Литературный музей имени А. С. Пушкина в Бродзянах

Литературный музей имени А. С. Пушкина в Бродзянах (Словакия)
Дата основания	1979
Местонахождение	Бродзяны, Словакия

К:Музеи, основанные в 1979 году

Литературный музей имени А. С. Пушкина в Бродзянах — единственный за рубежами России и бывшего СССР мемориальный и историко-литературный музей имени Александра Сергеевича Пушкина. Открыт в 1979 году в отреставрированном старинном замке в местечке Бродзяны в Словакии (менее 1 тыс. жителей), связанном с пребыванием вдовы поэта Натальи Николаевны. Экспозиция музея прослеживает многовековую историю литературных и культурных связей Словакии и России. Основой экспозиции стали сохранившиеся и найденные в результате упорных поисков словацких и российских специалистов реликвии семейного архива, произведения искусства и предметы обстановки, принадлежавшие бывшим владельцам имения.

Поместье и его владельцы

Поместье Бродзяны, расположенное в лесистой долине реки Нитры, упомянутое впервые в 1293 году, принадлежало когда-то венгерским аристократам Бродьяни (Brogyanyi). Словакизированная форма их фамилии стала названием усадьбы. Каменное здание, существовавшее с XIV века, как загородный особняк, в XVII столетии было перестроено очередными владельцами — семьей Квашшаи (Kvaššay) — в замок ренессансного стиля.

…Создавался замок на протяжении многих веков. Некоторые помещения нижнего этажа, по преданию, построены ещё в одиннадцатом столетии, главный корпус, вероятно, в семнадцатом, другая часть — в половине восемнадцатого, а библиотечный зал пристроен уже в девятнадцатом…

Фризенгофы

В 1846 году усадьбу купил австрийский дипломат Густав Фогель фон Фризенгоф, который с 1839 года служил в посольстве в Петербурге. Семья Фризенгофов (Густав был женат на воспитаннице тётки сестёр Гончаровых, Софьи Ивановны де Местр, — Наталье Ивановне Ивановой) поддерживала дружеские отношения с Натальей Николаевной Пушкиной и её сестрой Александрой до отъезда в 1841 году в Вену. Осенью 1850 года Фризенгофы вернулись в Россию. Вскоре Наталья Ивановна простудилась и умерла. После смерти жены Фризенгоф продолжал дружеские отношения с Гончаровыми и в 1851 году сделал предложение Александре Николаевне. После свадьбы, состоявшейся в Петербурге 6 апреля 1852 года, Фризенгофы выехали в Австрию.

Александра Николаевна увезла с собой из России любимые книги, ноты, альбомы с портретами близких и другие реликвии и памятные вещи.

Зимние сезоны Фризенгофы проводили в Вене, где у барона был свой дом, летом — жили в Бродзянах. В замке бывала Наталья Николаевна Пушкина-Ланская с детьми, последний раз — в 1862 году. К своей сестре приезжали погостить и братья Дмитрий, Сергей и Иван Гончаровы. В 1860-х годах барон Фризенгоф стал действительным членом общества развития словацкой культуры — «Матицы словацкой» и принимал большое участие в его деятельности. Позднее Фризенгофы жили вместе со своей дочерью и зятем Элимаром Ольденбургским в замке Эрлаа под Веной.

Густав Фризенгоф скончался 16 января 1889 года, а Александра Николаевна — 9 августа 1891 года. Оба похоронены в часовне в Бродзянах.

Здесь же похоронены их единственная дочь Наталья, в замужестве герцогиня Ольденбургская, её супруг Антон Готье Фридрих Элимар, герцог Ольденбургский.

После смерти отца, матери и мужа (в 1895 г.), Наталья Густавовна осталась единственной хранительницей всего культурного наследия семьи и, переехав из Эрлаа в Бродзяны, перевезла туда большую часть коллекций, добросовестно их сберегла, вплоть до своей смерти в январе 1937 года.

