (англ. Ralph Ellison). Оба были фанатичными читателями, и их личная библиотека насчитывала более 100 000 книг.

В 1965 году Шерли Джексон умерла от остановки сердца в возрасте 49 лет. В течение всей жизни Шерли страдала различными неврозами и психосоматическими заболеваниями. Эти заболевания в комбинации с различными прописанными лекарствами поспособствовали ухудшению её здоровья и ранней смерти. Однако, на момент смерти Джексон страдала от избыточного веса и была заядлой курильщицей. После её смерти её муж опубликовал посмертный сборник произведений «Пойдем со мной» (англ. Come Along With Me), содержащий несколько глав последней незаконченной повести, а также несколько редкопубликуемых рассказов (в том числе «Луиза, пожалуйста, вернись домой» (англ. Louisa, Please Come Home), а также три доклада, сделанных Джексон на писательских семинарах.

Творчество

В рекламной аннотации Хеймана к дебютной повести Джексон «Дорога сквозь стену» (1948) он описал Джексон как занимающуюся чёрной магией. Хейман верил, что такой образ Джексон поможет стимулировать продажи книги и прав на её экранизацию. Позднее она писала об обвинениях в колдовстве в своей книге для юных читателей «Колдовство в деревушке Салем» (англ. The Witchcraft of Salem Village) (1956) Среди иных её произведений такие, как «Вешальщик» (англ. Hangsaman) (1951), «Птичье гнездо» (англ. The Bird's Nest) (1954), «Солнечные часы» (англ. The Sundial) (1958), а роман «Призрак дома на холме» (англ. The Haunting of Hill House) (1959) был признан многими, в том числе Стивеном Кингом, важнейшим произведением литературы ужасов ХХ века. У этой современной обработки классической истории о привидениях яркий и мощный вступительный абзац:

Ни один живой организм не может долго существовать в условиях абсолютной реальности и не сойти с ума; говорят, сны снятся даже кузнечикам и жаворонкам. Дом на холме, недремлющий, безумный, стоял на отшибе среди холмов, заключая в себе тьму; он стоял здесь восемьдесят лет и вполне мог простоять ещё столько же. Его кирпичи плотно прилегали один к другому, доски не скрипели, двери не хлопали; на лестницах и в галереях лежала незыблемая тишь, и то, что обитало внутри, обитало там в одиночестве.

Помимо рассказов для взрослых читателей, Джексон также написала детскую повесть «Девять волшебных желаний» (англ. Nine Magic Wishes), опубликованную с иллюстрациями её внука, Майлза Хеймана, а также пьесу для детей «Плохие детки» (англ. The Bad Children), основанную на сказке Гензель и Гретель. В серии рассказов, позднее объединённых в сборник «Жизнь среди дикарей» (англ. Life Among the Savages), и рассказе «Взращивая демонов» (англ. Raising Demons), она описала своё замужество и опыт воспитания четверых детей. Эти рассказы стали первыми в чреде «реалистичных рассказов веселой домохозяйки», жанре, позднее популяризированном такими писательницами, как Джин Керр (англ. Jean Kerr) и Ирма Бомбек (англ. Erma Bombeck) в 50-х и 60-х годах.

Источники вдохновения

Роман Шерли Джексон «Вешальщик» (1951) и рассказ «Пропавшая девушка» имеют в основе реальные мистические события 1 декабря 1946 года, когда исчезла 18-летняя студентка Беннингтонского колледжа Пола Джин Велден (англ.). Это преступление остается нераскрытым по сей день, оно произошло в лесистой части парка Glastenbury Mountain в Беннингтоне на севере шт. Вермонт, где Шерли Джексон и её муж жили в тот момент. События, описанные в «Пропавшей девушке», имеют много общего с историей Полы Велден. Стоит отметить, что эти же события легли в основу романа Донны Тартт «Тайная история» (англ. The secret history).

Выдуманный колледж из романа «Вешальщик» также частично изображает впечатления Джексон от Беннингтонского колледжа, как это следует из бумаг Шерли, хранящихся в Библиотеке Конгресса.

