Олсуфьев, Василий Дмитриевич

Василий Дмитриевич Олсуфьев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Акварель П. Ф. Соколова, 1846 год</td></tr>
камергер, обер-гофмейстер
Рождение:	21 (8) июня 1796(1796-06-08) Москва
Смерть:	11 февраля (30 января) 1858(1858-01-30) (61 год) Рим
Род:	Олсуфьевы
Дети:	3 сына и 4 дочери
Награды:

Граф (с 1856) Василий Дмитриевич Олсуфьев (1796—1858) — участник войны 1812 года, московский гражданский губернатор, обер-гофмейстер, приближённый Александра II в бытность его цесаревичем. Родоначальник графской ветви Олсуфьевых, устроитель усадьбы Ершово.

Биография

Родился в Москве, внук екатерининского статс-секретаря Адама Васильевича Олсуфьева, сын действительного статского советника Д. А. Олсуфьева, бывшего в 1807—1808 годах московским губернским предводителем дворянства, от брака с Дарией Александровной Делицыной, «воспитанницей» (внебрачной дочерью) вице-канцлера князя A. M. Голицына. Имел старшего брата Александра.

Образование получил в Пажеском корпусе, по окончании курса которого в апреле 1813 года был произведён в корнеты Ахтырского гусарского полка. В составе этого полка, под командованием Д. В. Давыдова, он принял участие в походе во Францию и за отличия в сражениях был награждён 18 апреля 1814 года орденом св. Анны 4-й степени и в мае переведён в лейб-гвардии Гусарский полк. После возвращения в 1815 году в Россию Олсуфьев познакомился с А. С. Пушкиным.

По семейным обстоятельствам (болезнь матери) 7 января 1820 года он оставил военную службу и вскоре выехал за границу, где часто встречался и совершал путешествия с В. А. Жуковским. В 1822 году, вернувшись в Россию, он поселился в родовом имении Ершово, где его заботами был создан замечательный усадебный комплекс. В это время он женился на Марии Алексеевне Спиридовой.

В 1825 году он был назначен почётным смотрителем Звенигородского уездного училища; с 1828 по 1836 годы избирался звенигородским уездным предводителем дворянства. В 1830 году Олсуфьев был пожалован в камергеры, а в 1836 году в церемониймейстеры.

Назначенный 13 февраля 1838 году московским гражданским губернатором, с производством в действительные статские советники, Олсуфьев через два года, 12 октября 1840 года, был переведён в Петербург исполнять должность гофмаршала двора цесаревича Александра Николаевича и с этих пор до конца жизни состоял в придворной службе и постепенно был пожалован званием обер-гофмейстера (июль 1850) и награждён многими орденами, в том числе: орден Св. Анны 1-й ст. (15.04.1841), орден Белого Орла (21.04.1843), орден Св. Владимира 2-й ст. (16.04.1848), орден Св. Александра Невского (19.04.1853); в апреле 1855 года ему были пожалованы алмазные знаки ордена Св. Александра Невского. В связи с коронационными торжествами 26 августа 1856 года В. Д. Олсуфьев был возведён в графское достоинство.

В середине мая 1857 года вместе с женой выехал из России для лечения. Скончался скоропостижно от аневризмы в Риме 11 февраля 1858 года; был погребён в Москве на кладбище Данилова монастыря рядом с могилами своих предков. В. А. Муханов писал в дневнике:

Пришло известие о кончине графа Олсуфьева, умного, доброго и истинно-русского человека. Горячо любя своё отечество, он держался старинной простоты в жизни, избегал утонченностей новейшего комфорта и роскоши, но притом любил изобилие за столом своим, за которым сидел как патриарх, окруженный многочисленным семейством. Все западное противно было его чистому, родному, патриотичному чувству. Обращение его отличалось особенным радушием, и присутствие при дворе принесло много пользы.

