Наварро Монтойя, Карлос

Карлос Наварро Монтойя
Общая информация
Полное имя	Карлос Фернандо Наварро Монтойя
Родился	26 февраля 1966(1966-02-26) (58 лет) Медельин, Колумбия
Гражданство	Колумбия Аргентина
Рост	185 см
Позиция	вратарь
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1984—1986	Велес Сарсфилд	66 (-?)
1986—1987	Санта-Фе	38 (-?)
1987—1988	Велес Сарсфилд	14 (-?)
1988—1996	Бока Хуниорс	333 (-297)
1997	Эстремадура	23 (-29)
1997—1998	Мерида	38 (-53)
1998—2000	Тенерифе	48 (-56)
2001	Депортес Консепсьон	13 (-?)
2001—2003	Чакарита Хуниорс	62 (-?)
2004—2005	Индепендьенте	57 (-?)
2005—2006	Химнасия и Эсгрима	38 (-41)
2006	Атлетико Паранаэнсе	2 (-?)
2007	Нуэва Чикаго	19 (-?)
2007—2008	Олимпо	13 (-?)
2008—2009	Лухан де Куйо	? (-?)
2009	Такуарембо	8 (-?)
Национальная сборная**
1985	Колумбия	3 (-4)
Тренерская карьера
2013	Чакарита Хуниорс
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Карлос Фернандо Наварро Монтойя (родился 26 февраля 1966 года) — колумбийско-аргентинский футболист, выступавший на позиции вратаря.

За время профессиональной карьеры, которая охватывает 25 лет, он представлял команды из Аргентины, Колумбии, Испании, Чили, Бразилии и Уругвая, всего 15 разных клубов (в основном «Бока Хуниорс»). В Аргентине он получил прозвище «El Mono» (рус. Обезьяна). В общей сложности он провёл 752 официальных матча.

Клубная карьера

Наварро Монтойя родился в Медельине, Колумбия, но начал играть на профессиональном уровне в Аргентине в возрасте 18 лет, с «Велес Сарсфилд». В сезоне 1986/87 он играл за «Санта-Фе», а в 1988 году он присоединился к «Бока Хуниорс». В новом клубе он почти десять лет был основным вратарём — никогда не играл менее чем 35 матчей за сезон — также он установил клубные рекорды по числу матчей подряд (180) и минут без пропущенных мячей (824), в итоге он провёл 396 официальных матчей за «Боку». Его последняя игра, однако, закончилась поражением со счётом 1:3 от «Банфилда».

В январе 1997 года в возрасте почти 31 года Монтойя присоединился к «Эстремадуре» из Ла Лиги. Однако, эта команда, как и следующие два его клуба («Мерида» и «Тенерифе»), вылетели из высшего дивизиона. После недолгого пребывания в Чили с клубом «Депортес Консепсьон» он вернулся в Аргентину и в течение пяти сезонов играл в высшем дивизионе за «Чакарита Хуниорс», «Индепендьенте» (после прихода в команду молодого Оскара Устари контракт 39-летнего Монтойи не был продлён) и «Химнасия и Эсгрима».

В последующие годы Монтойя редко попадал в основные составы своих команд, играя в Аргентине, Бразилии и Уругвае. 10 июля 2009 года в возрасте 43 лет он объявил о своём уходе из профессионального футбола, заявив: «Это „прощай“, но и „спасибо“».

Первый тренерский опыт Монтойя получил в «Чакарита Хуниорс», откуда был уволен после лишь одной победы в шести матчах .

Международная карьера

Как натурализованный аргентинец Наварро хотел представлять «Альбиселесте», но он получил отказ ФИФА, так как он уже играл за Колумбию в трёх матчах квалификации к чемпионату мира 1986 (два матча против Парагвая), пропустив четыре гола.

В 1998 году ФИФА смягчила своё решение и дало игроку специальное разрешение играть за сборную Аргентины, но в возрасте 32 лет он уже не считался перспективным и никогда не представлял Аргентину.

Ссылки

• [www.futbolxxi.com/Futbolista.aspx?ID=7839&SEOFutbolista=Navarro+Montoya+Carlos+Fernando Argentine League statistics]  (исп.)
• [www.bdfutbol.com/en/j/j390.html BDFutbol profile]
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id={{{id}}} Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

Отрывок, характеризующий Наварро Монтойя, Карлос

Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.