Публикации в журналах

В 1938 году, когда Шерли училась в Сиракузах, был опубликован её первый рассказ «Дженис» (англ. Janice), а последующие истории публиковались в таких изданиях, как Collier’s, Good Housekeeping, Harper’s, Mademoiselle, The New Republic, The New Yorker, Woman’s Day, Woman’s Home Companion и т. д.

В 1996 году стопка неопубликованных рассказов Джексон была обнаружена в сарае позади её дома. Лучшие из этих рассказов, вместе с ранее не вошедшими в сборники, были выпущены в том же году в составе сборника «Просто обычный день» (англ. Just an Ordinary Day). Название было позаимствовано у одного из рассказов, опубликованного в журнале The Magazine of Fantasy and Science Fiction. Архивы Джексон находятся в Библиотеке Конгресса

Экранизации

Элинор Паркер сыграла Элизабет Ричмонд в фильме Хьюго Хааса «Лиззи» (англ. Lizzie) (1957), основанном на романе «Птичье гнездо», в фильме также снялись Джоан Блонделл, Ричард Бун, Марион Росс и Джони Матис.

«Призрак Дома на Холме» был экранизирован в 1963 году с Джули Харрис и Клэр Блум. В 1999 году был снят ремейк, в котором снялись Лиам Нисон, Лили Тейлор и Кэтрин Зета-Джонс, и на этот раз критики было меньше.

В 1982 году Джоанн Вудворд (англ. Joanne Woodward) поставила «Пойдем со мной» по незаконченной книге Джексон «Come Along with Me», в фильме участвовали Эстель Парсонс и Сильвия Сидни.

Помимо радио, теле и театральных постановок, по мотивам рассказа «Лотерея» были сняты три кинофильма (Лотерея (1996), Лотерея (2007)), но наиболее известным стал короткометражный фильм 1969 года, снятый Ларри Юстом для серии учебных фильмов Энциклопедии Британника. Архив учебных фильмов признал короткометражный фильм Юста «одним из двух самых лучших образовательных фильмов всех времен» Также сюжет этого рассказа лег в основу видеоклипа Мэрилина Мэнсона (англ. Marilyn Manson) на его песню Man that you fear, где в образе жертвы людского гнева предстает сам шок-рокер.

Роман Шерли Джексон 1962 года «Мы всегда жили в замке» (англ. We Have Always Lived in the Castle) лег в основу театральной пьесы Хью Виллера (англ. Hugh Wheeler) в середине 60-х годов. Постановщиком стал Гарсон Канин (англ. Garson Kanin), исполнительницей главной роли Шерли Найт. Бродвейская премьера состоялась 19 октября 1966 года. Спектакль продюсера Дэвида Меррика (англ. David Merrick) был снят всего после девяти представлений в театре Ethel Barrymore Theatre, а виллеровская пьеса продолжает ставиться региональными театрами по сей день.

Награды

• 1960 Номинация на премию Национальной книжной ассоциации. Роман «Призрак дома на холме»
• 1962 Роман «Мы всегда жили в замке» признан одним из «Десяти лучших романов» 1962 года по версии журнала Time
• 1966 Премия Эдгара По за лучший рассказ «Возможность зла» (англ. The Possibility of Evil), опубликованный 18 декабря 1965 года в The Saturday Evening Post.

Премия Шерли Джексон

Первое вручение Премии Шерли Джексон «за выдающиеся достижения в области литературы психологического саспенса, ужаса и темной фантастики» состоялось 20 июля 2008 года на Ридерконской Конференции по Художественной Литературе (англ. Readercon Conference on Imaginative Literature) в г. Бурлингтон, шт. Массачусетс. Членами жюри стали Джон Ланган, Сара Ланган, Пол Джи. Тримблей и Ф. Бретт Кокс. Победителями стали:

