История Иркутска

Древнейшие следы пребывания человека на территории Иркутска датируются возрастом около 50 тысяч лет. Поселения и могильники, относящиеся к каменному, бронзовому и железному векам, обнаружены на обоих берегах Ангары (стоянки Военный госпиталь, им. Арембовского, Щапова I—III, Переселенческий Пункт, им. Герасимова, Мамоны II, Верхоленская гора, Роща «Звездочка», Царь-Девица, Титово, Лисиха, Кузьмиха, Иркутск-мост (левый берег), Глазковская церковь, могильники китойской культуры (Глазковский, Гороховский, Лисихинск с участками «Локомотив» и «Циклодром», Усть-Ушаковка).

Основание. XVII век

Своё начало город ведёт с острога, заложенного отрядом Якова Похабова по заданию енисейского воеводы 6 июля 1661 года. Место на берегу Ангары при впадении в неё реки Иркут оказалось пригодным для земледелия и скотоводства, водный путь обеспечивал сообщение с Енисеем и Байкалом. В день закладки острога Похабов докладывал:

Тут место самое лучшее, угожее для пашен, и скотинный выпуск и сенные покосы и рыбные ловли все близко; а опроче того места острогу ставить негде — места степные и неугожие.

Ряд исследователей относит возникновение Иркутска к 1620 году, другие считают, что в 1650-е годы на острове Дьячем существовало постоянное зимовье русских. Основанию Иркутского острога предшествовал выход русских к Байкалу в 1643 году. Это был один из многочисленных острогов в Восточной Сибири, поставленных для сбора ясака. Первым приказчиком нового острога был назначен казачий десятник Василий Ездаков. К концу 1660-х годов строения острога сгнили, оборонительное сооружение было выстроено заново. Вокруг него вырыли ров, за стенами возник посад. В 1672 году построена первая деревянная церковь — Спасская, заложен мужской Вознесенский монастырь, в 1689 году — женский Знаменский монастырь.

В 1682 году острог становится центром Иркутского воеводства, объединяющего все остроги Прибайкалья. Резиденцией воеводы становится государев двор. В 1686 году Иркутску присвоен статус города. После урегулирования российско-китайских отношений Нерчинским договором с 1698 года через Иркутск потянулись торговые караваны на пути в Китай. Из Сибири везли пушнину, из Китая через Селенгу и Байкал — чай, сахар и ткани. В 1692 году в Амстердаме была издана книга Н. Витсена «Северная и Восточная Тартария», в которой так описывается Иркутск:

Город Иркутской, расположенный приблизительно в восьми милях от берега Байкальского моря, построен несколько лет тому назад; он снабжен крепкими деревянными башнями и имеет большое предместье… Земля там очень плодородна, и многие московиты поселились здесь… Очень эта местность подвержена многим землетрясениям… В городе, в укреплении, находится дом начальника, также оружейная палата и ратуша; караул содержится в крепости, но солдаты живут за её пределами. В остроге имеется слобода или предместье…

В 1696 году в Иркутске произошёл бунт забайкальских казаков против воеводы А. Савелова, настроившего против себя местное население. В это время получили развитие кузницы, мастерские, кожевни, мыловарни. К 1700 году в Иркутске проживало около 1000 человек, в том числе 409 казаков, 110 посадских людей, 50 служилых, 13 детей боярских, 2 дворянина и другие.

XVIII век

В 1701 году появилось первое каменное здание — приказная изба.

В 1716 году пожар значительно повредил острожные сооружения, которые были восстановлены через год. За Ушаковкой началось производство кирпича. Иркутская летопись гласит:

Августа на 3-е число в Иркутске учинился пожар за городом, от коего в городе Спасская старая соборная церковь, городовая стена с башнями от канцелярии до Спасской каменной церкви и гостиный двор с таможнею и несколько дворов сгорели.

В 1701 году организовано почтовое сообщение с Москвой — ямская гоньба, с использованием подводной повинности. В 1719 году Иркутск становится центром Иркутской провинции в составе Сибирской губернии. В 1722 году открыта ратуша, через год реорганизованная в магистрат. В 1725 году Иркутск посещают участники Камчатской экспедиции во главе с В. Берингом.

