Костёл Вознесения Господня (Вильнюс)

Костёл
Костёл Вознесения Господня Kościół Wniebowstąpienia Pańskiego
Костёл Вознесения Господня (главный фасад)
Страна	Литва
Город	Вильнюс
Конфессия	Католицизм
Епархия	Вильнюсская
Тип здания	монастырский костёл
Архитектурный стиль	виленское барокко
Дата основания	1695
Статус	охраняется государством
Состояние	не действует

Костёл Вознесе́ния Госпо́дня, костёл миссионеров (польск. Kościół Wniebowstąpienia Pańskiego, польск. Kościół Misjonarzy; лит. Viešpaties Dangun Žengimo bažnyčia, лит. Misijonierių bažnyčia) — католический костёл бывшего монастыря миссионеров в Вильнюсе. Располагается в Старом городе на улице Субачяус 26 (Subačiaus g. 26). Заложен в 1695 году. Ансамбль костёла, бывших зданий монастыря миссионеров, дворца, официны, хозяйственной постройки и ограды, занимающий площадь 21803 ^м, является охраняемым государством объектом культурного наследия национального значения; код в Регистре культурных ценностей Литовской Республики 17068; код храма — 27327 .

История

Костёл возведён за городской стеной как часть ансамбля, состоящего из дворца епископа Иеронима Сангушки, монастыря миссионеров и служебного здания. Формирование ансамбля началось в 1640—1650 годах, когда Иероним Сангушко построил дворец, окружённый садом с прудами и родниками. По завещанию Сангушки (умершего в 1657 году) дворец и земельный участок перешли к монахам бернардинцам, а те продали землю с постройками Екатерине Радзивилл. Она в 1686 году подарила участок с дворцом монахам миссионерам, известным также как паулины.

Монахи заложили часовню. Сооружение костёла началось в 1695 году. Возведение храма началось по замыслу и на средства Теофиля Плятера. Строительство храма из-за войн, пожаров, эпидемий, нехватки средств длилось несколько десятилетий и закончилось только в 1730 году; тогда же костёл был освящён. В 1750—1754 годах по проекту Иоганна Кристофа Глаубица были надстроены две башни храмы, достроены фронтоны, а в 1755—1756 годах пристроены сени (тамбур входа; архитектор Иоганн Кристоф Глаубиц). Новые элементы были украшены обильной лепниной.

В 1844 году костёл был закрыт и приход его был приписан к костёлу Святых Иоаннов. Резной деревянный алтарь и амвон были перевезены в костёл в Эйшишках. В 1859 году (по другим сведениям в 1860 году) храм был возобновлён, приведён в надлежащий вид на средства частных лиц (ремонтными работами руководил архитектор Ян Вишневский, в декорировании костёла участвовал краковский художник Константин Майерановский) и в 1862 году снова открыт для богослужения. Костёл служил усыпальницею семейства Плятеров.

В середине XX века костёл был закрыт. Его здание было отведено под хранилище фондов Литовского национального музея. 19 мая 1993 года храм был передан курии Вильнюсского епископата; временно зданием продолжает пользоваться Литовский национальный музей.

При костёле и монастыре был в старину обширный сад с прудами, впоследствии запущенный. Долгое время сад носил название Миссионерского. Из него открывается прекрасный вид на город.

Архитектура

Костёл располагается в южной части ансамбля бывшего монастыря, главным южным фасадом выходя на улицу Субачяус. Здание является характерным примером вильнюсского позднего барокко и отличается изящными высокими башнями. Храм базиликального типа, трёхнефный с очень узкими боковыми нефами. У боковых нефов имеются по две часовни. Высота центрального нефа равна его длине (18,5 м). Пресвитерий уже и ниже основной части здания и завершается полукруглой апсидой. Плоскость главного фасада членится карнизами, пилястрами и арочными окнами и нишами. Между башнями высотой 48 м и шириной 4,75 м размещается широкий фронтон с динамическим силуэтом ступенчатых и волнистых форм. В нижнем ярусе фасада выделяются широкие пилястры. Декор в стиле рококо, украшающий верхнюю часть окон и ниш второго яруса фасада, повторяется на третьем, четвёртом и пятом ярусах башен. Два верхних яруса башен с угловыми пилястрами, волютами и вазами на них.