• Роман Элизабет Хэнд «Потерянное поколение» (Generation Loss by Elizabeth Hand)
• Новелла Люциуса Шепарда «Вакансия» (Vacancy by Lucius Shepard)
• Повесть Глена Хиршберга «Древо Януса» (The Janus Tree by Glen Hirshberg)
• Рассказ Натана Бэллингруда «Монстры с небес» (The Monsters of Heaven by Nathan Ballingrud)
• Сборник Лэйрда Баррона «Очерёдность Имаго и другие рассказы» (The Imago Sequence and Other Stories by Laird Barron)
• Антология «Инферно» под редакцией Эллен Датлоу

Библиография

Романы Дорога сквозь стену (The Road Through the Wall) (1948) Вешальщик (Hangsaman) (1951) Птичье гнездо (The Bird’s Nest) (1954) Солнечные часы (The Sundial) (1958) Призрак Дома на Холме (The Haunting of Hill House) (1959) Мы всегда жили в замке (We Have Always Lived in the Castle) (1962) Мемуары Жизнь среди дикарей (Life Among the Savages) (1953) Взращивая демонов (Raising Demons) (1957) Сборники рассказов Лотерея и другие рассказы (The Lottery and Other Stories), Farrar, Straus, 1949 Магия Шерли Джексон (The Magic of Shirley Jackson), Farrar, Straus, 1966 Пойдем со мной (Come Along with Me), Viking, 1968 Просто обычный день (Just an Ordinary Day), Bantam, 1995 Рассказы «О двух хороших людях»(About Two Nice People), Ladies Home Journal, июль 1951. «Счет закрыт» (Account Closed), Good Housekeeping, апрель 1950. «После Вас, мой дорогой Альфонс» (After You, My Dear Alphonse), New Yorker, январь 1943. «Полдень в Линене» (Afternoon in Linen), New Yorker, 4 сентября 1943. «Все девушки танцевали» (All the Girls Were Dancing), Collier’s, 11 ноября 1950. «Она лишь сказала Да» (All She Said Was Yes), Vogue, 1 ноября 1962. «Одна в Логове» (Alone in a Den of Cubs), Woman’s Day, декабрь 1953. «Тетушка Гертруда» (Aunt Gertrude), Harper’s, апрель 1954. «Пекарня» (The Bakery), Peacock Alley, ноябрь 1944. «День рождения» (Birthday Party), Vogue, 1 января 1963. «Коробка» (The Box), Woman’s Home Companion, ноябрь 1952. «Бюллетень»(Bulletin), Magazine of Science Fiction and Fantasy, март 1954. «Зови меня Измаил» (Call Me Ishmael), Spectre, Осень 1939 v1 n1. «Завитки в её волосах» (A Cauliflower in Her Hair), Mademoiselle, декабрь 1944. «Чарльз» (Charles), Mademoiselle, июль 1948. «Куколки-прищепки» (The Clothespin Dolls), Woman’s Day, март 1953. «Беседа» (Colloquy), New Yorker, 5 августа 1944. «Станцуй со мной в Ирландии» (Come Dance with Me in Ireland), New Yorker, 15 мая 1943. «Насчет… Завтра» (Concerning…Tomorrow), Syracusan, март 1939 v4 n6. «Любовник-призрак» (The Daemon Lover ['The Phantom Lover']), " Woman’s Home Companion, февраль 1949. «Дочка, вернись домой» (Daughter, Come Home), Charm, май 1944. «Звёздный час» (Day of Glory), Woman’s Day, февраль 1953. «Не говори папе» (Don’t Tell Daddy), Woman’s Home Companion, февраль 1954. «Каждый мальчик должен учиться играть на трубе» (Every Boy Should Learn to Play the Trumpet), Woman’s Home Companion, октябрь 1956. «Семейный маг» (Family Magician), Woman’s Home Companion, сентябрь 1949. «Прелестная старая фирма» (A Fine Old Firm), New Yorker, 4 марта 1944. «Быть первым трудно» (The First Car is the Hardest), Harper’s, февраль 1952. «Друзья» (The Friends), Charm, ноябрь 1953. «Дар» (The Gift), Charm, декабрь 1944. «Мощный голос стих» (A Great Voice Stilled), Playboy, март 1960. «Все или ничего» (Had We but World Enough), Spectre, весна 1940 v1 n3. «С днем рождения, детка» (Happy Birthday to Baby), Charm, ноябрь 1952. «Дом» (Home), Ladies Home Journal, август 1965. «Встреча выпускников» (The Homecoming), Charm, апрель 1945. «Дом» (The House), Woman’s Day, май 1952. «Международный инцидент» (An International Incident), New Yorker, 12 сентября 1943. «Остров» (The Island), New Mexico Quarterly Review, 1950 v3. «Не в деньгах дело» (It Isn’t the Money), New Yorker, 25 августа 1945. «Всего лишь игра» (It’s Only a Game), Harper’s, май 1956. «Путешествие с Дамой» (Journey with a Lady), Harper’s, июль 1952. «Общаться как тараканы» (Liaison a la Cockroach), Syracusan, апрель 1939 v4 n7. «Потерявшийся щенок» (Little Dog Lost), Charm, октябрь 1943.