В 1720-е годы при Вознесенском монастыре образована русско-монгольская школа, начинается использование гербовой печати «для прикладывания к выдаваемым купечеству из таможен и из ратуш паспортам». В 1730 году купец Ланин открывает железоделательный завод. В 1738 году открыт почтовый тракт на Охотск. В 1745 году был построен первый каменный жилой дом. В 1747 году посадский человек Прокопьев открывает стекольный завод и ткацкую фабрику. В 1750-е годы были учреждены школа навигации, в городе появились первые старообрядцы. В 1757 году учреждена полиция. В 1750-х годы в Иркутск пришла Московская столбовая дорога.

Отмена царской монополии на экспорт пушнины в 1762 году открыла «золотой век» иркутского купечества. Крупнейшие купеческие династии — Сибиряковы, Баснины, Трапезниковы, Дудоровские, Солдатовы разбогатели на российско-китайской торговле, скупая и перепродавая пушнину, и препятствуя доступу иногородних купцов на местный рынок. Другим источником их обогащения было участие в поставках провианта и металла для государственных нужд, полученными из казны деньгами купцы делились с чиновниками. Многие купеческие династии были выходцами с Русского Севера. К концу XVIII века купечество стало играть ведущую роль в гражданской жизни Иркутска, составляя оппозицию государственной администрации. Занимая ключевые должности в органах городской власти, купцы получали доступ к выгодным им контрактам. Крепли традиции благотворительной деятельности купцов, на средства которых строились и содержались церкви, приюты, больницы, школы, театры, библиотеки. Фамилиями известных купцов впоследствии стали называть улицы: Баснинская, Ланинская, Медведниковская, Мыльниковская, Трапезниковская и другие. В 1764 году образована Иркутская губерния в составе Сибирского царства. В 1770-е годы была официально открыта городская ярмарка и банковская контора. В 1780-е годы появилась публичная библиотека, духовная семинария, городская школа, училище, а также типография. В 1783 году образовано Иркутское наместничество под управлением генерал-губернатора. 1 января 1787 года учреждена городская дума, городским головой избран купец I гильдии М. Сибиряков, трижды переизбранный и удостоенный звания «именитый гражданин» за вклад в развитие города. В 1775 году пожар почти полностью уничтожил центр города. В 1790 году обветшалые стены острога были разобраны. В 1791 году в Иркутске в течение двух месяцев находился первый политический ссыльный в эти места — А. Радищев, осуждённый за публикацию «Путешествия из Петербурга в Москву». К концу XVIII века прежде патриархальный Иркутск стал приобретать облик европейского города, где развивалась культура, появилась современная одежда, большинство мужчин уже коротко стриглось и брило бороду.

В 1799 году при участии иркутского купца Г. Шелихова создана Российско-Американская компания. С середины XVIII века город стал играть роль главной базы тихоокеанских промыслов: здесь размещалась одна из контор РАК, принадлежавшие ей «американские казармы», кузнечный, смолокуренный, скорняжный и прядильный заводы. В Иркутске совершались торговые сделки и снабженческие операции, набирались команды промышленников и моряков, многие из которых были иркутянами. Жители города владели до 9 % акций компании. На могильном памятнике Г. И. Шелихова приведены стихи Державина: «…Не забывай, потомок, что Росс, твой предок, и на Востоке громок».

XIX век

В 1801 году открыт Кругоморский тракт в Забайкалье, проложенный при участии ссыльных. В городе каторжный труд применялся в ремесленном доме и на суконной фабрике. В 1807 году на частные средства была открыта первая больница. В 1812 году из Иркутска было отправлено 566 рекрутов на войну с Наполеоном. В 1813 году со стороны Московского тракта поставлены триумфальные ворота. В 1816 году образовано Иркутское казачье войско.

