Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Объединённой Арабской Республикой (1971)

Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Объединённой Арабской Республикой
Тип договора	Международный договор
Дата подписания	27 мая 1971
— место	Объединённая Арабская Республика, Каир, дворец Кубба.
Вступление в силу	1 июля 1971
Подписали	Николай Викторович Подгорный Анвар Садат
Стороны	Союз Советских Социалистических Республик Объединённая Арабская Республика
Языки	русский, арабский
	Викитека содержит текст: ru:Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Объединённой Арабской Республикой (1971)

Договор о дружбе и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Объединённой Арабской Республикой от 27 мая 1971 года — двусторонний межгосударственный договор, предполагавший тесные политические, экономические и военные отношения между СССР и Египтом на основе близости геополитических интересов и идеологических позиций руководства обеих стран. Подписан в Каире Председателем Президиума Верховного Совета СССР, членом Политбюро ЦК КПСС Николаем Викторовичем Подгорным и Президентом Объединённой Арабской Республики, Председателем Арабского социалистического союза Анваром Мухаммедом ас-Садатом.

Содержание договора

Договор состоял из 12 статей. Стороны торжественно заявляли, что между «между обеими странами и их народами всегда будет существовать нерушимая дружба» (ст.1), обязались совместно бороться за достижение справедливого и прочного мира на Ближнем Востоке, за разоружение (ст.3), деколонизацию (ст.4), развивать тесные экономические (ст.5) и культурные связи (ст.6), консультироваться по вопросам внешней политики (ст.7). Отдельная статья декларировала идеологическую общность СССР и поставившей «своей целью социалистическое переустройство общества» ОАР (ст.2). Статья 8 гласила, что СССР и Египет будут

«продолжать развивать сотрудничество в военной области на основе соответствующих соглашений между ними. Такое сотрудничество будет предусматривать, в частности, содействие в обучении военного персонала ОАР, в освоении вооружения и снаряжения, поставляемого в Объединённую Арабскую Республику в целях усиления её способности в деле ликвидации последствий агрессии, также как в усилении её способности противостоять агрессии вообще».

Стороны обязались не вступать в направленные друг против друга союзы (ст.9) и заявили, что их обязательства по действующим международным договорам не находятся в противоречии с положениями Договора (ст.10).

Договор должен был действовать 15 лет с момента его вступления в силу после ратификации обеими сторонами (то есть до 1 июля 1986 года) и его действие автоматически продлевалось ещё на 5лет, если ни одна сторона за год до даты истечения не уведомит письменно другую сторону о своём намерении прекратить его действие (ст.11) .

История Договора

Договор о дружбе и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Объединённой Арабской Республикой был подписан 27 мая 1971 года в зале дворца Кубба в присутствии вице-президента ОАР Хусейна аль-Шафеи, председателя Национального собрания ОАР Хафеза Бадауи, премьер-министра ОАР Махмуда Фавзи, исполняющего обязанности генерального секретаря Арабского социалистического союза Азиза Сидки, членов египетского правительства и членов советской делегации секретаря ЦК КПСС Б. Н. Пономарёва, члена ЦК КПСС министра иностранных дел СССР А. А. Громыко, члена ЦК КПСС, заместителя министра обороны СССР генерала армии И. Г. Павловского, председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по внешнеэкономическим связям С. А. Скачкова, кандидата в члены ЦК КПСС посла СССР в ОАР В. М. Виноградова и др., после двухдневных (26 мая и 27 мая) переговоров руководителей двух стран. Подписание произошло во время визита Н. В. Подгорного в ОАР 25 — 28 мая 1971 года.

