Гарнер, Эрролл

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Эрролл Гарнер Erroll Garner
Основная информация
Полное имя	Эрролл Луис Гарнер
Дата рождения	15 июня 1921(1921-06-15)
Место рождения	Питтсбург
Дата смерти	2 января 1977(1977-01-02) (55 лет)
Место смерти	Лос-Анджелес
Годы активности	1932 — 1975
Страна	США США
Профессии	пианист, композитор
Инструменты	фортепиано
Жанры	джаз
Сотрудничество	Чарли Паркер, Слэм Стюар, Слим Галлиард, Уордэлл Грей, Вуди Герман
Лейблы	Savoy, Blue Note, Mercury, Polygram, Dial, Atlantic, EmArcy, Columbia, Tristar, Paramount, Verve, Clarion, Magnum, Sony Special, Reprise, MGM, King, Jazz Hour, Four Star, Le Jazz, Fat Boy, PSM, Ron-Lette, MPS, Rykodisc, Import
[errollgarner.com/ arner.com]

Эрролл Луис Гарнер (англ. Erroll Louis Garner; 15 июня 1921, Питтсбург, Пенсильвания — 2 января 1977, Лос-Анджелес, Калифорния) — американский джазовый пианист, руководитель ансамбля, композитор. Выдающийся новатор и виртуоз джазового рояля, разработавший свой неповторимый «оркестровый» стиль (его называли «человеком с 40 пальцами»). Влияние Гарнера испытали многие пианисты, в том числе Оскар Питерсон, Джордж Ширинг, Монти Александер, Ахмад Джамал, Эллис Ларкинс, Ред Гарланд, Марсиаль Соляль, Дэйв Брубек.

Биография

Детство

Эрролл Гарнер был пятым ребёнком в семье. Его отец играл на саксофоне и гитаре. Мать пела и музицировала на фортепиано. Старший брат Линтон Гарнер был трубачом, пианистом и аранжировщиком. Остальные братья и сестры также владели музыкальными инструментами.

Интерес к музыке проявляет в очень раннем возрасте. В три года Эрролл уже двумя руками сразу подбирает на пианино мелодии с пластинок. Затем увлекается игрой на трубе.

В шестилетнем возрасте он уже даёт домашние концерты. У юного пианиста появляются первые поклонники таланта. В школьный период в течение короткого времени берёт уроки у некой миссис Алекзандер (среди её учеников были также «Додо» Мармароза, Билли Стрэйхорн, Мэри Лу Уильямс). Однако из-за нежелания обучаться нотной грамоте систематического музыкального образования не получает. Учительница музыки, приглашённая матерью, встретила упорное нежелание мальчика образовываться. Профессор, которому мать показала своего юного самородка, сказал, что Эрроллу вовсе не обязательно знать нотную грамоту.

Поэтому Гарнер сразу переходит к стадии интерпретации и композиции.

Начало карьеры

Профессиональную карьеру пианиста начал очень рано. В 10 лет уже играл на местном радио в программе «Конфетная Детвора». В 11 лет выступал в местных клубах и на прогулочных пароходах. Ему приходилось играть в перерывах между передачами на местной радиостанции, выступать в Питтсбургской капелле и во время театральных представлений.

С 1937 года играл с различными местными оркестрами.

Затем в 1944 году перебрался в Нью-Йорк, где выступал на 52-й улице в составе различных ансамблей по ангажементам в барах и клубах «Тондэлэйо», «Three Deuces» (позднее преимущественно как соло-пианист) и получил признание многих музыкантов и любителей джаза. В заведения где играл музыкант часто приходили послушать его игру такие известные люди, как Роберт Сильвестер, Барри Уланов и Леонард Фэзер. Сотрудничал с дуэтом SLIM & SLAM («Слима» Гейларда и «Слэма» Стюарта).

В 1945 создал собственное трио.

В Нью-Йорке фирма «Savoy Records» предлагает Гарнеру записать пластинки, которые четко фиксируют характерную манеру игры: слегка отстающий ритм, когда правая рука словно «волочится» за левой, уместно при этом «задевая» попутно соседние клавиши. Известный американский джазовый критик Леонард Фэзер так описывал свои впечатления о музыканте:

• «Гарнер — „двуликий Янус“, который „превращает отрывистые мелодии в жемчужные брызги“».

Популярность пришла после выступлений в Калифорнии. Первая сольная пластинка молодого пианиста «Лаура» была принята любителями джаза «на ура»: тираж составил 500 000 экземпляров и быстро разошёлся.

