Ирвинг, Эми

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эми Ирвинг
Amy Irving
Имя при рождении:

Эми Дэвис Ирвинг

Дата рождения:

10 сентября 1953(1953-09-10) (70 лет)

Место рождения:

Пало-Альто, Калифорния, США

Гражданство:

США США

Профессия:

актриса

Карьера:

1975 — настоящее время

Эми Дэвис Ирвинг (англ. Amy Davis Irving; род. 10 сентября 1953, Пало-Альто, Калифорния, США) — американская актриса. Наиболее известные роли в фильмах: «Перекрёсток Дэлэнси», «Ярость» и «Кэрри». За роль в фильме «Йентл» была номинирована на премию «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана и премию «Золотая малина» за худшую женскую роль второго плана соответственно.





Биография

Ранние годы

Эми Ирвинг родилась в Пало-Альто в Калифорнии, в семье режиссёра театра и кино Джюля Ирвинга и актрисы Присциллы Пойнтер. У Эми есть старший брат Дэвид[1], который работает писателем и режиссёром, и сестра Кэти, которая является певицей и учительницей глухих детей. У Эми еврейские корни со стороны отца, а предки со стороны матери были из Уэльса и чероки. Эми воспитывалась в рамках верований секты «Христианская наука» Мэри Бэйкер Эдди (Christian Science)[2].

В конце 60-х, начале 70-х годов, Ирвинг выступила в ряде постановок в театре «American Conservatory Theater» города Сан-Франциско. Также она обучалась в Лондонской академии музыкального и драматического искусства и в 17 лет дебютировала во «вне-бродвейной» постановке «And Chocolate on Her Chin». Она окончила Профессиональную Детскую Школу в Манхеттене.

Карьера

В первый раз Эми вышла на сцену в возрасте 2,5 лет в роли второстепенной героини одной из т. н. «принцесс Примроуз» в спектакле, режиссёром которого был её отец, один из владельцев Линкольн-центра. В 1965 — 1966 (12 лет) она была статисткой в бродвейском шоу по комедии Уильяма Уичерли «Провинциалка» (англ.) (англ. «The Country Wife»), — Эми продавала хомяка в массовой сцене Стэйси Кичу, режиссёром был друг семьи Роберт Саймондс (англ.). (После смерти Джюля Ирвинга мать Эми снова выйдет замуж и Роберт Саймондс окажется ей отчимом — вместе они, в частности, снимутся в «семейном фильме» брата Дэвида по сказке бр. Гримм «Румпельштильцхен» («Злобный карлик»), 1987, c Джоном Молдером-Брауном в роли Принца).

В середине 70-х, по возвращении в Лос-Анджелес из Лондонской академии музыкального и драматического искусства, Эми Ирвинг полгода пробуется в большие голливудские проекты и играет маленькие роли на телевидении — в частности, в сериалах «Женщина-полицейский» (англ.) и «Счастливые дни» Гарри Маршалла.

Эми, в частности, пробовалась на роль Принцессы Леи в «Звёздных войнах».

Она получит главную роль в ТВ-эпопее по известному роману (англ.) [3] Энтона Майрера (англ.) об американской армии Первой и Второй мировой «Однажды орёл…» (англ.) и сыграет Джульетту в постановке Лос-Анджелесского Свободного Шекспировкого театра (1975), — эту же роль она с успехом будет позже играть в Сиэттлском Репертуарном театре (англ.) (19821983).

Личная жизнь

Ирвинг встречалась с американским режиссёром Стивеном Спилбергом с 1976 по 1979. Затем у Эми была связь с Вилли Нельсоном, с которым они вместе играли в картине «Жимолость». Разрыв со Спилбергом стоил ей роли Мэрион Рэвенвуд в кинофильме «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега», но через некоторое время они снова стали встречаться и поженились в 1985. Брак продолжался недолго и в 1989 году был расторгнут, а Эми в результате развода получила рекордные для того времени 100 миллионов долларов. В 1996 году Эми Ирвинг вышла замуж за бразильского кинорежиссера Бруну Баррету.

У неё двое сыновей: Макс Самюэль (от Спилберга) и Габриэль (от Баррето). Ирвинг и Баррето развелись в 2005 году и сейчас она встречается с режиссёром документальных фильмов Кеннетом Баузером.

Творчество

Роли в театре

Театр на Бродвее

[en.wikipedia.org/wiki/Off_Broadway Off Broadway]

  • 2008 — «Waters of March».
  • 2006 — «A Safe Harbor for Elizabeth Bishop».
  • 2004 — «Celadine».
  • 2004 — «The Exonerated».
  • 2002 — «The Guys».
  • 2002 — «Ghosts».
  • 1988 — «The Road to Mecca».

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Ирвинг, Эми"

Примечания

  1. Дэвид Ирвинг (англ.) на сайте Internet Movie Database
  2. McBride Joseph. Steven Spielberg: A Biography. — Da Capo Press. — P. 293. — ISBN 0306809001.
  3. Издан в СССР: Майрер Э. (англ.) Однажды орёл… М.: Воениздат, 1976; 1978. — 806 с.
  4. [www.horror-movies.ru/Reviews-3/Rumpelstiltskin.htm «Злобный карлик» в «Энциклопедии фильмов ужасов и фантастики»]

Ссылки


Отрывок, характеризующий Ирвинг, Эми

– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.