Дженина, Аугусто

Аугусто Дженина
Augusto Genina
Аугусто Дженина приблизительно в 1920 году.
Дата рождения:	28 января 1892(1892-01-28)
Место рождения:	Рим, Королевство Италия
Дата смерти:	18 сентября 1957(1957-09-18) (65 лет)
Место смерти:	Рим, Италия
Гражданство:	Италия Италия
Профессия:	кинорежиссёр
Карьера:	1912 - 1955

Аугусто Дженина (итал. Augusto Genina; 28 января 1892, Рим — 18 сентября 1957, Рим) — итальянский кинорежиссёр.

Биография

Родился 28 января 1892 года в Риме, в зажиточной буржуазной семье — сын Луиджи Дженина и Анны Томбини. Отказавшись по состоянию здоровья от планов учёбы в Военно-морской академии в Ливорно, поступил на инженерный факультет Римского университета, но не испытывал интереса к избранной специальности. При поддержке своего дяди, театрального критика il Giornale d’Italia Д. Олива, в 1911 году начал публиковать рецензии в римском журнале il Mondo, а также занялся сочинением комедий, которые его друг, Альдо де Бенедетти, предложил отдать кинокомпании Cines в качестве сценариев. Таким образом в 1912 году двадцатилетний Дженина пришёл в кино, начав со сценария для фильма Beatrice d’Este с участием Франчески Бертини. Фильм был снят в итальянском подразделении французской компании Pathé — Film d’Arte Italiana. Затем в компании Celio film создал сценарии нескольких приключенческих фильмов об индейцах и цыганах и, наконец, в 1913 году снял в качестве режиссёра свой первый фильм — «Жена его превосходительства» (La moglie di sua eccellenza) — в барселонском филиале Cines.

К концу 1920-х годов итальянское кинопроизводство оказалось в глубоком кризисе, и Дженина снял несколько фильмов в 1928 году в Германии, а в 1929 году французская кинокомпания Sofar отправила его вместе с Рене Клером в Лондон изучать звуковое кино. По итогам этой командировки Дженина опубликовал во французском журнале Les Nouvelles littéraires статью под названием Le cinéma est mort, vive le cinéma («Кинематограф умер, да здравствует кинематограф»), в которой с восторгом приветствовал эпохальное техническое новшество.

В 1936 году снял фильм «Белый эскадрон» (Lo squadrone bianco) по мотивам романа французского писателя Жозефа Пейре L’escadron blanc о действиях Иностранного легиона. Сценарий написали Дженина, Пейре, Джино Валори и Джино Рокка, композитором стал Антонио Веретти. Картина сделана в «имперском» стиле и рассказывает об эскадроне верблюжьей кавалерии мехаристов в итальянской Ливии под командованием капитана Сантелии в исполнении Фоско Джакетти, в распоряжение которого прибывает для дальнейшего прохождения службы безнадёжно влюблённый в аристократку Кристиану лейтенант Марио Лудовичи. Эскадрон участвует в подавлении восстания, попадает в окружение, командир героически погибает, но лейтенант, проявив храбрость, спасает своих подчинённых. В финале в одной из ливийских крепостей появляется группа итальянских туристов, в том числе возлюбленная Лудовичи, но тот отказывается вернуться вместе с ней в Италию, выбирая преданность своим боевым товарищам. Лента награждена Кубком Муссолини за лучший итальянский фильм на 4-м Венецианском кинофестивале.

В 1940 году на экраны вышел новый фильм Дженина «Осада Алькасара», действие которого разворачивается на фоне реальных событий недавно завершившейся Гражданской войны в Испании, связанных с осадой республиканцами военного училища в Толедо в 1936 году. По сюжету богатая испорченная женщина по имени Кармен (её играет французская актриса Мирель Бален) укрывается вместе с франкистами в Алькасаре и постепенно перерождается за время осады, начав работать на общих основаниях и ухаживая за ранеными. Главный герой картины, капитан Вела (Фоско Джакетти) оказывается способным полюбить её только после того, как она разделяет с ним фашистские ценности дисциплины и самопожертвования. Хотя в фильме выдержана необходимая идеологическая линия, его художественные достоинства высоко оценил Микеланджело Антониони. На 8-м Венецианском кинофестивале 1940 года картина была удостоена Кубка Муссолини за лучший итальянский фильм.