В 1947 году Эрролл Гарнер сотрудничает с Чарли Паркером, участвуя в его квартете и в совместных записях серии «Cool Blues». Выступает с другими боперами, участвует в легендарных джем-сейшнах. Однако в лагерь боперов он так и не перешёл, оставаясь верным своему собственному стилю, опирающемуся на свинг, страйд, буги-вуги, блок-аккорды и т. д.

Тогда же у Эрролла Гарнера вошло в привычку бывать в апартаментах известной художницы Инес Кэвено, где он часто играл и аккомпанировал. Инес впоследствии рассказывала, что как-то Гарнер долго просидел, уставившись на свет настольной лампы и, находясь под этим впечатлением, написал композицию, назвав её «Lamplight». Часто идеи его пьес рождались как реакция на что-либо (например, предмет, сцена и т. п.).

В те годы Эрролл Гарнер окончательно отдает предпочтение трио как наиболее оптимальному, с его точки зрения, музыкальному составу. С трио он в 1948 году отправляется выступать на фестиваль в Париж, где в аэропорту его самолёт встречает уже восхищенная им европейская публика.

На олимпе славы

В начале 50-х годов начинается стремительное восхождение пианиста на олимп славы. Жизнь музыканта превращается в бесконечные гастроли, концерты в клубах, на телевидении (в том числе и с симфоническими оркестрами), и записи дисков в студиях.

Наибольший успех принесли альбом 1956 года Concert By The Sea (продано более миллиона экземпляров, перепечатан в СССР) и баллада Misty, написанная им в 1954 во время перелета из Чикаго в Нью-Йорк в сырой пасмурный день и ставшая очень популярной в 1959.

Гарнер — первый джазовый музыкант, которого в 1958 пригласил в свою антрепризу знаменитый импресарио Сол Юрок. В дальнейшем Гарнер совершил множество европейских турне (в 1957—58, 1962, 1964, 1966, 1969, 1971, 1972). К Гарнеру относились с большой симпатией и приглашали выступать в различные программы.

• «Везде, где он выступает — в Карнеги-холл или в интимном кабаре,- Гарнер заливается мелким смехом, закатывает глаза, закидывает голову, могучими плечами и большими, охватывающими по две октавы руками, дирижирует своим оркестром, то есть самим собой… На эстраде или в студии звукозаписи Гарнер играет с таким остервенением, словно выступает последний раз в жизни» — писал Дин Дженнингс.

Гарнер был удостоен многих наград таких журналов, как «Эсквайр», «Метроном», «Даун Бит», «Плейбой» и др.

Первым из джазовых музыкантов получил право на персональный филармонический концерт в Кливленде (концерт состоялся 27 марта 1950 года в зале Music Hall).

Он автор ряда известных джазовых пьес, таких как «Dreamy», «Mambo Erroll», «Play piano play», «That’s My Kick», «Moment’s Delight», «Passing Through», «Up In Errol’s Room», «Feeling Is Believing», «Mambo Carmell, Erroll’s Theme» и многих других.

Участниками трио Эролла Гарнера в разное время были: басисты Эл Холл, Джон Леви, Эл Лукас, «Ред» Коллендер, Эдди Колхаун, «Айк» Айзаакс; барабанщики «Спекс» Пауэлл, Хэл Уэст, Джо Харрис, «Шедоу» Уилсон, Дензил Бест и другие.

В 1965 Эрролл Гарнер написал музыку к кинофильму «Новая любовь». Затем гастролировал в Латинской Америке и Азии, появлялся во многих телешоу, участвовал в благотворительных акциях (например, в передачах Евровидения в пользу детей-инвалидов).

Кроме того, Эрролл Гарнер был выдающимся шоуменом. Он никогда не отказывался от развлекательной функции своей игры на рояле, стремился доставить удовольствие — и себе, и слушателям. По этому поводу Гарнер как-то говорил:

• «Мне нравилось играть определенные темы из-за их мелодий. С какой стати я должен был делать эти мелодии неузнаваемыми? Надо сказать, что большинство современных музыкантов просто не учитывают желания людей. Они забывают о том, что они сами люди, и превращаются в отшельников от искусства».

И далее добавлял:

• «Для меня концертный зал — не что иное как большая комната, в которой собрались мои друзья».

В 1975 году болезнь (сильное воспаление легких) заставила его сойти со сцены. Неожиданно умер в Лос-Анджелесе 2 января 1977 года от внезапного сердечного приступа (осложнение от пневмонии).

