Макурин, Аркадий Иванович

Аркадий Иванович Макурин
Дата рождения	26 января 1919(1919-01-26)
Место рождения	пос. Режевской завод, Екатеринбургский уезд, Пермская губерния, Российское государство
Дата смерти	15 ноября 1992(1992-11-15) (73 года)
Место смерти	Реж, Свердловская область, Российская Федерация
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	медицинская служба
Годы службы	1940—1946
Звание	старшина
Часть	Ленинградский фронт; 28-й гвардейский кавалерийский полк 6-й гвардейской кавалерийской дивизии
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Аркадий Иванович Макурин (1919, Режевской завод — 1992, Реж) — советский военнослужащий, гвардии старшина медицинской службы в отставке. Полный кавалер ордена Славы.

В Рабоче-крестьянскую Красную Армию призван в октябре 1940 года. На фронтах Великой Отечественной войны с августа 1941 года. Участвовал в боях под Волховом и Ленинградом. Был ранен. После излечения направлен в 6-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию, в составе которой освобождал Смоленскую область, Белорусскую ССР, северо-восточные районы Польши, сражался на территории Германии.

Санинструктор 28-го гвардейского кавалерийского полка гвардии старшина медицинской службы А. И. Макурин во время наступательных действий дивизии неоднократно с риском для жизни выносил с поля боя тяжелораненых солдат и офицеров с их личным оружием, оказывал им первую помощь и организовывал их эвакуацию в медицинские подразделения. Благодаря самоотверженной работе санинструктора многие его однополчане смогли вернуться в строй и дожить до победы. За доблесть и мужество, проявленные при исполнении воинского долга, старшина Макурин был награждён орденами Славы трёх степеней. Боевой путь он завершил в мае 1945 года на реке Эльбе близ города Виттенберга.

Демобилизовался в мае 1946 года. Жил и работал в городе Реж Свердловской области. Почётный гражданин города Реж (1985).

Биография

До призыва на военную службу

Аркадий Иванович Макурин родился 26 января 1919 года в рабочем посёлке Режевской завод Екатеринбургского уезда Пермской губернии Российского государства (ныне город Реж Свердловской области Российской Федерации) в семье рабочего. Русский.

В 1933 году окончил 5 классов Режевской средней школы № 5. До призыва на военную службу работал слесарем на Режевском механическом заводе.

На фронтах Великой Отечественной войны

В ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии А. И. Макурин был призван Режевским районным военкоматом Свердловской области в октябре 1940 года. Начало Великой Отечественной войны встретил курсантом Смоленской школы санитарных инструкторов. С августа 1941 года Аркадий Иванович на фронте. Участвовал в боях под Волховом и Ленинградом. Был ранен, лечился в госпитале.

После выздоровления был направлен в 6-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Первоначально Аркадия Ивановича определили санинструктором в артиллерийскую батарею 28-го гвардейского кавалерийского полка. В сентябре 1943 года, сражаясь на Западном фронте, он в составе своего подразделения принимал участие в освобождении Смоленской области и восточных районов Белоруссии. Первую свою боевую награду — медаль «За отвагу» — гвардии старшина медицинской службы А. И. Макурин получил за отличие в боях под Витебском. Противник превратил город в неприступную крепость, которую с ходу взять не удалось. В конце декабря 1943 года войска Западного фронта вновь предприняли попытку овладеть Витебском. Перед 6-й гвардейской кавалерийской дивизией П. П. Брикеля была поставлена задача перерезать железную и шоссейную дороги Витебск — Полоцк, по которым немцы осуществляли снабжение витебского гарнизона. В ходе частной операции, начавшейся 26 декабря, 28-й гвардейский кавалерийский полк гвардии майора И. П. Ермолова во взаимодействии с полком 5-й гвардейской кавалерийской дивизии первым выполнил боевое задание и, заняв оборону, в течение 7 суток вёл ожесточённые бои с контратакующим врагом. В сложной боевой обстановке старшина Макурин сумел организовать эвакуацию раненых и при этом лично оказал первую помощь 20 раненым солдатам и офицерам.

5 января 1944 года полк сдал свой участок обороны стрелковым частям и вместе с другими частями дивизии был выведен в тыл. Толкового старшину заметили, и вскоре Аркадий Иванович был переведён в непосредственное подчинение начальника медицинской службы полка. Вновь проявил себя старшина Макурин летом 1944 года в ходе боёв за город Лида Гродненской области Белоруссии.