Вельсбурги

В 1938 году в Бродзянах побывал пушкинист Николай Раевский. О том, что в Чехословакии живёт дочь Александры Николаевны Раевский узнал ещё в 1933 году от одной из её внучатых племянниц Гончаровых. Пожилая дама, однако, не пожелала открыть ни имени герцогини, ни названия её замка. Лишь через несколько лет Раевский отыскал потомков Александры Николаевны Фризенгоф. Пушкинист-эмигрант обратился к Наталье Густавовне с официальным письмом от администрации Французского института, его интересовало, есть ли в архиве Бродзян какие-нибудь пушкинские бумаги. Ответ, а позднее и приглашение посетить замок Раевский получил уже от графа Георга фон Вельсбурга, внука Натальи Густавовны, умершей 9 января 1937 года. Отчёт об этой поездке Раевский впоследствии опубликовал в сборнике «Пушкин. Исследования и материалы». Владельцы замка показали ему множество мемориальных вещей: книги, полотна, старинные предметы, утварь, альбомы с акварельными портретами, выполненными графом Ксавье де Местром, пейзажи, написанные рукой прабабушки, баронессы Александры Фризенгоф, русские гравюры 1839—1844 годов и

...немало вещей, принадлежавших Александре Николаевне: её бюро работы русских крепостных мастеров, к сожалению, переделанное, несколько икон, столовое серебро, печати с гербами Гончаровых и Фризенгофов, под стеклянным колпаком маленькие настольные часы — очень скромный свадебный подарок императрицы Александры Федоровны фрейлине Гончаровой

В замке была прекрасная библиотека, насчитывавшая не менее 10 000 томов, в том числе — отдельный шкаф с русскими книгами. Среди множества портретов и рисунков — портреты Гончаровых, Пушкиных и Ланских, Фризенгофов и Ксавье де Местра, а также П. А. Вяземского, Ю. П. Строгановой и др.

По словам Раевского, хозяева замка открыли ему «настоящий клад», однако, по их собственному признанию, они не понимали значения реликвий, сохраняемых в Бродзянах. В первый же свой визит в Бродзяны Раевский не решился просить показать ему архив. На вопрос о письмах, которые могли бы сохраниться в замке (пушкинист надеялся найти переписку Александры Николаевны с младшей сестрой), граф отвечал «уклончиво: в архиве вообще нет писем на русском языке». Единственным документом на русском языке, с которым ознакомился Раевский, было согласие российских императора и императрицы на брак фрейлины Александры Гончаровой. Раевский намеревался посетить Бродзяны ещё раз, однако поездка, намеченная на весну 1939 года не состоялась из-за ввода в Чехословакию немецких войск.

Вторая мировая война и послевоенное время

В годы Второй мировой войны, оккупации Чехии и Словакии и послевоенного переустройства огромная часть предметов из бродзянского замка исчезла. Фамильные ценности, отправленные хозяевами поместья в начале 1945 года в Вену, до станции назначения так и не дошли. Частично мебель и другие предметы, остававшиеся в замке, были раскуплены на послевоенных аукционах местными жителями. В конце войны в Бродзянах размещались румынские солдаты, которые использовали для растопки книги из библиотеки, многие документы были просто выброшены на улицу. Пропали альбомы с рисунками Ксавье де Местра, миниатюры и портреты. Раевский же в конце войны был арестован и депортирован в СССР.

Среди сохранившихся семейных реликвий — гербарий трав, собранный в августе 1841 года в Михайловском первой женой Густава Фризенгофа, Натальей Ивановной, детьми Пушкина, сёстрами Натальей Николаевной и Александрой Николаевной и обитателями соседнего имения — Тригорского. На каждом листе гербария указано, когда и кто нашёл цветок.

Ещё одна достоверная реликвия — сохранившиеся на дверном косяке в гостиной карандашные отметки роста Натальи Николаевны и её детей (Александра и Натальи).

Создание музея

Идея создания музея возникла в середине 1960-х гг. Но долго пустовавший замок требовал капитального ремонта и реставрации. Кроме того, тогда не было известно местонахождение большинства представляющих культурно-историческую ценность материалов из наследия А. Н. Фризенгоф. Лишь в 1970-е гг. началось восстановление замка, для чего чехословацким правительством были выделены 5 миллионов крон. Разработкой планов экспозиции и её наполнением занималась Матица словацкая в городе Мартин — культурном центре Словакии. Деятельно участвовал в организации музея литературовед, славист и пушкинист Лев Сергеевич Кишкин, занимавшийся поисками пушкинских материалов в Чехии и Словакии.