«Немного волшебства» (A Little Magic), Woman’s Home Companion, январь 1956. «Старушка» (Little Old Lady), Mademoiselle, сентябрь 1944. «Лотерея» (The Lottery), New Yorker, 26 июня 1948. «Пожалуйста, Луиза» (Louisa, Please), Ladies’ Home Journal, май 1960. «Чудесная ночь» (The Lovely Night), Collier’s, 8 апреля 1950. «Повезло улизнуть» (Lucky to Get Away), Woman’s Day, август 1953. «Модники» (Men with Their Big Shoes), Yale Review, март 1947 «Пропавшая девушка» (The Missing Girl), Magazine of Fantasy and Science Fiction, декабрь 1957. «Утро понедельника» (Monday Morning), Woman’s Home Companion, ноябрь 1951. «Самое лучшее» (The Most Wonderful Thing), Good Housekeeping, июнь 1952. «Мама — охотница за приданым» (Mother is a Fortune Hunter), Woman’s Home Companion, май 1954. «Миссис Мэлвилль делает покупки» (Mrs. Melville Makes a Purchase), Charm, октябрь 1951. «Мой друг» (My Friend), Syracusan, декабрь 1938 v4 n4. «В тесноте» (My Life in Cats), Spectre, лето 1940 v1 n4. «Моя жизнь с Мэйси» (My Life with R.H. Macy), New Republic, 22 декабря 1941. «Мой сын и задира» (My Son and the Bully), Good Housekeeping, октябрь 1949. «Хороший денек» (Nice Day for a Baby), Woman’s Home Companion, июль 1952. «Ночь, когда у нас был Грипп» (Night We All Had Grippe), Harper’s, январь 1952. «Не о чём волноваться» (Nothing to Worry About), Charm, июль 1953. «Предвестие» (The Omen), Magazine of Fantasy and Science Fiction, март 1958. «За счет заведения» (On the House), New Yorker, 30 октября 1943. «Последний шанс на звонок» (One Last Chance to Call), McCall’s, апрель 1956. «Обычный день и мелочь» (One Ordinary Day, With Peanuts), Magazine of Fantasy and Science Fiction, январь 1955. «Отъезд Шарлотты» (The Order of Charlotte’s Going), Charm, июль 1954. «Соляной столп» (Pillar of Salt), Mademoiselle, октябрь 1948. «Возможность Зла» (The Possibility of Evil), The Saturday Evening Post, 18 декабря 1965. «Королева Мая» (Queen of the May), McCall’s, апрель 1955. «Ренегат» (The Renegade),Harper’s, ноябрь 1949. «Корень Зла» (Root of Evil), Fantastic, март-апрель 1953. «Вторая Миссис Элленой» (The Second Mrs. Ellenoy), Reader’s Digest, июль 1953. «Семь типов неясности» (Seven Types of Ambiguity), Story, 1943. «Шоп-тур» (Shopping Trip), Woman’s Home Companion, июнь 1953. «Кризис» (The Sneaker Crisis), Woman’s Day, октябрь 1956. «Поздним воскресным утром» (So Late on Sunday Morning), Woman’s Home Companion, сентябрь 1953. «Незнакомцы» (The Strangers), Collier’s 10 мая 1952. «Чужие в городе» (Strangers in Town), Saturday Evening Post, 30 мая 1959. «Люди в расцвете» (The Summer People), Charm, 1950. «С третьим ребёнком полегче» (The Third Baby’s the Easiest), Harper’s, май 1949. «Зуб» (The Tooth), The Hudson Review, 1949 v1 n4. «Проверка боем» (Trial by Combat), New Yorker, 16 сентября 1944. «Сельский житель» (The Villager),The American Mercury, август 1944. «Мечтая о сладостях» (Visions of Sugarplums), Woman’s Home Companion, декабрь 1952. «Когда стемнеет» (When Things Get Dark), New Yorker, 30 декабря 1944. «Бабушка Вистлера» (Whistler’s Grandmother), New Yorker, 5 мая 1945. «Монета желаний» (The Wishing Dime), Good Housekeeping, сентябрь 1949. «Земные блага» (Worldly Goods), Woman’s Day, май 1953. «Ты и я» (Y and I), Syracusan, октябрь 1938 v4 n2. «Ты, я и спиритическая доска» (Y and I and the Ouija Board), Suyracusan, ноябрь 1938 v4 n3. «Ведьма» (The Witch), 1949. Детские книги Колдовство в деревушке Салем (The Witchcraft of Salem Village) (1956) Плохие детки (The Bad Children) (1959) Девять волшебных желаний (Nine Magic Wishes) (1963) Знаменитая Салли (Famous Sally) (1966)