Орден Славы III степени

23 июня 1944 года войска четырёх советских фронтов перешли в наступление в рамках стратегического плана «Багратион». Началось освобождение Белорусской ССР. В течение дня части 5-й армии вклинились в оборону противника и завязали бой за райцентр Богушевск. 24 июня этот важный опорный пункт противника был взят штурмом, и в целях развития наметившегося на этом направлении успеха в сражение была введена конно-механизированная группа под командованием генерал-лейтенанта Н. С. Осликовского, в состав которой входила и 6-я гвардейская кавалерийская дивизия. 25 июня 28-й гвардейский кавалерийский полк, действуя в передовом отряде дивизии, сломил сопротивление немцев в районе озера Кичино к северу от Богушевска и устремился в прорыв. На всём протяжении наступления полка от Богушевска до Гродно гвардии старшина медицинской службы А. И. Макурин находился непосредственно в эскадронах полка и во время боёв за населённые пункты Червоный Луг, Буда, Курейша, Алексичи, плацдарм на реке Березине и города Молодечно и Лида под огнём врага выносил раненых кавалеристов с поля боя и организовывал их эвакуацию на полковой медицинский пункт.

Ожесточённый бой разгорелся за небольшую белорусскую деревушку на подступах к Лиде, название которой Аркадий Иванович не запомнил. Немцы оказывали упорное сопротивление, и в эскадроне было много раненых. Санинструктор, оставив свою санитарную повозку и коня по кличке Вороной на окраине деревни, несколько раз ходил в самую гущу боя и оказывал первую помощь раненым бойцам. Тяжелораненых он выносил во двор крайнего дома, туда, где стояла его повозка. Доставив на импровизированный сборный пункт восьмого раненого, он обнаружил, что прямым попаданием вражеского снаряда его конь был убит, а повозка разбита. Пока санинструктор метался по деревне в поисках транспортного средства, эскадрон сломил сопротивление врага и погнал его дальше на запад. Макурин вместе с ранеными остался ночевать в деревне, а утром снова отправился на поиски. Неожиданно деревню с воздуха атаковали немецкие бомбардировщики. Старшина бросился обратно к дому, где остались его подопечные, как вдруг прямо на него из-за угла выскочила испуганная взрывами лошадь, запряжённая в телегу. Не раздумывая, Аркадий Иванович кинулся ей наперерез. Ему удалось ухватиться за оглоблю, а затем дотянуться до узды и остановить животное.

Три дня Макурин догонял свой полк, по дороге ухаживая за своими пациентами и добывая для них пропитание. Для того, чтобы делать перевязки, ему пришлось разорвать на бинты свою нательную рубаху. Все восемь раненых были доставлены на ПМП живыми и переданы под наблюдение полковому врачу. Всего же за период с 23 июня по 15 июля 1944 года гвардии старшина А. И. Макурин под огнём врага вынес с поля боя 26 тяжелораненых солдат и офицеров с их личным оружием и оказал им первую помощь. Приказом от 27 июня 1944 года Аркадий Иванович был награждён орденом Славы 3-й степени.

Орден Славы II степени

В ходе Белорусской стратегической наступательной операции войска 2-го Белорусского фронта вышли на рубеж реки Нарев и захватили плацдарм в районе Пултуска, с которого 14 января 1945 года вновь перешли в наступление в рамках Млавско-Эльбингской операции. За три дня боёв советские войска взломали оборону противника и в прорыв был введён 3-й гвардейский кавалерийский корпус. Во время наступательных действий гвардии старшина медицинской службы А. И. Макурин, работая командиром поста санитарного транспорта, умело организовывал вывоз раненых с поля боя на ПМП.

Силы корпуса стремительно продвигались вперёд. Уже 19 января 28-й гвардейский кавалерийский полк под командованием гвардии подполковника М. А. Висаитова в составе основных сил 6-й гвардейской кавалерийской дивизии форсировал реку Ожиц и вступил на территорию Германии, а 22 января во взаимодействии с 23-м и 25-м гвардейскими кавалерийскими полками овладел первым на его пути крупным городом Восточной Пруссии — Алленштайном. Следующим должен был стать Вартенбург. 26 января гвардейцы Висаитова получили приказ перерезать железную дорогу в районе одноимённой станции. Искусно маневрируя, полк вышел к железнодорожному полотну, но неожиданно был контратакован превосходящими силами противника со стороны населённого пункта Гранау. Кавалеристы оказались в исключительно тяжёлом положении, практически в окружении. В довершение всего немцы подогнали к месту боя бронепоезд и с закрытых платформ открыли шквальный пулемётный огонь. Полк понёс потери, но больше всего было раненых. Санинструкторы работали с полной отдачей сил. Гвардии старшина Макурин в этот день лично вынес из под огня более 20 солдат и офицеров и доставил их в полковой лазарет, расположившийся в небольшой берёзовой роще в непосредственной близости от места схватки. Перевязочные пакеты быстро закончились, и Аркадий Иванович начал рвать на бинты свой маскхалат. Гвардейцы стойко отражали натиск врага. Около 350 солдат и офицеров противника остались лежать на снегу. Было подбито 4 танка и 1 САУ, уничтожено 9 артиллерийских орудий, 3 миномёта, 11 пулемётов и 9 машин с боеприпасами. Однако силы были слишком не равными, и полк получил приказ прорываться на соединение с 23-м гвардейским кавалерийским полком. Прикрывать отходящие части полка остался только эскадрон Героя Советского Союза гвардии капитана Я. Н. Неумоева. В сложной боевой обстановке в условиях дефицита времени старшина Макурин сумел организовать эвакуацию раненых, вывезя с поля боя всех до единого.