Фронтон заднего северного фасада храма почти такой же, как и главный, однако более простых форм.

Вход в храм ведут сени (тамбур) с тремя дверями в форме ротонды с куполом. Интерьер пышно декорирован в стиле рококо. Сени с окнами и нишами разных форм квадратные в плане, с закруглёнными углами; углы украшены ионическими колоннами, поддерживающими антаблемент с вазами над ним.

Своды подвальных помещений, нефов и часовен цилиндрические и крестовые с люнетами. Храм покрывает крыша из жести.

Снаружи храм украшают произведения металлической пластики в стиле позднего барокко, — четыре креста, две декоративных верхушки на заднем фронтоне (по обе стороны креста), девять решёток, — изготовленные из железа местными мастерами в 1753 году. Ажурные кресты башен одинаковы, кресты главного и заднего фронтов отличаются друг от друга.

В нишах второго яруса главного фасада установлены две статуи — Давида в восточной части и Моисея в западной. Статуи деревянные, полихромированные, покрытые сглаживающим формы толстым слоем краски, в стиле рококо. Высота статуи Давида — 2,20 м, Моисея — 2,29 м; они стоят на невысоких (0,71 м и 0,61 м) профилированных постаментах. Созданы статуи в середине XVIII века.

В костёле сохранился алтарь Святого Винцента, характеризующийся высокохудожественным исполнением. В 1844 году из храма были перевезены резной деревянный барочный алтарь и амвон в костёл Христова Вознесения, расположенный в местечке Эйшишки.

Дворец Сангушки

Бывший дворец Сангушки находится к северо-востоку от костёла и соединён со зданием монастыря. Здание дворца трёхэтажное, с просторными чердачными помещениями. В плане здание четырёхугольное; строительная техника ренессансная, подвалы и цоколь сложены из камней и кирпичей, стены — из оштукатуренного кирпича. Фасады без декора, лишь углы подчеркнуты рустованными пилястрами; по два пилястра имеется также на двух фронтонах. В восточном фасаде прорублены асимметрично расположенные окна и ниши различных форм.

Монахи, обосновавшиеся в бывшем дворце Сангушки, соорудили часовню. Позднее во дворце действовала духовная семинария, располагавшая большой библиотекой (в 1820 году насчитывала 6769 книг). В семинарии в 1773—1775 годах учился, а в 1775 году преподавал математику Лауринас Стуока-Гуцявичюс, впоследствии известный литовский архитектор. С 1803 года здесь же действовала приходская школа. Часть здания в 1807 году занял военный госпиталь, в первой половине XIX века — тюрьма. В 1831 году в ней содержались взятые в плен участники восстания 1830—1831 годов, а также подозреваемые в причастности к восстанию. Отсюда они направлялись в другие тюрьмы — в Ригу, Смоленск, Дерпт. Позднее здесь же содержались в заключении арестованные участники созданной Шимоном Конарским конспиративной сети «Союза польского народа» и другие члены различных тайных организаций.

Монастырь

Здание монастыря образовано из трёх массивных трёхэтажных прямоугольных корпусов. Они вместе с дворцом Сангушки (с востока) и апсидой и ризницей костёла (с юга) окружают храм с северной стороны, образуя небольшой замкнутый двор. В плане все три этажа одинаковы: с одной стороны вдоль коридора располагаются помещения различных размеров. Здание кирпичной кладки, оштукатуренное, кровля из жести. Со северной стороны, из долины реки Вильни, здание выглядит особенно массивным, контрастируя с декоративным фронтоном и изящными высокими башнями костёла.

