Загорянский-Кисель, Аполлинарий Сергеевич

Аполлинарий Сергеевич Загорянский-Кисель
Дата рождения	2 июля 1848(1848-07-02)
Дата смерти	после 1917
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Военно-Морской Флот Российской империи
Годы службы	1866—1906
Звание	вице-адмирал
Командовал	пароход «Романия» катер «Щука» шхуна «Секстан» броненосная лодка «Чародейка» канлодка «Грозящий» броненосец «Адмирал Апраксин» броненосец «Генерал-адмирал Апраксин» 14-й флотский экипаж 4-й флотский экипаж 2-й флотский экипаж 13-й флотский экипаж 15-й флотский экипаж
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1877—1878)
Награды и премии	|

Аполлинарий Сергеевич Загорянский-Кисель (2 июля 1848 — после 1917) — русский вице-адмирал.

Родился в семье капитан-лейтенанта, впоследствии вице-адмирала, Сергея Фаддеевича Загорянского-Киселя.

22 декабря 1866 года поступил юнкером в Балтийский флот. 10 февраля 1867 года был переведён на Черноморский флот и в 1867—1868 годах плавал по Чёрному морю на императорской яхте «Тигр». 14 августа 1868 года снова переведён на Балтийский флот. 20 апреля 1869 года произведён в чин гардемарина. В 1869—1871 годах плавал на фрегате «Пересвет» по Балтийскому морю, а на корвете «Львица» по Чёрному морю.

17 мая 1871 года произведён в чин мичмана, а 2 июля был переведён на Черноморский флот. В 1871—1876 годах на пароходе «Казбек», корвете «Память Меркурия» и на яхте «Ливадия» плавал по Чёрному морю. 31 марта 1874 года произведён в чин лейтенанта, а 1 января 1875 года награждён орденом Святого Станислава 3-й степени.

3 ноября 1876 года назначен в 1-ю Черноморскую партию направляющуюся в действующую армию, 31 декабря назначен квартирмейстером Черноморского флотского экипажа действующего при главной квартире Южной армии. 17 января 1877 года казначеем Черноморского флотского отряда. Весной-летом того же года плавал на минных катерах по реке Днестр и участвовал в минных постановках на реках Прут и Дунай. 28 апреля командовал десантом, в составе трех офицеров, полусотни стрелков и десяти матросов, переправившимся через Дунай на турецкую сторону в Речет, где препятствовал турецким стрелкам стрелять по русским судам ставившим минные заграждения. 1 июня был назначен командиром парохода «Романия» с отчислением от должности квартирмейстера. 10 июня временно командуя пароходом «Стефан-чель-маре» осуществлял перевозку Рижского и Рязанского полков из города Галаца на турецкий берег реки Дунай. 11 июня командуя пароходом «Романия» осуществлял перевозку солдат лейб-Бородинского полка и участвовал в занятии города Мачина. В 1877—1878 годах командуя пароходом «Романия» плавал по реке Дунай в составе судов Черноморского отряда и с 9 августа по 1 сентября — в составе судов нижнее-дунайского отряда под командованием капитана 1-го ранга Н. И. Казнакова. 1 апреля 1878 года отчислен от должности казначея Черноморского флотского отряда. 5 сентября того же года за отличие оказанное при взятии города Мачина и при постановке минных заграждений Аполлинарий Сергеевич был награждён орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом.

9 августа 1878 года отчислен от должности командира парохода «Романия», 15 сентября был назначен командиром минного катера «Щука», на котором плавал по Чёрному морю и рекам Буг и Ингул. В 1879 году на пароходах «Эрклик» и «Пендераклия», корвете «Память Меркурия» и императорской яхте «Штандарт» плавал по Чёрному морю.

В 1880—1881 годах в должности вахтенного начальника на батарее «Кремль» плавал в Финском заливе, а на корвете «Аскольд» — в заграничном плавании.

В 1882—1885 годах на корвете «Скобелев» участвовал в кругосветном путешествии и в экспедиции к берегам Америки.