Творчество

Работа в студиях

Эрролл Гарнер сделал много записей на различных фирмах звукозаписи, в том числе на таких как: Savoy Records, Mercury, RCA, Dial, Columbia, EmArcy, ABC-Paramount, MGM, Reprise, а также на своем собственном лейбле Octave. Записывался практически без дублей: просто садился за рояль и часами играл. Критик и антрепренёр Джордж Авакян впоследствии вспоминал об одной из таких записей:

• «Эрролл отыграл тринадцать номеров — в среднем по 6 минут каждый — без репетиций и дублей. Даже учитывая получасовую паузу на кофе, мы закончили на 75 минут раньше, чем обычно во время стандартной студийной сессии, но Эрролл записал в этот промежуток целых 80 минут музыки вместо обычных 10 — 12. Его исполнение, по общему мнению, улучшить было невозможно. Единственное, что он попросил, — включить воспроизведение, но, прослушав несколько хорусов, делал нетерпеливый жест: прокручивайте дальше».

Стиль пианиста

Стиль Гарнера (сложившийся к середине 40-х годов) совершенно уникален и неповторим. Активный аккордовый аккомпанемент в левой руке (напоминающий гитарную технику), по отношению к которому смещались акценты мелодической линии правой, — создавало незабываемый эффект сильного ритмического напряжения. Гарнер, таким образом, как бы утяжелял свинг, одновременно насыщая свою игру множеством оттенков и мелизмов. Его октавная беглость, обрамленная контрастной игрой левой руки, вызывала у слушателей ощущение игры сразу на двух роялях.

• «Хотя Гарнер и является представителем современного джаза, его стиль весьма отличен от бопа. Он выработал своё собственное характерное звучание, деля четыре бита левой рукой, подобно гитаре. Он часто работает с трио, используя бас и ударные, но отлично может играть один и при этом не терять своего неподражаемого бита. Мне нравится его манера игры по ряду причин, и прежде всего потому, что его стиль действительно оригинален и содержит в себе больше чувства, чем у любого другого джазового пианиста, которого я могу припомнить. Для меня Гарнер — это Билли Холидей от рояля», — говорила известная джазовая пианистка и композитор Мэри Лу Уильямс

Известный специалист по джазу, немецкий исследователь музыки Йоахим-Эрнст Берендт в своей многократно переиздававшейся «Книге о джазе» построил генеалогическое дерево джазовых пианистов, проследил взаимосвязи и взаимовлияния в истории развития джазового фортепиано. Эрролл Гарнер не вписался не в одно из направлений по предложенной немецким музыковедом классификации. Творчество Гарнера всегда отличалось особой индивидуальностью и не позволяло связать его с каким-либо одним конкретным направлением в джазе. Оно не поддается формальной классификации (подобно стилям Эллингтона, Монка), не укладывается в рамки отдельных направлений, хотя и связано со многими из них. В его игре обнаруживаются элементы, идущие от регтайма и страйд-пиано, классического блюзового пианизма, гарлемского джампа и раннего фортепианного свинга, отчасти от бибопа и кул-джаза. Причем все эти разнородные стилевые элементы и влияния у Гарнера выступают в единстве, одухотворенном его самобытной личностью, темпераментом, природным творческим даром, ярко индивидуальным образом мышления и чувствования (весьма близком по типу к фольклорному мироощущению, что позволяет провести параллель с Луи Армстронгом).

Несмотря на попытки подражания гарнеровской манере, никому из его многочисленных последователей и эпигонов не удалось по-настоящему овладеть ею, создать её полноценный эквивалент.

В широком смысле Гарнера принято считать представителем мейнстрима — он сумел в законченной совершенной форме соединить идеи олд-тайм-джаза, свинга и современных стилей, сохраняя опору на классические традиции (в сущности, он традиционалист в сфере мейнстрима).

В статье журнала «Jazz-Квадрат», посвящённой Эрролу Гарнеру, обозреватель Анна Аладова задает сама себе вопрос:

• «Откуда пророс необыкновенный, красивый, богатый гарнеровский стиль? Только ли из творчества Каунта Бэйси, Арта Тэйтума, Леса Брауна, Диззи Гиллеспи и Дюка Эллингтона, перед которыми пианист преклонялся в начале пути?»

И тут же отвечает:

• «На формирование его исполнительской манеры, кроме джазменов, повлияли, вероятно, и виртуозы-классики: Ференц Лист, Клод Дебюсси, Сергей Рахманинов. Кое-что Гарнер, может быть, перенес в свою игру из воспоминаний: например, бит в левой руке — из практики музицирования на тубе, тремоло в правой — из звучания старых пластинок, услышанных в детстве. Впрочем, разъять на составляющие неорганизованное творческое сознание интуита-самоучки невозможно. В истории джаза Эрролл Гарнер — величина самодостаточная, и гораздо разумнее, наверное, оценить собственное влияние пианиста на музыкантов, вдохновленных его самобытностью. А поскольку записей музыки Гарнера за весь период его творческой деятельности (до 1975 года) было сделано великое множество, то влияние это ещё долго не иссякнет. И немало джазменов будут начинать свою карьеру с подражания роскошному гарнеровскому пианизму».

