Клер, Рене

Рене Клер
René Clair
Имя при рождении:	René-Lucien Chomette
Дата рождения:	11 ноября 1898(1898-11-11)
Место рождения:	Париж, Франция
Дата смерти:	15 марта 1981(1981-03-15) (82 года)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Франция Франция
Профессия:	Режиссёр

Рене Клер (фр. René Clair, наст. имя Рене-Люсьен Шометт фр. René-Lucien Chomette; 11 ноября 1898, Париж — 15 марта 1981) — один из самых значительных французских кинорежиссёров 1920-х и 1930-х годов, создатель жанра музыкального фильма, писатель, актёр. Отличительные черты его картин — лиризм и глубокое понимание человеческой психологии в сочетании с юмором на грани буффонады и сатирическим взглядом на общество. Отстаивал независимость французского кинематографа от Голливуда, боролся против «соглашения Блюма — Бирнса».

Биография

Родился и вырос в квартале Ле-Аль Парижа. Рене Шометт родился и провёл большую часть жизни в Париже. Он принадлежал к семье, где несколько поколений были преуспевающими торговцами. Впрочем, ни Рене Шометт, ни его старший брат Анри не продолжили семейную традицию, видя своё призвание в искусстве (Анри Шометт впоследствии также стал кинорежиссёром).

Братья Шометт получили классическое образование в лицее Людовика Великого и лицее Монтеня. В школьные годы будущий Рене Клер проявляет склонности к поэзии, пытается сочинять пьесы, увлекается боксом и фехтованием.

После начала Первой мировой войны Рене Шометт стремится попасть на фронт (в армию призван его отец и отправился добровольцем брат), но из-за состояния здоровья попадает туда только в качестве санитара. В 1918 году он демобилизуется из-за травмы и встречает окончание войны уже в Париже. Война, по воспоминаниям Клера, была для него серьёзным потрясением. Во время пребывания на фронте он написал два сборника стихов, оставшихся неопубликованными.

Сразу после возвращения с фронта он становится сотрудником газеты «Энтрансижан» (фр. I Intransigeant) и печатается под псевдонимом «Рене Депре». Первым его репортажем было сообщение о смерти поэта Эдмона Ростана. Благодаря своим журналистским знакомствам он знакомится с известными деятелями кино и литературы, в том числе с Луи Деллюком и Марселем Прустом.

В кино Рене привела Дамия (Мари-Луиза Дамьен), для которой он писал песни. В 1920 году его приглашают сняться в картине «Лилия жизни», по пьесе румынской королевы Марии. Для съёмок он берет себе новый псевдоним — Рене Клер (от фр. claire — ясный). В 1921 году он снимается в фильмах студии «Гомон», режиссёром которых был Луи Фейад («Сиротка», «Паризетта») и фильмах Якова Протазанова («Смысл смерти», «За ночь любви»).

С 1922 года Рене Клер становится критиком «Paris-Journal» и «Theatre et Comtvdia illustres». В 1951 он издаст свои тексты в сборнике «Совершенное размышление».

Брат Анри Шомет, знакомит его с Жаком де Баронселли, которому Клер ассистирует в четырёх фильмах, и который должен был помочь Клеру, с его первым фильмом «Женевьева де Брабан». Эта работа осталась незавершенной. Именно Баронселли представил Клера продюсеру Анри Диаман-Берже, доверившему съемки «Париж уснул».

С 1923 года начинает ставить фильмы сам.

Со своей женой Броней Рене познакомился на показе фильма «Антракт».

Творчество

Период немого кино

В 1922 году Клер становится ассистентом режиссёра Жака де Баронселли, участвуя в съёмках фильмов «Полуденный звон» (1922) и «Легенда сестры Беатрисы» (1923).

В 1923 году Рене Клер пишет сценарий «Волшебный луч» и снимает по нему свой первый фильм — эксцентрическую комедию с фантастическим сюжетом «Париж уснул», в которой нашли место и элементы сатиры. На экраны картина вышла только спустя год, после того, как Клер снял ещё два фильма, и имела шумный успех в среде авангардистов.

Снятый по заказу «Шведского балета» короткометражный фильм «Антракт» (1924), (более точный перевод названия «Relâche» — Спектакль отменяется) оценивался критикой по-разному. В этом фильме в кадре появляются многие легендарные деятели французского авангарда — прежде всего, это сам композитор Эрик Сати (написавший покадровую музыку для фильма, показываемого в антракте балета), а также художники Марсель Дюшан, Франсис Пикабия и Мэн Рэй. Сюжет в «Антракте» отсутствует, кадры связаны скорее ассоциативно, а в целом происходящее на экране производит впечатление сна, в связи с чем дадаисты с восторгом восприняли этот фильм, увидев в нём воплощение своих художественных идей. В большинстве случаев «Антракт» характеризуется критикой именно как авангардистский (дадаистский) эксперимент. Во всяком случае, этот опыт создал Клеру имя в авангардных кругах и среди парижского бомонда.