26 февраля 1885 года зачислен на оклад по чину капитан-лейтенанта. 18 января 1886 года награждён орденом Св. Владимира с бантом. 13 апреля того же года был произведен в чин капитана 2-го ранга, а 27 июня назначен старшим офицером корвета «Боярин», на котором плавал в составе судов учебного отряда Морского училища.

17 мая 1887 года назначен старшим офицером крейсера «Азия» на котором в 1887—1888 годах плавал в Финском заливе и Балтийском море. 6 февраля 1889 года отчислен от должности старшего офицера крейсера. С 26 марта по 8 сентября того же года занимал должность старшего офицера корвета «Скобелев», на котором плавал в составе судов учебного отряда Морского училища в Балтийском море и его заливах.

18 ноября 1889 года назначен командиром шхуны «Секстан», на которой в 1890—1891 годах плавал в Рижском и Финском заливах.

1 января 1892 года награждён орденом Св. Анны 2-й степени и назначен командиром двухбашенной броненосной лодки «Чародейка», на которой в 1892—1895 годах в составе учебного артиллерийского и практического отрядов плавал в Финском заливе. С 9 мая по 15 августа 1892 года временно исполнял обязанности командира 15-го флотского экипажа. С 13 сентября 1893 года состоял временным членом кронштадтского военно-морского суда.

18 сентября 1895 года назначен командиром канонерской лодки «Грозящий», на которой в 1895—1896 годах находился во внутренних и заграничных плаваниях. 16 сентября 1895 года объявлено Монаршее благоволение, а 6 декабря произведён в чин капитана 1-го ранга.

5 февраля 1896 года, Загорянский-Кисель как выплававший установленный ценз был отчислен от должности командира канонерской лодки, а 22 августа назначен заведующим школой судовых содержателей и временным командиром 14-го флотского экипажа, которым командовал до 21 ноября 1897 года.

В 1897 году являлся членом и председателем различных комиссий и исполнял обязанности члена кронштадтского военно-морского суда.

5 января 1898 года назначен заведующим миноносцами и их командами кронштадтского порта. 13 марта объявлена высочайшая благодарность за труды по всеобщей переписи.

26 апреля 1899 года назначен командиром броненосца береговой обороны «Адмирал Сенявин», на котором в 1899—1901 годах плавал в Финском и Рижском заливах и по Балтийскому морю. 4 июля 1900 года за долговременное командование судами 1-го и 2-го ранга Аполлинарию Сергеевичу было назначено вознаграждение в 540 руб. в год. 1 января 1901 года назначен командиром 2-го флотского экипажа с оставлением в должности командира броненосца и награждением орденом Св. Владимира 3-й степени. Помимо командования броненосцем и экипажем Загорянский-Кисель участвовал в деятельности различных комиссий. 7 января 1902 года был назначен командиром 4-го флотского экипажа и броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», на котором плавал по Балтийскому морю в составе учебно-артиллерийского отряда под командованием Свиты Его Императорского Величества контр-адмирала З. П. Рожественоского. 12 августа был награждён прусским орденом Красного орла 2-й степени. 9 сентября того же года назначен командиром 13-го флотского экипажа с оставлением в должности командира броненосца. С 4 по 15 октября и с 2 по 14 ноября временно исправлял должность командира порта Императора Александра III.

6 апреля 1903 года Аполлинарий Сергеевич был произведён в чин контр-адмирала и 14 апреля назначен заведующим флотскими экипажами, расположенными в порте Императора Александра III. С 22 по 28 июля и с 13 по 28 октября временно исправлял должность командира порта Императора Александра III.

5 января 1904 года назначен младшим флагманом 1-й флотской дивизии.

С 26 апреля 1904 года по 2 января 1906 года занимал должность командира Николаевского порта и градоначальника города Николаева. 23 января 1906 года Аполлинарий Сергеевич был произведён в чин вице-адмирала с увольнением от службы.

Отрывок, характеризующий Загорянский-Кисель, Аполлинарий Сергеевич

– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.