Колехмайнен, Ханнес

Ханнес Колехмайнен
Общая информация
Полное имя	Юхо Пиетари Колехмайнен
Дата и место рождения
Рост	168 см
Вес	57-58 кг
Личные рекорды
1500 м	4.08,7 (1911)
3000 м	8.36,8 (1912) WR*
5000 м	14.36,6 (1912) WR*
10 000 м	31.20,8 (1912)
25 км	1:25.20,0 (1922) WR*
30 км	1:47.13,4 (1922) WR*
Марафон	2:32.35,8 (1920) WR*
Международные медали
Олимпийские игры Золото Стокгольм 1912 5000 м Золото Стокгольм 1912 10 000 м Золото Стокгольм 1912 кросс 12 000 м Серебро Стокгольм 1912 кросс 12 000 м (команда) Золото Антверпен 1920 марафон

Ю́хо Пи́етари «Ха́ннес» Ко́лехмайнен (фин. Juho Pietari "Hannes" Kolehmainen; 1889, Куопио (Великое княжество Финляндское) — 1966, Хельсинки) — финский спортсмен, один из сильнейших стайеров в истории спорта, многократный чемпион Олимпийских игр в беге на длинные дистанции.

Он считается первым из поколения великих финских спортсменов, которых часто называют «Летучие финны», как, например, Пааво Нурми, Мика Хаккинен, Кими Райкконен, Матти Нюкянен.

Спортивная биография

Колехмайнен начинал свою спортивную карьеру с лыж, которыми занимались три его брата. По примеру своего старшего брата начал заниматься легкой атлетикой.

Сначала Ханнес Колехмайнен попробовал свои силы в марафонском беге. Когда ему было 18 лет, он впервые принял участие в крупных соревнованиях в Выборге. К финишу марафонского забега Ханнес пришел третьим, отстав от старшего брата.

Чуть позже, на других соревнованиях в Хельсинки, Ханнес закончил марафонскую дистанцию уже вторым, опять-таки пропустив вперед другого своего брата. В 20 лет он принимал участие в крупных соревнованиях в Петербурге, но теперь уже на других дистанциях. Здесь Ханнес стал победителем в забеге на 1500 и 5000 метров, завоевав золотые медали. С тех пор он считался одним из лучших стайеров Европы.

Старший брат Ханнеса Тату Колехмайнен (1885—1967) также был бегуном и вместе с братом участвовал в Олимпийских играх 1912 и 1920 годов, но не добился особых успехов.

Олимпийские игры 1912

Известность Колехмайнену принесли летние Олимпийские игры 1912 года в Стокгольме, где он завоевал три золотые медали (бег на 10 000 м, бег на 5 000 м, кросс 12 000 м).

8 июля Колехмайнен выиграл забег на 10 000 метров и установил олимпийский рекорд, пробежав дистанцию за 30 мин. 20,8 сек., опередив ближайшего соперника, американца Льюиса Теваниму, на 46 секунд.

Одним из самых ярких событий был забеге на 5 000 метров. В финальном соревновании фаворитом считался француз Жан Буэн, который за сутки до этого в предварительном забеге улучшил мировой рекорд. Но в финале, 10 июля, в драматичной борьбе на последних 20 метрах Колехмайнену удалось опередить француза на 0,1 секунды, улучшив при этом мировой рекорд сразу на 30 секунд. Время победителя составило 14 минут 36,6 секунды.

12 июля Колехмайнен участвовал в командном забеге на 3 000 метров. Это соревнование не принесло ему награды, поскольку команда Финляндии уступила команде США и не вышла в финал. Однако в личном зачёте Колехмайнен выиграл забег, пробежал дистанцию за 8 мин. 36,9 сек, и установил мировой рекорд.

15 июля он был первым в кроссе на 12 000 метров. В кроссе, кроме золотой медали за победу в личном первенстве, он получил серебряную медаль в командном зачете.

Ханнес Колехмайнен на Олимпийских играх в Стокгольме, 1912:

• Hannes Kolehmainen.jpg
• J O Stockholm 1912 Bouin et Koleheimen.jpg

  Колехмайнен опережает Буэна на финише

1912—1920

В том же 1912 году Колехмайненен установил новый мировой рекорд в забеге на 3 000 метров. В следующем году — мировой рекорд в забеге на 20 километров.

Первая мировая война прервала серию побед финского спортсмена, а его французский соперник Жан Буэн погиб в 1914 году. Колехмайнен переехал в США, где работал и поддерживал спортивную форму. После войны стайер вернулся на родину, в Финляндию.

Олимпийские игры 1920

Когда начались VII Олимпийские Игры в Антверпене, Колехмайнену исполнился 31 год. Но все равно он завоевал ещё одну золотую олимпийскую медаль, уже четвертую по счету, выиграв соревнования по марафонскому бегу и вновь установив мировой рекорд. На стайерских дистанциях в это время уже взошла звезда другого великого финского бегуна — Пааво Нурми, для которого Колехмайнен, по собственному признанию Нурми, всегда был примером.

После Олимпийских игр в том же 1920 году он установил мировой рекорд в беге на 25 километров, а два года спустя улучшил его почти на минуту. Ещё один мировой рекорд в 1922 году Колехмайнен установил в беге на 30 километров.

Олимпийские игры 1924

В 1924 году Колехмайнен приехал и на игры VIII Олимпиады, которые проходили в Париже, чтобы принять участие в марафонском забеге. Но тут ему не повезло: он повредил ногу и сошел с дистанции. Олимпийским чемпионом в марафоне стал тогда его воспитанник Альбин Стенроос.

Достижения

Олимпийские игры

Ханнес Колехмайнен завоевал пять олимпийских медалей по легкой атлетике — четыре золотых и одну серебряную.

Рекорды

Ханнесу Колехмайнену принадлежали следующие мировые рекорды:

Дата	Дистанция	Время	Город
24.9.1911	3 000 м	8.48,5	Оулункёла
12.7.1912	3 000 м	8.36,8	Стокгольм
19.6.1912	5 000 м	14.36,6	Стокгольм
10.10.1920	25 000 м	1:26.29,6	Тампере
22.6.1922	25 000 м	1:25.20,0	Тампере
1.10.1922	30 000 м	1:47.13,4	Выборг
4.9.1920	марафон	2:32.35,8	Антверпен

После 1924

Когда Ханнес Колехмайнен заканчивал спортивную карьеру, он нашёл достойного преемника в лице Пааво Нурми. Вместе с ним он зажигал олимпийский огонь на Летних Олимпийских играх 1952 года в Хельсинки.

Завершив выступления, Колехмайнен посвятил себя тренерской работе.

Признание

В 1947 Ханнес Колехмайнен получил Почетный знак финской культуры и спорта.

В память его побед в Куопио, родном городе стайера, поставили бронзовый памятник четырёхкратном олимпийскому чемпиону и назвали в его честь улицу.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ko/hannes-kolehmainen-1.html Колехмайнен, Ханнес] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?_r=2&res=9F0CE5DE1439E233A25756C0A9659C946796D6CF Статья в «The New York Times» от 5 марта 1919]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Колехмайнен, Ханнес

– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.