На следующий день, 27 января, части 6-й гвардейской кавалерийской дивизии начали штурм Вартенбурга. Эскадрон капитана Неумоева, выйдя во фланг противнику, стремительной атакой овладел северной частью города. Однако скоро на КП доложили, что Яков Николаевич тяжело ранен, а все санинструкторы в эскадроне вышли из строя. Командир полка вызвал к себе старшину Макурина и попросил его помочь герою-кавалеристу. Раненого капитана Аркадий Иванович нашёл быстро, но вытащить его из-под огня оказалось непросто. Вся прилегающая территория находилась под прицелом у немецких пулемётчиков и снайперов. Ждать наступления темноты санинструктор не мог: тяжелораненый кавалерист истекал кровью, и ему срочно была нужна помощь врача. Осмотрев местность, Аркадий Иванович обнаружил неглубокую канаву. Воспользоваться ей было рискованно, но другого выхода не было. Буквально вжимаясь в землю, он полз по дну канавы, волоча за собой на плащ-палатке раненого капитана. Немцы, по-видимому, заметили движение. Несколько пуль просвистели прямо над головой, но, к счастью, не попали в цель. Аркадий Иванович добрался до кирпичной стены, которая укрыла их от обстрела, и сделал раненому перевязку, а затем эвакуировал его в медсанбат. Жизнь капитана Неумоева была спасена. Позднее Яков Николаевич вернулся в свой полк и командовал эскадроном до конца войны. Со своими бойцами герой-кавалерист первым в полку вышел к Эльбе, где встретился с частями союзников. А гвардии старшина А. И. Макурин, самоотверженно исполнивший свой воинский долг, приказом от 6 марта 1945 года был награждён орденом Славы 2-й степени.

Орден Славы I степени

В ходе Висло-Одерской операции в начале февраля 1945 года войска 1-го Белорусского фронта вышли к Одеру и захватили несколько плацдармов на западном берегу реки. До Берлина оставалось по прямой не более 80 километров, однако противнику удалось сосредоточить в Померании крупную группировку, которая угрожала правому флангу и тылу фронта. Задача по разгрому группы армий «Висла» была поставлена перед войсками Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. За время Восточно-Померанской операции, при прорыве обороны противника севернее Ратцебура, штурме населённых пунктов Шлохау, Штегерс и Прехлау, гвардии старшина А. И. Макурин спас не одну жизнь своих однополчан. Особенно памятным стал для него бой за Прехлау. 1-й эскадрон полка во время контратаки оказался отрезанным от основных сил. В подразделении было много раненых, которым требовалась помощь. Прежде чем попасть в расположение эскадрона, Аркадию Ивановичу пришлось под шквалом пулемётного и автоматного огня пересечь центральную площадь населённого пункта. Добравшись до раненых, санинструктор оказал им первую помощь, а затем организовал их эвакуацию в тыл через трубу ливневой канализации.

В ходе Восточно-Померанской операции немецкая группа армий «Висла» была разгромлена, но не ликвидирована полностью, и 20 апреля 1945 года войска 2-го Белорусского фронта продолжили её уничтожение в Передней Померании в рамках Штеттинско-Ростокской операции, составной части Берлинской операции. 27 апреля в бой была введена 6-я гвардейская кавалерийская дивизия, в головном отряде которой действовал 28-й гвардейский кавалерийский полк. Прорвав оборону противника в районе населённого пункта Алимбсмюле (Ahlimbsmühle), гвардейцы Висаитова с тяжёлыми боями продвинулись на запад и взяли мощный опорный пункт противника Хаммельшпринг (Hammelspring), чем содействовали мотострелковым частям фронта в овладении городом Темплин. Дальнейший боевой путь полка лежал к городу Райнсберг. Противник, используя лесисто-болотистую местность и узкие дефиле межозёрья, выстроил на этом направлении мощную оборону, состоявшую из окопов полного профиля, противотанковых рвов, надолбов и лесных завалов, а сам Райнсберг хорошо подготовил к круговой обороне. Особенно тяжёлый бой развернулся в районе населённого пункта Вустров (Wustrow), где полк понёс значительные потери. Но кавалеристам удалось сломить сопротивление врага, после чего они смелой и дерзкой атакой взяли Райнсберг, открыв частям дивизии дорогу к Эльбе. В период наступательных действий полка гвардии старшина А. И. Макурин всегда находился в самой гуще боя, оказывая помощь раненым бойцам и организуя их эвакуацию с поля боя. За это время он лично вынес из под огня 41 сержанта и красноармейца и 4 офицеров с их личным оружием. В ходе одного из боестолкновений Аркадий Иванович был контужен, но остался в строю и продолжал исполнять свои обязанности.