Здание монастыря строилось двухэтажным. Первоначально на склоне холма в 1739—1744 годах был построен восточный корпус и соединён с дворцом Сангушки. Позднее западный и южный корпуса, упоминаемые с 1751 года, соединили монастырь с храмом. В южной части, по обеим сторонам главного фасада костёла, были построены два одноэтажных флигеля — служебное здание («официна») и хозяйственное здание. Монастырское здание построено по проекту монаха Яна Шретера; он же руководил строительством. Служебное здание слева от костёла по улице Субачяус примыкает к юго-западному углу храма и представляет собой несколько выгнутую низкую, в один этаж, постройку, прямоугольную в плане. Восточную часть главного южного фасада официны украшают пилястры; декоративный акцент асимметричной композиции фасада — портал позднего барокко, своими формами соответствующий декору фасада костёла. Дверная ниша с аркой украшена пилястрами; над дверями пышный асимметричный картуш. Над порталом возвышается небольшой фронтон с волнистым карнизом, по бокам подпираемым волютами. Здание возведено в 1744—1751 годах по проекту того же Яна Шретера. С 1790 года часть здания была отведена под приют для стариков, больницу и приют подкидышей. По данным 1830 года, в монастырских помещениях насчитывалось 44 кельи, 4 комнаты слуг и ремесленников, 5 складов, кладовка для съестных припасов. В разное время в монастыре проживало до 150 человек — монахов, семинаристов, учителей, слуг, ремесленников. Ансамбль монастырских зданий был окружён забором, за которым располагались также огороды, два плодовых сада (около 300 плодовых деревьев) и небольшой английский парк для прогулок, с двумя родниками, и 5 прудов, в которых разводились карпы и караси. На территории монастыря имелись также пивоварня, баня, склады, две конюшни, кузница, прачечная и другие постройки хозяйственного назначения. В хозяйственном флигеле в 1799—1832 годах действовала типография, перевезённая из Гродно (где принадлежала иезуитам).

После того, как в 1844 году монастырь был упразднён, в его зданиях располагались жилые квартиры, казармы, тюрьма, военный госпиталь, православная духовная консистория (1848), институт благородных девиц (1856), психиатрическая лечебница (1859), благотворительное общество «Доброхотная копейка» (1874), которое устроило здесь мастерские, школу и жилые помещения для призреваемых . Перед Первой мировой войной часть помещений бывшего монастыря заняла гимназия. В 1915 году здания перешли в ведение городской управы.

После Второй мировой войны в помонастырских зданиях разместилась Вильнюсская 2-я городская больница. На территории бывшего монастыря вдоль улицы Субачяус за официной и высоким каменным забором был построен двухэтажный корпус отоларингологического и офтальмологического отделений. Здание официны в 1973—1974 годах было приспособлено под аптеку этой больницы, занимавшей остальные здания ансамбля. Вильнюсская 2-я городская больница позднее стала называться Миссионерской больницей (Misionierių ligoninė). В 2004 году началась реструктуризация больницы, предусматривающая перенос отоларингологическое и офтальмологическое лечение в другие медицинские учреждения. В 2005 году больница была присоединена к больнице Миколаса Марцинкявичюса (на улице Кауно). Монастырские здания, как и храм, были возвращены католической церкви, но временно они используются больницей. Корпус отоларингологического и офтальмологического отделения в 2005 году были проданы за 55 миллионов литов фирме „Corpmanagement“. Заброшенное здание постепенно разрушается; в нём проживают бродяги, по вечерам отдыхают наркоманы.

Литература

• Kłos, Juliusz. Wilno. Przewodnik krajoznawczy. — Wydanie trzecie poprawione po zgonie autora. — Wilno: Wydawnictwo Wileńskiego oddziału Polskiego Towarzystwa Turystyczniego-krajoznawczego, 1937. — С. 224—227. — 323 с.
• Venclova, Tomas. Wilno. Przewodnik / Tłumaczenie Beata Piasecka. — R. Paknio leidykla, 2006. — С. 170—171. — 216 с. — ISBN 9986-830-47-8.

Ссылки

• [www.vilnius.skynet.lt/hramy.html#33 Костел Вознесения Господня (миссионеров)]
• [vienuolynai.mch.mii.lt/V55-63/Vilnmisi.htm Vilniaus buvęs misijonierių vienuolynas ir Viešpaties Dangun Žengimo bažnyčia bei buvęs šaričių vienuolynas]

Отрывок, характеризующий Костёл Вознесения Господня (Вильнюс)

– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.