Однако некоторые позднейшие критики называли этот фильм «сюжетной карикатурой на дадаистскую заумь», и «экспериментом, в котором Клер не был до конца искренен», «фильмом с элементом шутки», хотя и отдавали должное изобретательности, с которой сделан фильм, и общей авангардистской направленности фильма.

Так или иначе, в дальнейшем Рене Клер больше не возвращается к фильмам, подобным «Антракту», снимая иронические и лирические комедии «Призрак Мулен-Ружа» (1925) «Воображаемое путешествие» (1925), «Двое робких» (1928). Почти во всех своих фильмах Клер снимает актёра Альбера Прежана. Наибольший успех у публики имела картина «Соломенная шляпка» (1927) по пьесе Лабиша и Марк-Мишеля, комедия положений с яркими, гротескными персонажами. Наряду с комедиями, в этот период Рене Клер пробовал снимать и драму — «Добыча ветра» (1926).

Период звукового кино

Наступление эры звукового кино поначалу привело Клера в замешательство, пока он не пришёл к мысли о возможности использования звука и изображения в качестве взаимодополняющих линий, своего рода контрапункта. Своё видение звукового кино он воплотил в побившей все рекорды популярности комедии «Под крышами Парижа» (1930), которая считается первым музыкальным фильмом, по крайней мере, в Европе. Не менее успешны были и следующие звуковые ленты Клера — комедия «Миллион» (1931) и гротескная сатира «Свободу нам!» (1932). В 1934 г он снял антифашистский фильм «Последний миллиардер», который был запрещён в Германии и ряде европейских стран, что побудило Клера перебраться в США.

Первый американский фильм Клера — «Привидение едет на запад» (1936) — был тепло принят, чего нельзя сказать о трех следующих фильмах, которые были восприняты как чересчур «вольные» по голливудским меркам. Наиболее известна среди них экранизация «Десяти негритят» Агаты Кристи. После войны Клер вернулся во Францию, где снял «Молчание — золото» (1949) и историческую комедию «Большие манёвры» (1955).

Подобно своему младшему современнику Марселю Карне, режиссёр не принял эстетику «новой волны», продолжая следовать однажды избранному направлению. При создании фильмов он всегда ориентировался на массового зрителя, и не мог принять элитарное искусство, не доступное большинству. В 1960 г он был избран в члены Французской академии. Его именем названа кинопремия Французской академии.

Фильмография

• 1924 — Антракт / Entr’acte
• 1925 — Париж уснул / Paris qui doit
• 1925 — Воображаемое путешествие / Le voyage imaginaire
• 1925 — Призрак Мулен-Руж / Le Fantome du Mou-lin-Rouge
• 1926 — Добыча ветра / La proie du vent
• 1927 — Соломенная шляпка / Un chapeau de paille d’ltalie
• 1927 — Башня / La Tour (документальный)
• 1928 — Двое робких / Les deux timides
• 1930 — Под крышами Парижа / Sous les toits de Paris
• 1931 — Миллион / Le mil­lion
• 1932 — Свободу нам! / A nous la liberte
• 1932 — 14 июля / Quatorze juillet
• 1934 — Последний миллиардер / Le der­nier milliardaire
• 1935 — Привидение едет на запад / The Ghost Goes West
• 1938 — Ошеломляйте новостями / Break the News
• 1939 — Чистый воздух / Air pur (не окончен)
• 1941 — Нью-орлеанский огонёк / The Flame of New Orleans
• 1942 — Я женился на ведьме / I Married a Witch
• 1943 — Это случилось завтра / It Happe­ned Tomorrow
• 1943 — Вечность и один день / Forever and a Day (совместно с ещё 6 режиссёрами)
• 1945 — И не осталось никого / And Then There Were None
• 1949 — Молчание — золото / Le silence est d’or
• 1950 — Красота дьявола / La Beauté du diable
• 1952 — Ночные красавицы / Les Belles de nuit
• 1955 — Большие манёвры / Les grandes manoevres
• 1957 — Порт де Лила / Porte de Lilas
• 1960 — Француженка и любовь / La Franchise et l’amour (эпизод Свадьба)
• 1961 — Всё золото мира / Tout l’or du monde
• 1962 — Четыре истины / Les quatre verites (эпизод Два голубя)
• 1965 — Галантные празднества / Les fetes galantes
• 1966 — Гарибан / Gariban (автор сценария)

Источники

• Авенариус Г. Рене Клер. В сб. Французское киноискусство. М.: «Искусство», 1960.
• Божович В. Рене Клер. М.: «Искусство», 1985.
• Брагинский А. Рене Клер. М.: «Искусство», 1963.
• Клер Р. Размышления о киноискусстве. М.: «Искусство», 1958.

Ссылки

• [goodcinema.ru/?q=node/5009 Фотогалерея Рене Клера]
• [www.tvkultura.ru/news.html?id=274454&cid=178 110 лет со дня рождения Рене Клера]
• [inoekino.ru/author.php?id=918 Рене Клер на сайте ИНОЕКИНО]
• [www.cinematheque.ru/post/138576 Обзор творчества режиссёра на Синематеке]

Отрывок, характеризующий Клер, Рене

Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.