Епафродит
Епафродит | |
| |
| |
Почитается |
в католической и православной церквах |
---|
Епафроди́т (греч. Έπαφρόδιτος — любезный, приятный) — апостол от семидесяти, сподвижник апостола Павла, который, посылая его к филиппийским христианам, так говорит о его самоотверженном труде на ниве Христовой (Флп. 2:25-30):
По преданию, Епафродит был епископом в Андриании, во Фракии; Метафраст и римский мартиролог называют его епископом Таррацины в Италии.
Дни памяти в Православной церкви: 4 (17) января — соборная память апостолов от 70-и, 8 (21) декабря и 30 марта (12 апреля); в Католической церкви — 22 марта.
Напишите отзыв о статье "Епафродит"
Литература
- Зайцев Д. В. [www.pravenc.ru/text/190009.html Епафродит] // Православная энциклопедия. Том XVIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2008. — С. 503. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-032-5
Ссылки
- [days.pravoslavie.ru/Life/id780.htm Апостол от 70-ти Епафродит] на сайте Православие.Ru
|
Отрывок, характеризующий Епафродит
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!