Матевосян, Самвел Минасович

Самвел Минасович Матевосян
Սամվել Մաթեվոսյան
Дата рождения	11 августа (24 августа) 1912(1912-08-24)
Место рождения	село Карабах, Карсская область, Российская империя
Дата смерти	15 января 2003(2003-01-15) (90 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1939—1945
Звание	Лейтенант
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Самвел Минасович Матевосян (арм. Սամվել Մաթեվոսյան, 1912—2003) — советский армянский геолог. Лейтенант Рабоче-крестьянской Красной армии, участник обороны Брестской крепости, Герой Социалистического Труда (1971).

Биография

Самвел Матевосян родился 11 августа [24 августа] 1912 года в селе Карабах Карсской области Российской империи. В 1918 году, спасаясь от геноцида армян турецкими войсками, семья Матевосяна бежала во Владикавказ. В 1935 году Матевосян с отличием окончил Институт цветных металлов и золота в Москве, получил специальность горного инженера. Работал в Атбасарском тресте цветных металлов в Карагандинской области Казахской ССР, затем перешёл горным инженером на Кафанский горно-обогатительный комбинат в Армянской ССР, вскоре стал там же начальником группы рудников комбината.

По комсомольскому призыву Матевосян добровольно пошёл на службу в Рабоче-крестьянскую Красную армию. 23 февраля 1939 года он был призван в армию Кафанским районным военным комиссариатом Армянской ССР. Матевосяна направили в 84-й стрелковый полк 6-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Бресте. В 1940 году он вступил в ВКП(б). Старшина Самвел Матевосян к началу Великой Отечественной войны был заместителем политрука и командиром отделения в Брестской крепости.

Великая Отечественная война

Когда 22 июня 1941 года германские войска атаковали территорию Советского Союза, одной из первых удар на себя приняла пограничная Брестская крепость. Матевосян командовал первой контратакой, в ходе которой его отделение уничтожило отряд немецких автоматчиков, которые прорвались к центру крепости. На третий день войны Матевосян получил ранение осколком снаряда в бедро, и он был перенесён в подвал вместе с остальными ранеными, где и был захвачен в плен 5 июля 1941 года.

Матевосян содержался в лагере для военнопленных в Южном военном городке Бреста. Когда осенью зажило ранение, Матевосян бежал из лагеря и присоединился к отряду партизан. Во время одного из боёв он получил тяжёлое ранение и был оставлен партизанами в крестьянской семье до выздоровления. Когда через некоторое время Матевосян был обнаружен местными полицаями, он был вынужден бежать в город Луцк Волынской области Украинской ССР и устроиться там на работу в артель сапожников. Сумел выйти на связь с местными коммунистами-подпольщиками.

Вскоре после освобождения Луцка в феврале 1944 года Матевосян был повторно призван на службу в армию и направлен на офицерские курсы, по окончании которых в звании лейтенанта принял под своё командование гвардейскую штурмовую роту. Принимал участие в штурме Берлина. За время своего участия в боевых действиях ещё три раза был ранен. В Берлине Матевосян был одним из тех, кто расписался на рейхстаге: «Я из Бреста. Самвел Матевосян».

Послевоенная жизнь

Демобилизовавшись, Матевосян некоторое время не мог устроиться на работу из-за своего пребывания в плену и на оккупированной территории. Несмотря на инвалидность, он сумел добиться зачисления в геологоразведочную экспедицию и вернулся к своей довоенной профессии. В 1954 году перед ним была поставлена задача закрытия и консервации Зодских золотых рудников, но благодаря усилиям Матевосяна они были признаны перспективными, а он назначен на должность руководителя треста по их разработке.

В 1954 году, когда писатель Сергей Смирнов стал исследовать историю обороны Брестской крепости, первым, кого он сумел найти из её защитников, был Самвел Матевосян. В августе того же года состоялась первая встреча участников обороны крепости. В 1955 году благодаря ходатайству Смирнова Матевосян был восстановлен в КПСС с сохранением партийного стажа. Матевосян был представлен к званию Героя Советского Союза, но представление было отклонено по причине его нахождения в плену и на оккупированной территории.

К началу 1970-х годов Самвел Матевосян был начальником производственного геологоразведочного Управления цветной металлургии Совета Министров Армянской ССР. В 1971 году Указом Президиума Верховного Совета СССР за «выдающиеся успехи, достигнутые в развитии цветной металлургии» Самвел Матевосян был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».

Когда в 1971 году вышел второй том нового издания Большой Советской энциклопедии, в статье, посвящённой Брестской крепости, говорилось:

Сов. народ чтит память отважных защитников Б. к.: капитана В. В. Шабловского, ст. политрука Н. В. Нестерчука, лейтенантов И. Ф. Акимочкина, А. М. Кижеватова, А. Ф. Наганова, мл. политрука А. П. Каландадзе, зам. политрука С. М. Матевосяна…

Таким образом, в энциклопедии Матевосян был назван погибшим, что позволило появиться слухам о том, что он присвоил себе документы настоящего Матевосяна. Когда в ЦК КПСС пришло анонимное письмо, Комиссией партийного контроля было возбуждено персональное дело, которое было поставлено на контроль лично председателем Комиссии Арвидом Пельше, который прилетал в Армению для разбирательства, и первым секретарём ЦК КП Армянской ССР Демирчяном. После установления всех обстоятельств дело было закрыто. Однако в ходе расследования было установлено, что во время строительства личной дачи Матевосян закупил по оптовым ценам стройматериалов на общую сумму 641 рубль 19 копеек. За это Матевосян был уволен с работы и осуждён к лишению свободы сроком на 6 месяцев условно. Дача у Матевосяна была конфискована. В 1974 году Матевосян был исключён из рядов КПСС, а в следующем году — лишён звания Героя Социалистического Труда. От него отвернулись даже его друзья и знакомые.

Когда от писателя Сергея Смирнова потребовали убрать несколько глав, в том числе и главу о Матевосяне, тот отказался сделать это, в результате чего весь тираж книги «Брестская крепость» (около 130 тысяч экземпляров) был уничтожен.

В 1987 году уголовное дело против Матевосяна было прекращено за отсутствием состава преступления. В 1990 году он был восстановлен в КПСС. После распада СССР Матевосян переехал на постоянное место жительства в Россию. В 1996 году Указом Президента России звание Героя Социалистического Труда Матевосяну было возвращено.

15 января 2003 года он скончался. Похоронен в Москве на Армянском кладбище.

Был также награждён орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени и Красной Звезды, а также рядом медалей.

Литература

• Звягинцев В. Трибунал для академиков — М. Терра, 2009.
• Смирнов С. С. Брестская крепость. Москва.: Раритет. 2000.
• Трудное золото Самвела Матевосяна//«Красная Звезда» 31 августа 1996 года

В кино

• 2010 — В фильме «Бресткая крепость» его роль исполнил актер Беник Аракелян.

• 2010 — документально-игровой фильм Алексея Пивоварова «Брест. Крепостные герои» (НТВ)

Ссылки

• [ru.hayazg.info/%D0%9C%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%8F%D0%BD_%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D0%B2%D0%B5%D0%BB_%D0%9C%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 Биография на сайте Энциклопедии фонда «Хайазг»]
• [pavlovsk-spb.ru/ss-smirnov/393-ss-smirnov.html?showall=1 Матевосян Самвел Минасович]
• [www.brestkrepost-film.ru/history/heroes/3734.html Матевосян Самвел Минасович]
• [www.fire-of-war.ru/Brest-fortress/Matevosyan.htm Матевосян Самвел Минасович]

Отрывок, характеризующий Матевосян, Самвел Минасович

– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.