История заключения договора

После смерти в 1970 году президента ОАР Гамаля Абдель Насера и прихода к власти Анвара Садата внутриполитическое положение и внешняя политика Египта стали постепенно меняться. Новый президент стал прилагать разнообразные усилия для того, чтобы изменить в пользу Египта положение в противостоянии с Израилем. С одной стороны, как писал Мухаммед Хасанейн Хейкал, Садат через руководителя разведки Саудовской Аравии Камеля Адхама уведомил США, что прекратит советское присутствие в Египте, если израильские войска приступят к первой фазе эвакуации с Синая, а 7 — 8 января 1971 года телевидение США передало его интервью У.Кронкайту, в котором Садат заявил: «Я не завишу ни от каких советских гарантий». С другой стороны 4 февраля 1971 года Садат передал руководству СССР через посланного в Москву министра внутренних дел ОАР Шаарауи Гомаа послание с призывами усилить помощь ОАР, дать отпор «бесчестному союзу врагов прогресса, свободы и мира» , то есть Израиля, США и стран Запада. В апреле 1971 года египетская партийно-правительственная делегация ОАР на XXIV съезде КПСС во главе с генеральным секретарём АСС Мохсеном Абу ан-Нуром передала советским руководителям предложение Садата закрепить советско-египетские отношения и заключить большой договор между двумя странами. Конфликт Садата с традиционно ориентировавшимися на СССР деятелями во главе с Али Сабри и его открытые шаги в сторону США вызвали определённое беспокойство в Москве и в советских ведомствах, но состоявшееся 29 апреля заседание Политбюро ЦК КПСС решило не вносить изменений в отношения с Египтом, тесно связанным с СССР в военном и экономическом отношениях.

Пока в Москве и Каире начали согласовывать текст будущего договора, Садат 6 мая 1971 года встретился в Каире с государственным секретарём США Уилямом Роджерсом и в конфиденциальном порядке заверил его в том, что в случае начала отвода израильских войск с Синая советские военные специалисты будут высланы из Египта, а дипломатические отношения с США будут восстановлены.

20 мая Садат выступил в Национальном собрании с речью, которая транслировалась по радио. Он подверг резкой критике позицию США, обвинив их в снабжении Израиля всем необходимым "от хлеба до «Фантомов». «Я должен сказать вам, представителям народа, что мы никогда не смогли бы продвинуться вперёд по этому пути, если бы не помощь и поддержка нашего честного и искреннего друга — Советского Союза»  — заявил Садат. 25 мая 1971 года советская делегация во главе с Николаем Викторовичем Подгорным вылетела в Каир для заключения договора. Садат устроил формальному главе СССР пышный приём, а газета «Аль-Ахрам» писала в те дни: «Египетско-советские отношения не плод фантазии, они принимают различные формы и аспекты в соответствии с требованиями каждого этапа. Однако их основа незыблема» . Переговоры не заняли много времени и уже через день договор был подписан.

Первые оценки договора

Советская и египетская пресса восторженно писали о заключении договора. Корреспондент «Известий» в Каире Л.Корявин писал: «Я проехал вчера почти через весь город и повсюду слышал слова „Советский союз“. В доках и Гелиополисе, Шубре и Гизе, повсюду в городе люди горячо обсуждали итоги визита…» «Не будет преувеличением сказать, что Каир вчера выглядел праздничным городом. Настроение приподнятости каирцев отразила большая печать египетской столицы, сделав центром своего внимания тему дружбы наших народов» . Египетская «Гумхурия» писала — «каждый египтянин был счастлив узнать о подписании советско-египетского договора, закрепившего дружественные связи между двумя народами». «Мы, египтяне, навсегда сохраним в глубинах своих сердец благодарность за всё, что сделал для нас наш великий друг — Советский Союз» . В «Ахбар аль-Яум» писали, что договор, это «символ процветающей дружбы между ОАР и СССР, которой не страшны интриги и махинации западной пропаганды» . Печатные издания разных стран отмечали важность подписания договора. Американская «The New York Times» оценивала договор с иной стороны: «договор между СССР и ОАР усиливает давление на Израиль и США с тем, чтобы заставить их согласится на египетские требования о полном выводе Израилем своих войск со всех арабских территорий, оккупированных во время войны 1967 года». Агентство United Press International сообщало, что — «договор окажет психологическое влияние на Ближнем Востоке, поскольку он содержит заверение Советского Союза продолжать военную помощь и поддержку Египта» .