Избранная дискография

• 1944 — Yesterdays {Savoy}
• 1944 — Overture to Dawn, Vol. 2 {Blue Note}
• 1944 — Overture to Dawn, Vol. 5 {Blue Note}
• 1944 — Overture to Dawn, Vol. 3 {Blue Note}
• 1944 — Overture to Dawn, Vol. 1 {Blue Note}
• 1944 — Overture to Dawn, Vol. 4 {Blue Note}
• 1944 — Passport to Fame {Atlantic}
• 1944 — Serenade in Blue {Clarion}
• 1945 — Separate Keyboards {Savoy}
• 1945 — Erroll Garner and Billy Taylor {Savoy}
• 1945 — The Elf {Savoy}
• 1945 — Serenade to «Laura» {Savoy}
• 1945 — Gone with Garner {Mercury}
• 1945 — Jazz 'Round Midnight: Erroll Garner {Polygram}
• 1947 — Cocktail Time {Dial}
• 1947 — Erroll Garner, Vol. 1 {Dial}
• 1949 — Erroll Garner Playing Piano Solos, Vol. 1 {Savoy}
• 1949 — Erroll Garner Playing Piano Solos, Vol. 2 {Savoy}
• 1949 — Erroll Garner Playing Piano Solos, Vol. 3 {Savoy}
• 1949 — Erroll Garner Playing Piano Solos, Vol. 4 {Savoy}
• 1949 — Erroll Garner at the Piano {Savoy}
• 1949 — Penthouse Serenade {Savoy}
• 1949 — Rhapsody {Atlantic}
• 1949 — Garnering {EmArcy}
• 1949 — At One of His Famous Gaslight {Jazz Sessions}
• 1950 — Long Ago and Far Away {Columbia}
• 1950 — Plays for Dancing {Columbia}
• 1950 — Encores in Hi-Fi {Tristar}
• 1951 — Gone-Garner-Gonest {Columbia}
• 1951 — Gems {Columbia}
• 1951 — Body and Soul {Columbia}
• 1951 — Piano Stylist {King}
• 1951 — The Provocative Erroll Garner {Columbia}
• 1951 — Garnerland {Columbia}
• 1951 — Piano Variations {King}
• 1952 — Solo Flight {Columbia}
• 1953 — Plays for Dancing [10"] {Columbia}
• 1953 — Lullaby of Birdland / Memories of You {Columbia}
• 1954 — Too Marvelous for Words, Vol. 3 {EmArcy}
• 1954 — Erroll! {EmArcy}
• 1954 — Mambo Moves Garner {Mercury}
• 1954 — Misty {Mercury}
• 1954 — The Original Misty {Mercury}
• 1954 — Erroll Garner Plays Misty {EmArcy}
• 1954 — Compact Jazz: Erroll Garner {Verve}
• 1955 — Afternoon of an Elf {Mercury}
• 1955 — Solo {Mercury}
• 1955 — Solitaire {Mercury}
• 1955 — Concert by the Sea [live] {Columbia}
• 1956 — He’s Here! He’s Gone! He’s Garner {Columbia}
• 1956 — The Most Happy Piano {Columbia}
• 1956 — Swinging Solos {Columbia}
• 1956 — Other Voices {Columbia}
• 1957 — Soliloquy {Columbia}
• 1957 — Another Voice {Columbia}
• 1958 — Paris Impressions, Vol. 1 {Sony Special}
• 1958 — Paris Impressions, Vol. 2 {Columbia}
• 1958 — Errol Garner Plays Gershwin and Kern {Mercury}
• 1958 — Erroll Garner [Ron-Lette] {Ron-Lette}
• 1959 — Dreamstreet {Paramount}
• 1959 — Dreamstreet & One World Concert {Telarc}
• 1959 — Erroll Garner [Crown] {Crown}
• 1960 — The One and Only Erroll Garner {Columbia}
• 1961 — Dancing on the Ceiling {EmArcy}
• 1961 — Easy to Love {Polygram}
• 1961 — Close-Up in Swing ABC [Import]
• 1963 — One World Concert [live] {Reprise}
• 1963 — A You Brought a New Kind of Love {Mercury}
• 1964 — Campus Concert [live] {MGM}
• 1964 — Now Playing: A Night at the Movies/Up in… {Telarc}
• 1964 — Plays Gershwin and Kern {EmArcy}
• 1964 — A Night at the Movies {MGM}
• 1964 — Magician & Gershwin and Kern {Telarc}
• 1966 — That’s My Kick {MGM}
• 1966 — Now Playing {MGM}
• 1967 — Seeing Is Believing {Mercury}
• 1968 — Up in Erroll’s Room {MPS}
• 1971 — Feeling Is Believing {Mercury}
• 1971 — Gemini {MPS}
• 1974 — Magician {London}
• 1994 — Rosetta {Jazz World}
• 1994 — Soliloquy at the Piano {Tristar}
• 1994 — Night and Day {Four Star}
• 1996 — Bounce with Me {Jazz Hour}
• 1996 — Moon Glow {Rykodisc}
• 1996 — Piano Perspectives {Fat Boy}
• 1996 — Overture to Dawn {Le Jazz}
• 1997 — Contrasts {PSM}
• 1998 — Play Piano Play [Drive] Drive Archive
• 1998 — In the Eroll Garner Mood EPM
• 1999 — Night at the Movies Up in Erroll’s Room {Telarc}
• 2000 — In the Beginning {Magnum}