Находясь вдали от столицы, местное начальство располагало практически неограниченной властью: инструкции сверху дозволяли им «делати… по своему высмотру, как пригоже и как бог вразумит». Ещё в 1717 и 1736 годах за злоупотребления на местах в Петербурге были казнены иркутский воевода Л. Ракитин и вице-губернатор А. Жолобов, в разное время были уволены генерал-губернаторы И. Якоби, Б. Леццано и И. Селифонтов. Вице-губернатор А. Плещеев был падок на подарки, губернатор Ф. Немцов отличился непомерным взяточничеством. Губернатор Н. Трескин прославился наведением порядка и чистоты на городских улицах, расправой над купеческой оппозицией и высылкой «вредных членов общества». На период его руководства пришёлся расцвет коррупции. В 1819 году был отрешён от должности генерал-губернатор Пестель, на его место назначен российский реформатор Михаил Сперанский, которому было поручено «придать кого нужно законному суждению» и создать «на месте полезнейшее устройство сего отдалённого края». За 2 года пребывания Сперанского в Иркутске был отдан под суд гражданский губернатор Трескин, выявлено около 700 чиновников, причастных к беззакониям.

Солиден вид города потому, что он хорошо торгует,
а вовсе не потому, что представляет центр
административного управления Восточной Сибири...
Иркутск — город народный, коренной сибирский, старинный,
где общественники преобладают над служивым сословием.

Дореволюционное издание

В 1822 году было образовано Восточно-Сибирское генерал-губернаторство с центром в Иркутске. В 1826 году в город прибыли первые ссыльные декабристы. После отбытия каторги С. Трубецкому и С. Волконскому разрешили поселиться в Иркутске. Согласно проекту конституции Н. М. Муравьёва Иркутск должен был стать столицей Ленской державы в составе Российской федерации. В 1836 году открыт первый частный банк. В 1839 году открыта первая публичная библиотека. В 1840-е годы Иркутск превращается в «столицу ленского золота», место концентрации капиталов золотопромышленников. В эти годы в город прибыл первый пароход, были открыты институт благородных девиц и театр.

С 1848 по 1861 год генерал-губернатором был граф Н. Н. Муравьёв-Амурский. Он присоединил к России Приамурский край, однако на месте проявлял необузданный деспотизм и крайнюю жестокость. С открытия сообщения по Амуру в 1854 году по пути из Санкт-Петербурга к Тихому океану начинает приходить в упадок старый Якутский тракт. В Иркутск прибывают ссыльные поляки. Население города составляет 28 тысяч человек, ссыльных насчитывалось 3768 человек. В 1864 году подведена телеграфная линия на Петербург. В 1866 году в Иркутске проходил суд над 683 поляками, поднявшими восстание на Байкале.

22 и 24 июня 1879 года в городе полыхал пожар, практически уничтоживший исторический центр. Это событие поделило историю города на допожарный и послепожарный Иркутск. От пожара погибло 11 человек, тысячи людей лишились крова. Среди прочего сгорел музей и около 10 тысяч книг библиотеки Географического общества, а также губернский архив. Путешественник Дж. Кеннан отмечал, что город 1880-х годов много потерял и стал менее интересным, чем до пожара. Восстановление города из пепелища совпало с расцветом ленской золотопромышленности в 1870—1880-е годы.

В конце 1880-х годов начался упадок золотопромышленности, угасание кяхтинской торговли. В 1890 году в городе останавливался А. Чехов, который назвал Иркутск «интеллигентным городом». В июне 1890 года город посетил царевич Николай. В 1897 году состоялся первый киносеанс. В 1899 году на улицах появились омнибусы, тариф на проезд в которых устанавливался думой.

Согласно первоначальному проекту, железная дорога должна была пройти по более короткому пути к северу от Байкала, в стороне от Иркутска. Однако город миновала судьба Томска, и в 1898 году в Иркутск прибыл первый поезд по Транссибу. Железная дорога вызвала появление в городе новых транспортных предприятий, оживила добычу угля и лесную промышленность, способствовала притоку населения.

XX век

С ростом населения Иркутска увеличивалось социальное расслоение общества на богатых и бедных. Весёлая жизнь купцов и чиновников на парадных улицах контрастировала с беднотой, ютившейся в холодных лачугах рабочих предместий. Современники обращали внимание на большое количество в городе нищих, больных и умирающих.