Ратификация

Египетская сторона приступила к процедуре ратификации договора едва ли не на следующий день после отлёта Подгорного из Каира. Правительство представило Договор для ратификации в Национальное собрание, а 2 июня Садат выступил в собрании с большой речью, в которой заявил:

«Мы хотели этого договора и подписали его, добавив новые гарантии делу успешного завершения нашей борьбы» (затем Садат подчеркнул важность статьи о военном сотрудничестве). «Наши отношения с Советским Союзом всегда будут оставаться отношениями между двумя честными друзьями. Наш договор с Советским Союзом является решительным ответом на попытки посеять сомнения в отношении политики ОАР. Наша политика остаётся такой, какой она была и раньше. Мы избрали социалистический путь, социалистическое решение и никогда не сойдём с избранного пути».

9 июня 1971 года Комитет Народного собрания по иностранным делам и национальной обороне единодушно одобрил заключение договора, а 13 июня депутаты Народного собрания по докладу председателя комитета по иностранным делам, вопросам обороны и национальной безопасности Юсефа Макади единодушно ратифицировали Договор.

В СССР еще до начала процедуры ратификации Договор также получил публичную оценку первого лица государства. 11 июня Л.И.Брежнев выступил в Кремле на встрече с избирателями Бауманского избирательного округа Москвы и заявил:

«Если говорить о событиях самого последнего времени, то следует, прежде всего, отметить заключение Договора о дружбе и сотрудничестве с Объединённой Арабской Республикой. В содержании этого договора нашли яркое выражение тесная дружба, обоюдная поддержка и взаимопонимание, которыми отличаются отношения Советской страны с прогрессивным арабским государством. Мы расцениваем этот договор как ещё одно свидетельство растущего сплочения антиимпериалистического фронта народов».

Через неделю, 18 июня в Екатерининском зале Большого Кремлёвского дворца под председательством главы комиссии по иностранным делам Совета Союза, члена Политбюро ЦК КПСС М. А. Суслова прошло совместное заседании комиссий по иностранным делам Совета Союза и Совета Национальностей, обсудивших предложение о ратификации Договора Президиумом Верховного Совета СССР. Выступивший с речью министр иностранных дел СССР А. А. Громыко так оценил значение документа: «Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и ОАР наносит удар по тем силам, которые хотели бы вбить клин в советско-египетские отношения. Всем нам известно, что эти силы в последнее время пытались представить дело таким образом, что между ОАР и Советским Союзом наметилось какое-то охлаждение. Поэтому не случайно сообщение о подписании договора было болезненно воспринято империалистическими кругам и Тель-Авивом» . Затем, после выступлений депутатов и речи Суслова комиссии рекомендовали Президиуму Верховного Совета ратифицировать договор. Через десять дней, 28 июня на заседании Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный подписал указ о ратификации договора и ратификационную грамоту.

1 июля 1971 года в Москве был произведён обмен ратификационными грамотами и договор вступил в силу.

Выполнение обязательств по договору

Уже в те дни, когда в СССР и ОАР шла ратификация договора, а пресса писала о дружбе двух народов, прибывший в Каир Е. М. Примаков вместе с корреспондентом советского радио и телевидения В. Д. Кудрявцевым получили от одного из американских журналистов информацию о том, что Садат попросил американского представителя Бергуса сообщить президенту США Р.Никсону, что договор не станет препятствием для сближения с США.

В июле, после того, как договор вступил в силу, для прояснения ситуации с договором в Каир прибыл глава египетского департамента Госдепартамента США М.Стернер. На его вопрос, изменил ли Договор позицию Садата в отношении его обещаний США, Садат сообщил, что ничего не изменилось. Он подтвердил свои обещания восстановить дипломатические отношения с США после первого этапа отвода израильских войск и выслать из страны советский военный персонал.