Избранные DVD

• Erroll Garner «Jazz 625»
• Erroll Garner «In Performance»
• Erroll Garner Quartet «Paris 1972 & Copenhagen 1971»

О личной жизни и привычках

Эрролл Гарнер вел холостяцкий образ жизни и был довольно равнодушен к обществу женщин. У него была собака, за которой он трепетно ухаживал. Вся его личная жизнь — это история гения-одиночки, рассеянного, с неустроенным бытом, капризного. Один из его капризов: участники трио должны были всегда выступать в костюмах. Это стесняло музыкантов, и басист Эдди Колхаун жаловался, что трудно свинговать на контрабасе в смокинге. Однако для Гарнера вполне естественно носить неудобные наряды. На концерты он берет с собой несколько костюмов, рубашек, галстуков, 4-5 полотенец (у него была удивительная способность вытирать лицо левой рукой, не прекращая игры), несколько бутылок прохладительных напитков и… телефонную книгу Манхэттена: ни одна подушечка для фортепианных стульев не подходит ему лучше .

Его выступления — всегда сюрприз. Он никогда ничего не планировал. Его руки — каждая по отдельности — имели собственный характер и могли играть в разном темпе. Гарнер, родившись не правшой и не левшой, мог расписываться обеими руками. На концертах он никогда ничего не говорил. Своих музыкантов Гарнер рассаживал так, чтобы хорошо их видеть и чтобы они видели его: басиста — слева (там ему удобнее наблюдать за левой рукой Гарнера), а ударника — справа. Если в конце пьесы Эрролл делал короткий восходящий пассаж, значит, пришло время перерыва. О том, какая пьеса будет звучать, ритм-группа узнавала из длинных вступительных фортепианных соло: пианист не любил сразу начинать тему.

Библиография

• Фейертаг В. Б. Джаз. XX век. Энциклопедический справочник. — Спб.: «СКИФИЯ», 2001, с.101. ISBN 5-94063-018-9
• Ньютон Ф. Джазовая сцена.— Новосибирск: Сиб.унив.изд-во, 2007, с.101. ISBN 5-94087-308-1
• Bohlander K., Holler K.-H. Jazzfuhrer.— Leipzig, 1980, с.217 — 218.

Ссылки

• [music.km.ru/encyclop.asp?s=E7692E3E6D5346C183BB3DD0DA695C59&topicnumber=596 Эрролл Гарнер — Энциклопедия музыки]
• [qblog.nov.ru/news/comments/erroll_garner_1954_contrasts/ Эрролл Гарнер — Contrasts (1954)]
• [old.radiomayak.ru/schedules/9661/21394-audio.html Эрролл Гарнер — на радио Маяк]
• [st52.narod.ru/reviews/52street/52street.html Эрролл Гарнер и 52-я улица]
• [muzjazz.ru/2008/04/15/erroll-garner.html Эрролл Гарнер — на muzjazz]
• [allmusic.com Эрролл Гарнер — Дискография]
• [web.archive.org/web/19991013041405/www.geocities.com/BourbonStreet/1542/garner.htm Эрролл Гарнер — сайт поклонников](недоступная ссылка — история, копия)
• [allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:aiftxqt5ldae Эрролл Гарнер на allmusic.com]
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=1774 Erroll Garner’s Photo & Gravesite]
• [Erroll Garner Archives]
• [www.answers.com/topic/erroll-garner?cat=entertainment Erroll Garner — biography]

Отрывок, характеризующий Гарнер, Эрролл

– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.