Мур, Дадли

Дадли Мур
Dudley Moore
Дадли Мур на церемонии вручения премии "Эмми" в 1991 году
Имя при рождении:	Дадли Стюарт Джон Мур
Дата рождения:	19 апреля 1935(1935-04-19)
Место рождения:	Лондон (Великобритания)
Дата смерти:	27 марта 2002(2002-03-27) (66 лет)
Место смерти:	Плейнфилд (Нью-Джерси, США)
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Профессия:	актёр, композитор
Карьера:	1961—2002
Награды:	«Золотой глобус» «Грэмми» «Тони»

Дадли Стюарт Джон Мур (англ. Dudley Stuart John Moore; 19 апреля 1935, Лондон — 27 марта 2002, Плейнфилд) — британский комедийный актёр, композитор и музыкант.

Биография

Дадли Мур родился в Лондоне в семье железнодорожного электрика. Его родители, простые рабочие, не обращали особого внимания на сына. Дадли был небольшого роста (158 см) и родился с врождённой косолапостью, что делало его предметом насмешек сверстников. В шесть лет он начал петь в церковном хоре и играть на фортепьяно и скрипке. Он быстро показал себя как талантливый пианист и органист (в 14 лет он уже играл на органе во время церковных венчаний). Дадли посещал окружную среднюю школу в Дагенхэме, где брал уроки музыки у преподавателя Питера Корка, с которым его связали долгие годы дружбы.

Оксфорд

Музыкальный талант Мура помог ему выиграть стипендию Колледжа Магдалины в Оксфорде. Обучаясь там музыке и композиции, он одновременно выступал с Аланом Беннеттом в театральной труппе Оксфордского университета «Оксфорд Ревю». Затем Беннетт рекомендовал Дадли своему продюсеру, совместно с которым они сочинили сатирическое ревю «За гранью» (Beyond the Fringe), во время работы над которым он познакомился с Питером Куком и будущим театральным режиссёром Джонатаном Миллером. В 1960 году «За гранью» с успехом было показано на Эдинбургском фестивале и произвело фурор в Англии, а затем в Нью-Йорке, став своего рода предшественником «Летающего цирка Монти Пайтона».

В Оксфорде Мур заинтересовался джазом и вскоре стал отличным джазовым пианистом и композитором. Он работал с такими знаменитыми музыкантами как Джон Данкуорт и Клео Лэйн. В 60-е годы он создал «Трио Дадли Мура». Большое влияние на творчество Мура оказали Оскар Питерсон и Эрролл Гарнер. В одном из интервью Мур рассказывал, что когда он овладел техникой левой руки Гарнера, он был так взволнован, что несколько дней подряд ходил, постоянно отбивая ритм левой рукой. Его ранние записи включали: «My Blue Heaven», «Lysie Does It», «Poova Nova», «Take Your Time», «Indiana», «Sooz Blooz», «Bauble, Bangles and Beads», «Sad One for George» и «Autumn Leaves». Трио регулярно выступало по британскому телевидению, записывало пластинки и выступало в лондонском ночном клубе Питера Кука «The Establishment». В начале 70-х годов на одной из вечеринок он познакомился с английским певцом и автором Lynsey De Paul, с которым его связала крепкая дружба.

Пит и Дад

Клуб «The Establishment» переехал в Нью-Йорк, Мур последовал за ним, но затем вернулся в Великобританию и стал сотрудничать с BBC. После телевизионной адаптации шоу «За гранью» (1964) Мур пригласил Питера Кука в проект «Не только… Но и…» (Not Only… But Also) (1965) в качестве гостя, но их творческий тандем оказался настолько хорош, что продержался несколько сезонов (1965—1970). Кук (Пит) и Мур (Дад), одетые в плащи и кепки с козырьком, изображали журналиста и эксцентричного пролетария, обсуждавших политические и культурные события. При работе над очередной передачей друзья использовали нетрадиционный приём, записывая материал на магнитофон, а затем обрабатывая его. Времени на репетиции (передачи часто выходили в прямом эфире) не хватало, и друзья пользовались карточками с репликами. Многие записи этих передач были позднее стерты BBC, как и Доктор Кто (Doctor Who), но некоторые записи уцелели.

Мур и Кук совместно снялись в фильмах «Ослеплённый желаниями» (1967), «Не та коробка» (1966), «Жилая комната» (1969) и «Собака Баскервиллей», а также ездили на гастроли с ревю «За гранью» и «Добрый вечер».

Голливуд

Он дебютировал в почти неизвестном фильме «30 лет — опасный возраст, Синтия» (1968), снявшись в нём вместе с женой, Сьюзи Кендолл.

В 1984 году после их очередного шоу «Дерек и Клайв», Мур разорвал отношения с Куком из-за его увлечения алкоголем и полностью сосредоточился на своей кинокарьере.