В конкурсном показе 10-го Венецианского кинофестиваля 1942 года был представлен ещё один пропагандистский фильм Дженина — «Бенгази». Сюжет основан на событиях 57-дневной британской оккупации ливийского города Бенгази в 1942 году и был снят на натуре с молниеносной скоростью прежде, чем в 1943 году британские войска вернулись в этот город. В главной роли капитана Берти вновь снялся Фоско Джакетти, а в Венеции Дженина получил за этот фильм ещё один свой Кубок Муссолини за лучший итальянский фильм. Джакетти получил кубок Вольпи за лучшую мужскую роль; хотя картина сделана в жанре патриотического военного кино, её особенностью является освещение роли итальянских женщин в жизни африканской колонии и во время войны. Сюжет объединяет четыре истории о судьбах не похожих друг на друга женщин в период британской оккупации. Капитан Берти убеждает свою жену Карлу, против её воли, бежать из Бенгази от наступающих англичан, но в пути их маленький сын получает смертельное ранение. Итальянский агент, офицер Филиппо, получает согласие молодой научной сотрудницы Джулианы на брак, но его арестовывает английская контрразведка. Пожилая крестьянка находит своего слепого сына и возвращается вместе с ним на ферму, но обнаруживает, что англичане убили её мужа. Молодая проститутка Фанни рискует жизнью ради раненого солдата, который обещает жениться на ней по возвращении в Италию. В финале итальянские войска возвращаются в Бенгази, и на экране развиваются итальянский и нацистский флаги.

После свержения фашистского режима и выхода Италии из войны в сентябре 1943 года Дженина остался в Риме и отказался сотрудничать с Итальянской социальной республикой. После вынужденной паузы снял фильм «Небо над болотом», посвящённый судьбе Марии Горетти, который в 1949 году на 10-м Венецианском кинофестивале получил Международный приз за режиссуру, Приз Совета министров и Серебряную ленту за режиссуру.

Последним фильмом режиссёра стала франко-итальянская сентиментальная комедия Frou-Frou в 1955 году с Луи де Фюнесом в главной роли, которая шла в советском прокате под названием «Шелест».

Умер 18 сентября 1957 года в Риме вследствие эндокардита.