После взятия Райнсберга 28-й гвардейский кавалерийский полк, преследуя отступающего на запад противника, прошёл 70 километров и к исходу 2 мая вышел к реке Эльбе в районе города Виттенберга, где встретился с союзными англо-американскими войсками. В последние дни войны произошёл ещё один памятный для Аркадия Ивановича бой, в котором он проявил себя в качестве опытного боевого командира. Возвращаясь из медсанбата, куда он доставил очередную группу раненых, санинструктор догнал по дороге тыловой обоз, вместе с которым решил продолжить дальнейший путь. Дорога шла через лес, а в 150 метрах от неё по другой дороге параллельным курсом двигалась большая группа немецких солдат, стремившихся уйти за Эльбу. Через несколько километров дороги соединялись в одну, и в этом месте противники встретились лицом к лицу. Макурин, приняв командование тыловиками на себя, сумел быстро и грамотно расставить своих немногочисленных бойцов. Под градом пуль и гранат деморализованные немецкие солдаты стали сдаваться.

Через несколько дней командир полка гвардии подполковник М. А. Висаитов представил санинструктора А. И. Макурина к ордену Славы 1-й степени. Высокая награда старшине была присвоена указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 года.

После войны

После окончания Великой Отечественной войны гвардии старшина медицинской службы А. И. Макурин оставался на военной службе до мая 1946 года. После демобилизации он вернулся в Реж. Работал сначала слесарем на механическом заводе, а в 1959 году перешёл на Режевской никелевый завод, где трудился до выхода на пенсию слесарем по ремонту металлургического оборудования в плавильном цехе, затем бригадиром слесарей-ремонтников. Был ударником коммунистического труда. В 1980-е годы Аркадий Иванович много времени уделял военно-патриотической работе, выступал перед школьниками, студентами, молодёжными коллективами. 21 июня 1985 года за особые заслуги в развитии города решением 2-й сессии 19-го созыва городского Совета народных депутатов ему было присвоено звание «Почётный гражданин города Реж».

Умер Аркадий Иванович 15 ноября (по другим данным — 12 ноября) 1992 года. Похоронен в Реже на кладбище Орловская гора.

Награды и звания

• Орден Отечественной войны 1-й степени (06.04.1985);
• орден Славы 1-й степени (29.06.1945);
• орден Славы 2-й степени (06.03.1945);
• орден Славы 3-й степени (27.07.1944);
• медали, в том числе:
  • медаль «За отвагу» (10.01.1944);
  • медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
• Почётный гражданин города Реж (21.06.1985).

Память

• В городе Реж Свердловской области на торце дома по адресу улица Металлургов, 5, где жил А. И. Макурин с 1976 по 1992 год, в честь него установлена мемориальная доска (открыта в 2000 году, автор Е. И. Постоногов).

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»].

[www.podvignaroda.ru/?n=1516202763 Орден Отечественной войны 1-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=46774150 Представление к ордену Славы 1-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=46562242 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 года].

[www.podvignaroda.ru/?n=26269027 Орден Славы 2-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=32030565 Орден Славы 3-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=150959509 Медаль «За отвагу»].

Литература

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/ed6ef6d6.shtml Макурин Аркадий Иванович] //Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-203-01883-9.
• А. Ладейщиков. Созвездие славы // Созвездия Славы: очерки о подвигах свердловчан — полных кавалерах ордена Славы / сост.: П. М. Кондратенко, Л. М. Ладейщиков, П. В. Яблонских. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1975. — С. 65—73. — 279 с.
• Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 1. — М.: Военное издательство, 1963. — С. 174. — 295 с.
• От Режа до Берлина / сост. В. Шемелин. — Реж, 1997. — Т. 1. — С. 106—107. — 319 с.
• Реж. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1968. — С. 84. — 143 с.
• Копалов В. Н., Королёв Г. И. Почётные граждане города Режа, муниципального образования Режевской район, Режевского городского округа. — Реж, 2008. — С. 77—78. — 141 с.
• Постоногов Е. Память, высеченная в камне // Режевская весть : общественно-информационная газета. — 2001. — № за 31 мая.

Отрывок, характеризующий Макурин, Аркадий Иванович

А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.