В конце 70-х Мур перебрался в Голливуд и снялся в фильме «Грязная Игра» (1978) с Чеви Чейзом и Голди Хоун. Следующий год был отмечен комедией «10» режиссёра Блейка Эдвардса, где Мур заменил Джорджа Сигала в главной роли, и фильмом «Всё о Моисее» (1980), последний большого успеха не имел. Затем последовал перегнавший «10» по популярности фильм «Артур» (1981) с Лайзой Миннелли, Джеральдин Фицджеральд и сэром Джоном Гилгудом, получившим за этот фильм «Оскара». Мур сыграл в нём роль беззаботного миллиардера по имени Артур, наставляемого старым дворецким и влюбляющегося в простую девушку. Дадли Мур был номинирован за этот фильм на «Оскара» за лучшую мужскую роль, но проиграл Генри Фонда (фильм «На золотом озере»). Зато он получил «Золотой глобус» (1981) как лучший комедийный актер.

В 1984 году Мур снимается ещё в одном хите «Микки и Мод режиссёра Блейка Эдвардса совместно с Эми Ирвинг. За него в том же 1984 году он получил ещё один „Золотой глобус“ как лучший комедийный актёр. Ни один из его последующих фильмов — включая „Шесть недель“ (1982), „Больной от любви“, „Романтическая комедия“ (оба в 1983), Клянусь в неверности» с Настасьей Кински, «Лучший способ защиты» (все в 1984), «Отец — как сын» (1987), «Артур 2: на мели» (1988, Мур также продюсер) и « Сумасшедшие люди» (1990) не принесли ему той же степени успеха как у критиков, так и в коммерческом плане. В 1993 году он снялся в недолговечном телешоу «Дадли» (4 серии). Кроме работы в кино Мур продолжал и своё музыкальное творчество как композитор и пианист. Он писал музыку для фильмов, в том числе для «Ослеплённый желаниями» и «Недопустимая улика», «Шесть недель», «Собака Баскервиллей» и выступал с фортепьянными концертами. В сотрудничестве с дирижёром, сэром Георгом Шолти Мур создаёт в 1991 году телевизионный сериал «Оркестр!», который знакомил зрителя с работой симфонического оркестра. Затем совместно с американским дирижёром Майклом Тилсоном Томасом подобный же сериал «Концерт!» в 1993 году, дающий представление о классическом музыкальном концерте. В марте 1988 года он сыграл роль Ко-Ко в комической опере «Микадо» в постановке Джонатана Миллера в Лос-Анджелесе.

Последние годы

В 1987 году музыкальный критик «New York Times» Рена Фрухтер, сама прекрасный пианист, взяла у Мура интервью, после чего они стали близкими друзьями. В это время актёрская карьера Мура пошла на спад. Он решил сконцентрироваться на музыке и пригласил Рену в качестве компаньона. Они выступали дуэтом в Великобритании и Австралии. Но вскоре его болезнь начала прогрессировать, и пальцы не всегда слушались его. Такие симптомы болезни как невнятная речь и потеря координации воспринимались публикой и СМИ как проявление алкоголизма, а сам Мур был не в состоянии объясниться. Он переехал в дом к Фрухтерам в Нью-Джерси и прожил там четыре года, перебравшись затем в дом по соседству.

Мур был глубоко взволнован смертью Питера Кука в 1995 году и несколько недель подряд постоянно набирал его номер телефона, только чтобы услышать голос друга в записи на автоответчике. Мур присутствовал на поминальной службе по Куку в Лондоне, и многие люди, знавшие его, отметили его немного странное поведение.

В сентябре 1997 года Мур перенёс операцию по коронарному шунтированию в Лондоне. В июне 1998 Николь Ротшильд заявила, что Мур «готовится умереть» от серьёзной болезни, но эти заявления опровергались Сьюзи Кендалл.

30 сентября 1999 года Мур объявил, что страдает прогрессирующим супрануклеарным параличом, ранние симптомы которого похожи на интоксикацию, что ошибочно воспринималось как алкоголизм, и что болезнь была диагностирована годом ранее. Он сказал прессе: «Я знаю, что эта редкая болезнь поражает только одного человека из 100 000, ровно такое же число членов в нашем союзе сценаристов. Так что я принял этот недуг на себя и спас остальных 99 999 человек». Незадолго до смерти он также учредил благотворительный фонд для страдающих той же болезнью.

Дадли Мур скончался 27 марта 2002 года в результате пневмонии — осложнения после разбившего его паралича в Плэйнфилде, штат Нью-Джерси и был похоронен в Скотч-Плэйнс. Рена Фрухтер была с ним в эти минуты и признавалась позже, что последними словами его были: «Я слышу вокруг себя музыку…». После смерти Мура Рена издала мемуары об их дружбе.