Фильмография

• Беатриче Д’Эсте (Beatrice D’Este, 1912) — сценарист
• Разорванная цепь (Catena spezzata, 1913)
• Жена его превосходительства (La moglie di sua eccellenza, 1913)
• Тайны замка Монро (I misteri del castello di Monroe, 1914)
• Маленький вощильщик (Il piccolo cerinaio, 1914)
• Слово, которое убивает (La parola che uccide, 1914)
• Бегство влюблённых (La fuga degli amanti, 1914)
• После бала-маскарада (Dopo il veglione, 1914)
• Кольцо Зивы (L’anello di Siva, 1914)
• Крик невинности (Il grido dell’innocenza, 1914)
• Лулу (Lulù, 1914)
• Ревность (La gelosia, 1915)
• Бабочка с золотыми крыльями (La farfalla dalle ali d’oro, 1915)
• Полночь (Mezzanotte, 1915)
• Двойное ранение (Doppia ferita, 1915)
• Сто лошадиных сил (Cento H.P., 1915)
• Последнее переодевание (L’ultimo travestimento, 1916)
• Выживший (Il sopravvissuto, 1916)
• Мечта (Il sogno di un giorno, 1916)
• Драма короны (Il dramma della corona, 1916)
• Завоевание бриллиантов (La conquista dei diamanti, 1916)
• Синьорина Циклон (La signorina Ciclone, 1916)
• Торпедирование Океании (Il siluramento dell’Oceania, 1917)
• Сорванец (Maschiaccio, 1917)
• Луччола (Lucciola, 1917)
• Трон и кресло (Il trono e la seggiola, 1918)
• Честь греха (L’onestà del peccato, 1918)
• Калидаа — история одной мумии (Kalidaa — la storia di una mummia, 1918)
• Эмигрантка (L’emigrata, 1918)
• Прощай, молодость (Addio giovinezza!, 1918)
• it:Femmina - Femina (1918)
• Принцип невозможного (it:Il principe dell'impossibile, 1919)
• Лукреция Борджа (Lucrezia Borgia, 1919)
• Женщина и покойник (La donna e il cadavere, 1919)
• Маска и лицо (La maschera e il volto, 1919)
• Милый друг (Bel ami, 1919)
• Le avventure di Bijou (1919)
• Debito d’odio (1920)
• Lo scaldino (1920)
• I diabolici (1920)
• Два распятия (I due crocifissi, 1920)
• I tre sentimentali (1920)
• La ruota del vizio (1920)
• Жена, муж и… (Moglie, marito e…, 1920)
• La douloureuse, 1920)
• Замок грусти (Il castello della malinconia, 1920)
• (L’avventura di Dio, 1920)
• Закованная (L’incatenata, 1921)
• Кризис (La crisi, 1921)
• Чёрная точка (Un punto nero, 1922)
• Безгрешная грешница (La peccatrice senza peccato, 1922)
• Женщина прошла (Una donna passò, 1922)
• Люси де Трекур (Lucie de Trecoeur, 1922)
• Сирано де Бержерак (Cirano di Bergerac, 1922)
• Жермен (Germaine, 1923)
• Корсар (Il corsaro, 1924)
• Красивая жена (La moglie bella, 1924)
• Угасший очаг (Il focolare spento, 1925)
• Последний властелин (L’ultimo lord, 1926)
• Прощай, молодость! (Addio giovinezza!, 1927)
• Белый раб (Lo schiavo bianco, 1927)
• Девушка улицы / Scampolo (Das Mädchen Der Strasse, 1928)
• Прыжок в счастье / La storia di una piccola parigina (Sprung ins Glück, 1928)
• Карнавал любви (Lieberskarneval, 1928)
• Драма в шестнадцать лет (Un dramma a sedici anni, 1929)
• Заговор насмешек (La congiura delle beffe, 1929)
• Латинский квартал (Quartiere Latino, 1929)
• Мисс Европа (Miss Europa, 1930)
• Парижское развлечение (Paris-Beguin, 1931)
• Женщина как мужчина (La femme en homme, 1931)
• Любовники полуночи (Gli amanti di mezzanotte, 1931)
• Не забывай меня (Non ti scordar di me, 1935)
• Гондола химер (La gondola delle chimere, 1936)
• Белый эскадрон (Lo squadrone bianco, 1936)
• Цветы из Ниццы (Fiori di Nizza, 1936)
• Неаполь — земля любви (Napoli terra d’amore, 1937)
• Женская любовь и горе (Amore e dolore di donna, 1937)
• Воздушные замки (it:Castelli in aria, 1939)
• Осада Алькасара (L’assedio dell’Alcazar, 1939—1940)
• Бенгази (Bengasi, 1942)
• Небо над болотом (Cielo sulla palude, 1949)
• Плющ (L’edera, 1950)
• Три запретных истории (Tre storie proibite, 1953)
• Маддалена (Maddalena, 1953)
• Шелест (Frou-Frou, 1955)

Ссылки

• [www.kinomania.ru/people/283211/ Аугусто Дженина]. Kinomania. Проверено 11 сентября 2016.
• [www.treccani.it/enciclopedia/augusto-genina/ Genina, Augusto] (итал.). Enciclopedie on line. Treccani. Проверено 11 сентября 2016.

Кино   Италия

Отрывок, характеризующий Дженина, Аугусто

«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?