Тем не менее, в течение первого года отношения СССР и Египта, который сменил название с Объединённая Арабская Республика на Арабская Республика Египет, активно развивались. Садат посетил СССР в октябре 1971 года, в феврале и апреле 1972 года и заверял Л. И. Брежнева в верности своим обязательствам и курсу на социализм. В свою очередь египетская сторона на всех уровнях требовала от СССР массированных поставок новейших вооружений. Советский резидент КГБ в Каире Вадим Кирпиченко вспоминал:

«Разговоры о поставках современного вооружения велись постоянно, вряд ли хоть одна беседа нашего посла с президентом обходилась без обсуждения вопроса о новейшем оружии. Очень часто посол в ответ на своё: «Добрый день, товарищ президент!» слышал: «Где оружие, посол?».

8 мая 1972 года египетские силы правопорядка обыскали в аэропорту Каира группу советских специалистов и их жён, изъяв у них имевшиеся золотые украшения. После этого в Египте началась кампания обвинений в адрес советских граждан и военных советников, которых обвиняли в вывозе из страны ценностей, а СССР стали открыто обвинять в сговоре с США. Садат заявил на брифинге для редакторов каирских газет:

«Для меня было ясно, что в Москве две сверхдержавы договорились, что войны в районе Ближнего Востока быть не должно и для нас не должно быть иной альтернативы, кроме капитуляции».

17 июля 1972 года миссия советских военных в Египте по требованию Садата была завешена. В отношении СССР были выдвинуты официальные обвинения: «Ограничение видов оружия, которыми снабжается Египет, поддержка сохранения и продолжение положения „ни войны, ни мира“ на Ближнем Востоке и готовность пойти на территориальные уступки за счёт арабских стран для урегулирования ближневосточной проблемы» .

Политические, военное и экономическое сотрудничество двух стран стало сворачиваться, курс президента Садата продолжал меняться. После Октябрьской войны 1973 года Египет полностью переориентировался на США и западные страны, в стране начались рыночные реформы, сошла на нет пропаганда социализма. Заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Анатолий Черняев записал оценку советской военной помощи и её результатов, данную Л. И. Брежневым после октября 1973 года:

Мы столько лет предлагали им разумный путь. Нет, они хотели повоевать. Пожалуйста, мы дали им технику, новейшую - какой во Вьетнаме не было. Они имели двойное превосходство в танках и авиации, тройное - в артиллерии, а в противовоздушных и противотанковых средствах - абсолютное. И что? Их опять раздолбали... Нет! Мы за них воевать не станем. Народ нас не поймёт....

К концу 1975 года Договор о дружбе и сотрудничестве фактически перестал выполняться.

Денонсация договора

14 марта 1976 года по предложению Садата Народное собрание Арабской Республики Египет приняло решение прекратить действие Договора о дружбе и сотрудничестве с СССР от 27 мая 1971 года. Таким образом, Договор прекратил своё действие за 10 лет и три с половиной месяца до минимального срока окончания его действия. Через день после этого события проследовала официальная реакция руководства СССР — было опубликовано Заявление ТАСС, в котором египетское руководство подвергалось резкой критике и на египетскую сторону возлагалась вся ответственность за последствия денонсации договора. Отношения бывших союзников стали открыто враждебными, советская печать обвиняла Садата в предательстве, а Садат в своих мемуарах, выпущенных в 1978 году (Sadat A. In Search of Identity. An Autobiography. N.Y., 1978 — p. 225), утверждал, что СССР навязал ему заключение договора, чтобы «стабилизировать свои отношения с Каиром» после смещения группировки Али Сабри в мае 1971 года.

Вместе с тем СССР продолжил выполнение своих обязательств по многочисленным межправительственным соглашениям: так, в том же 1978 году, через два года после денонсации договора, с помощью советских специалистов были введены в эксплуатацию хлопкопрядильная фабрика в Дамиетте, новые мощности металлургического комбината в Хелуане и теплоэлектростанции в Суэце.

См. также

• Группа советских военных специалистов в Египте

Ссылки

• Заявление ТАСС от 16 марта 1976 года

Отрывок, характеризующий Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Объединённой Арабской Республикой (1971)

Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.