Начало XX века ознаменовалось развитием революционного движения. В апреле 1903 года на станции Иннокентьевская вспыхнула забастовка железнодорожников, закончившаяся массовыми арестами. В октябре 1905 года в городе проходила всеобщая забастовка рабочих и служащих. 19 октября генерал-губернатор П. Кутайсов телеграфировал царю: «Положение отчаянное. Войск почти нет. Бунт полный, всеобщий». С введением военного положения открытые выступления прекратились. Летом 1908 года социал-демократы попытались сорвать торжественное открытие памятника Александру III, объявив этот день «чёрным праздником» царских чиновников. В годы Первой мировой войны было мобилизовано свыше 10 тысяч иркутян. Промышленные предприятия дореволюционного города были небольшими и носили преимущественно кустарный характер. Большинство населения было занято в торговле, сфере услуг, огородничестве и ремесленном производстве.

В марте 1917 года был отстранён от должности губернатор А. Югон, арестованы генерал-губернатор А. Пильц и высшие чины полиции, упразднено генерал-губернаторство. Из губернской тюрьмы выпущены все политические заключённые. В декабре 1917 года у Белого дома в течение 9 дней происходили ожесточённые бои между красногвардейцами и юнкерами, в которых погибло свыше 300 человек, около 700 были ранены. По окончании боёв временно установилась советская власть. В ночь на 11 июля 1918 года красные добровольно покинули Иркутск, днём в город вошли части Чехословацкого корпуса и Временного Сибирского правительства. Гражданская власть временно перешла к городской думе. В ноябре 1919 году в Иркутск из Омска переехало правительство А. Колчака, разместившееся в здании Русско-Азиатского банка. В январе 1920 года А. Колчак был арестован черемховскими рабочими на станции Половина и доставлен в Иркутск. В феврале 1920 года адмирал вместе с председателем его правительства В. Пепеляевым были расстреляны на берегу реки Ушаковки. 7 марта 1920 года в город вошла Красная Армия, советская власть была восстановлена.

В 1926 году Иркутская губерния была упразднена, в составе Сибирского края образован Иркутский округ. В 1922—1923 годы Иркутск был центром Монголо-Бурятской автономной области, с 1930 года — центром Восточно-Сибирского края, с 1937 года — Иркутской области. В 1923 году был построен первый стадион на 2 тысячи мест. В 1936 году через Ангару открыт первый железобетонный мост имени Ленина. В 1920—1950-е годы на Ангаре действовал гидропорт. На 1930-е годы пришлось строительство авиазавода, металлургического завода им. Куйбышева, чаепрессовочной, швейной и макаронной фабрик, мыловаренного завода и других предприятий. В годы Великой Отечественной войны на фронт ушло около 20 тысяч иркутян, половина из которых не вернулась. Во время войны в Иркутск были эвакуированы некоторые предприятия западных регионов страны, оставшиеся здесь после войны.

В 1950-е годы в рамках реализации постановления Совета Министров СССР от 17 января 1955 года «О наборе в Китайской Народной Республике рабочих для участия в коммунистическом строительстве и трудового обучения в СССР» на предприятиях и стройках города работали китайские рабочие. В 1958 году введена в эксплуатацию Иркутская ГЭС. В это время город оставался в основном деревянным и одноэтажным. В 1960—1970-е годы пришлось широкомасштабное жилищное и промышленное строительство. В 1986 году «За большие заслуги трудящихся Иркутска в революционном движении, их вклад в борьбу с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны» город удостоен ордена Октябрьской Революции.

До начала 1990-х годов Иркутск оставался одним из крупнейших индустриальных центров РСФСР с высокотехнологичным машиностроением, ориентированным на союзный рынок: развивалось авиастроение, приборостроение, радиоэлектроника; а также производство металлургического и горного оборудования, автомобильных деталей и станков. Металлообрабатывающее производство было представлено заводами по ремонту подвижного состава железной дороги, речных судов, самолётов. Другими крупными отраслями были производство строительных материалов, мебельная, полиграфическая, лёгкая и пищевая промышленность. На пяти крупнейших заводах было занято свыше 40 тысяч человек. В постперестроечные годы не смогли вписаться в рыночные условия многие предприятия машиностроения и лёгкой промышленности, прекратили существование заводы «Радиан», станкостроительный, карданных валов, радиозавод, чаеразвесочная и макаронная фабрики, домостроительный комбинат, завод железобетонных изделий и другие.

Отрывок, характеризующий История Иркутска

Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.