Литературоведческие работы о Шерли Джексон

Джуди Оппенгеймер раскрывает подробности жизни и творчества Шерли Джексон в книге «Личные демоны: Жизнь Шерли Джексон» (Private Demons: The Life of Shirley Jackson, Putnam, 1988).

Книга С. Т. Джоши (S. T. Joshi) «Современные странные истории» (The Modern Weird Tale, 2001) предлагает критические эссе о произведениях Джексон.

Дэррил Хаттенхауэр (Darryl Hattenhauer) предлагает подробный обзор всего творчества Шерли Джексон в книге «Американская Готика Шерли Джексон» (Shirley Jackson’s American Gothic, State University of New York Press, 2003).

Бернис Мёрфи (Bernice Murphy) составила сборник критических комментариев о произведениях Шерли Джексон под названием «Шерли Джексон: Эссе о литературном наследии» (Shirley Jackson: Essays on the Literary Legacy, McFarland, 2005).

По словам литературного критика-феминистки Эллейн Шовальтер (Elaine Showalter), произведения Шерли Джексон являются важнейшими для литературы середины ХХ века, и им ещё предстоит получить достойную оценку современников. 4 марта 2009 года в подкасте, распространённом влиятельным деловым еженедельником The Economist, Шовальтер сообщила, что в настоящий момент Джойс Кэрол Оутс редактирует сборник произведений Шерли Джексон, который должен быть опубликован в рамках пользующейся большим уважением серии «Library of America».

Ссылки

• [www.lib.ru/INPROZ/DZHEKSON_S/ Ширли Джексон] в библиотеке Максима Мошкова
• [bibliograph.ru/Biblio/J/Jackson_Sh/JACKSON_SH.html Библиография русских переводов]
• [fantlab.ru/autor1129 Биобиблиография писательницы на сайте Лаборатория Фантастики]
• [www.peoples.ru/art/literature/prose/roman/shirley_jackson/ Ширли Джексон на сайте Люди]
• [books.google.com/books?id=YvyM5NgXopAC&pg=PA262&dq=1916+oppenheimer+%22shirley+jackson%22&lr=&num=100&as_brr=0&sig=Vj2QNu1dSkN8jinYfQEBck57P3I#v=onepage&q=1916%20oppenheimer%20%22shirley%20jackson%22&f=false The Modern Weird Tale by S.T. Joshi]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Джексон, Шерли

– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.