Литературный музей имени А. С. Пушкина был открыт 15 ноября 1979 г. В прилегающем парке был установлен памятник А. С. Пушкину (скульптор Л. Снопек, архитектор М. Кусы) .

Пушкинский раздел размещён на втором этаже. Помимо найденных подлинной мебели и личных вещей Александры Николаевны в нём можно увидеть её альбомы с изображениями членов семьи Пушкина, его родственников и знакомых, настенные портреты Александры Николаевны, Натальи Николаевны, Вяземского, Жуковского, Тургенева и др.

В книжном шкафу вместо утраченных русских книг А. Н. Фризенгоф — около 200 дубликатов из оказавшегося в Чехословакии книжного собрания А. Ф. Смирдина.

В одной из мемориальных комнат можно увидеть старинное пианино с нотами Александры Николаевны, вывезенными ею из России и, возможно, находившимися ранее в квартире поэта на Мойке.

Отдельный зал посвящён жизни и творчеству поэта и восприятию его произведений в Словакии. В нём много книг, репродукций рукописей и рисунков Пушкина, иллюстраций к его произведениям, изображений пушкинских мест, портретов, известный бюст поэта работы И. П. Витали и т. д.

Михайловский гербарий в открытой экспозиции сейчас не представлен — слишком хрупки и недолговечны цветы и травы. Гербарий помещён в особое хранилище и посетители музея могут видеть его листы-композиции в видеофильме, посвящённом истории поместья.

Экспозиция музея прослеживает многовековую историю литературных и культурных связей Словакии и России. Отдельные стенды посвящены Льву Николаевичу Толстому, причём здесь можно видеть рукописи и личные вещи его врача и единомышленника Душана Маковицкого, жившего в начале ХХ века в городе Жилина в 75 км от Бродзян.

История развития славянской литературы иллюстрируется материалами о её значительных фигурах, начиная с создателей славянской письменности братьев Кирилла и Мефодия, деятельность которых во второй половине IX века была связана с Великоморавским славянским княжеством.

К открытию музея была приурочена выставка экслибрисов «Александр Сергеевич Пушкин на книжных знаках», организованная при участии Кружка словацких экслибристов и библиофилов Братиславы.

Обновление экспозиции

После десятилетия успешной деятельности единственного музея имени Пушкина за пределами бывшего СССР и России был разработан проект новой экспозиции. Авторы проекта предложили создать индивидуально-неповторимые архитектурные композиции каждого зала и каждого литературно-исторического этапа, чтобы добиться «эффекта запоминаемости» развития словацко-русских литературных отношений. В результате каждое помещение приобрело определённую доминанту — архитектурный символ, характеризующий конкретный литературно-исторический этап.

Открытие новой экспозиции Славянского музея имени А. С. Пушкина состоялось 11 ноября 1989 г. В парке были установлены новые скульптурные портреты писателей (в том числе Л.Толстого. Ф.Достоевского, М.Горького, В.Маяковского), созданные лучшими скульпторами Словакии.

Литература

• Раевский Н. Портреты заговорили. — Алма-Ата: Изд-во «Жазуши», 1974, — сс. 12-53
• Кишкин Л.С. Чехословацкие находки. — М.: Советская Россия, 1985, 224 с.
• Кишкин Л.С. Люди пушкинской поры. — М: Русский путь, 2008, — сс. 118—137
• Ободовская И. М., Дементьев М.А. После смерти Пушкина. — М.:Изд-во «Алгоритм», 2008, 384 с.
• Literárne múseum A. S. Puškina. Vzt’ahy Slovenska k ruskej a sovietskij literatúre, Partizánske-Brodzany. Prepravil Imrich Sedlák. Matica Slovenska. Martin, 1979

Отрывок, характеризующий Литературный музей имени А. С. Пушкина в Бродзянах

– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]