В декабре 2004 года на экраны британского телевидения вышел фильм «Не только, но и», а на сцене театра — пьеса «Пит и Дад: возвращение» о дружбе между Муром и Куком.

Личная жизнь

Мур был женат четыре раза: на актрисах Сьюзи Кендалл (1968-72), Тьюсдей Уэлд (1975-80) (сын — Патрик, 1976), Броган Лейн (1988-91) и Николь Ротшильд (1994-98) (сын Николас, 1995).

Он сохранил хорошие отношения со своими первыми тремя жёнами. Но Ротшильд, с которой он со скандалом развелся во время своей болезни, он категорически запретил присутствовать на своих похоронах.

Мур очень нравился женщинам. Среди его подруг были самые красивые женщины Голливуда. В 1994 году Мур был арестован полицией, так как по утверждениям Ротшильд бил её, позднее она отказалась от своих показаний.

Награды

В июне 2001 года, когда актёр практически покинул кинематограф, он получил почётное звание Командора Ордена Британской империи. Несмотря на ухудшение здоровья Мур, в инвалидной коляске и безмолвный, появился на церемонии в Букингемском дворце. Орден ему вручал принц Чарльз.

Дадли Мур имеет свою звезду № 7000 на Голливудской алее славы.

Фильмография

• 1996 — Уикенд на природе/Веселенькие выходные / A Weekend in the Country (ТВ), режиссёр: Мартин Бергман
• 1994 — Параллельные жизни / Parallel Lives (ТВ)
• 1992 — Во всём виноват посыльный / Blame It on the Bellboy, режиссёр: Марк Херман
• 1990 — Сумасшедшие люди / Crazy People
• 1988 — Артур 2: на мели / Arthur 2 On the Rocks, режиссёр: Бад Йоркин, продюсер Дадли Мур
• 1987 — Отец — как сын/ Каков отец, таков и сын / Like Father Like Son, режиссёр: Род Дэниел
• 1985 — Санта Клаус / Santa Claus: The Movie
• 1984 — Микки и Мод / Micki + Maude, режиссёр: Блейк Эдвардс
• 1984 — Лучший способ защиты / Best Defense, режиссёр: Уиллард Хайк
• 1984 — Клянусь в неверности / Unfaithfully Yours, режиссёр: Говард Зифф
• 1983 — Романтическая комедия / Romantic Comedy
• 1983 — Больной от любви / Lovesick
• 1982 — Шесть недель / Six Weeks
• 1981 — Артур / Arthur, режиссёр: Стив Гордон
• 1980 — Все о Моисее / Wholly Moses!
• 1979 — 10, режиссёр: Блейк Эдвардс
• 1978 — Собака Баскервиллей / The Hound of the Baskervilles (Великобритания), сценарист Дадли Мур
• 1978 — Грязная Игра / Foul Play, режиссёр: Колин Хиггинс
• 1972 — Приключения Алисы в стране чудес / Alice’s Adventures in Wonderland (Великобритания)
• 1969 — Жилая комната / The Bed-Sitting Room (Великобритания)
• 1969 — Бросок в Монте-Карло / Monte Carlo or Bust (Великобритания, Франция, Италия)
• 1968 — 30 лет — опасный возраст, Синтия / 30 Is a Dangerous Age, Cynthia
• 1967 — Ослеплённый желаниями / Bedazzled (Великобритания), режиссёр: Стэнли Донен, сценарист, композитор — Дадли Мур
• 1966 — Не та коробка / The Wrong Box (Великобритания), режиссёр: Брайан Форбс

Литература

• From Fringe to Flying Circus — 'Celebrating a Unique Generation of Comedy 1960—1980' — Roger Wilmut, Eyre Methuen Ltd, 1980
• Alexander Games (1999). Pete & Dud: An Illustrated Biography. Andre Deutsch. ISBN 0-233-99642-7.
• Peter Cook and Dudley Moore (2003). Dud and Pete The Dagenham Dialogues. Methuen. ISBN 978-0-413-77347-0.
• Chris Bartlett and Nick Awde (2006). Pete and Dud: Come Again. Methuen Drama. ISBN 0-413-77602-6.
• Dudley Moore, Rena Fruchter, Ebury Press, 2004.
• Fallen Stars, Julian Upton, Headpress, 2004.

Ссылки

• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=6293993 Мур, Дадли] (англ.) на сайте Find a Grave
• [dudmoore.com Сайт актёра Дадли Мура] (англ.)
• [archives.cnn.com/2002/SHOWBIZ/Movies/03/27/death.dudley/ Некролог Д.Мура в CNN.com] (англ.)
• [www.bbc.co.uk/radio/aod/radio4_aod.shtml?radio4/affectionately_dudley Radio 4 programme «Affectionately Dudley», 2006]

Отрывок, характеризующий Мур, Дадли

Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.