Личные качества

По свидетельствам современников, граф Олсуфьев отличался мягким добрым сердцем и религиозностью. Состоя гофмейстером сначала цесаревны, а потом императрицы Марии Александровны, он, по её собственному признанию, укрепил её в истине православной веры. Состоял в дружеских отношениях со многими светскими и духовными писателями (в особенности с Жуковским), поддерживавшими с ним оживленную переписку, отчасти проникшую и в печать. В огромном эпистолярном наследии московского митрополита Филарета определённую роль занимает переписка с В. Д. Олсуфьевым: выписка из одного письма (от 29 октября 1853), касавшаяся стологадания, была опубликована (без указания адресата) в журнале «Христианское чтение», а затем в «Русской старине» (О столоверчении // Русская старина. — 1894. — Т. 81. — № 1. — С. 214—217). В 1898 году в «Христианском чтении» были опубликованы 9 писем Олсуфьева, а в 1909 году — в «Русском архиве» — были напечатаны 42 письма митрополита Филарета Олсуфьеву.

Граф Олсуфьев жил в своём доме на Фонтанке, а летом вместе с цесаревичем уезжал в Петергоф или Царское Село. М. А. Корф вспоминает случай, когда Николай I, проезжая в тумане по царскосельским садам, «вдруг заметил сквозь обыкновенную нашу осеннюю мглу огненный шар, носившийся, казалось, высоко в небесах и ежеминутно менявшийся в цвете»

По возвращении во дворец государь тотчас послал фельдъегеря на Пулковскую обсерваторию спросить: замечено ли там это явление и обращено ли на него должное внимание? Ответ был, что ничего не видели и что притом густой туман не позволял вообще никаких наблюдений. Позже, когда придворные собрались на обыкновенный вечер у императрицы, государь рассказал перед всеми о виденном им феномене, и что же оказалось? Гофмаршал цесаревича, Олсуфьев, чистосердечно сознался, что это был воздушный шар из разноцветной бумаги, освещённый изнутри несколькими свечами и пущенный им для забавы своих детей! От тумана он принимал разные фантастические формы и притом представлялся по виду гораздо большим в отдалении.

Сыновья графа Олсуфьева вместе с будущим Александром III регулярно исполняли в Царском Селе септеты для медных инструментов. C его сыновьями и племянниками был хорошо знаком Л. Н. Толстой. Прекрасный семьянин, граф Олсуфьев, по суждению А. Ф. Тютчевой, был человеком «разочарованным, во всяком деле видящим только затруднения и осложнения». В его вологодском имении помощником управляющего лесными имениями служил отец В. А. Гиляровского; будущий писатель в этом имении и родился.

В. Д. Олсуфьев имел добрые отношения с викариями Московской епархии епископами Дмитровскими, которые местоприбыванием имели находившийся недалеко от Ершово, Саввино-Сторожевский монастырь. особенно тёплые взамиотношения сложились с Иннокентием (Сельнокриновым) и Иосифом (Богословским). Помимо церкви в Ершово на средства Олсуфьева была выстроена церковь в другом его имении — селе Голубеях Брянского уезда.

Семья

Жена — Мария Алексеевна Спиридова (1799—1878), дочь адмирала Алексея Григоревича Спиридова от брака его с Екатериной Фёдоровной фон Швебс; фрейлина императриц Марии Федоровны и Александры Федоровны. По воспоминаниям внучки, в молодости Мария Алексеевна была влюблена в барона Егора Мейендорфа и по обычаю времени как-то гадала на него на святки. Явившейся ей во сне барон, упрямо повторял: «Я не женюсь на тебе!». Сон сбылся: они не поженились, но их дети все-таки вступили в брак. Она была милой, доброй и тихой женщиной, не любившей света и много времени проводившей за вышиванием и за книгами.

В противоположность мужу была реалистического склада ума, имела склонность к математике и любила музыку. В 1857 году была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины малого креста. Последние годы жила летом на даче в Орениенбауме, зиму — в Петербурге. Скончалась от саркомы желудка в доме дочери своей Мейендорф в селе Томашевке Киевской губернии и была похороненеа рядом с мужем в Москве в Даниловском монастыре. В браке имела семерых детей:

• Алексей Васильевич (1831—1915), генерал, филолог, женат на Александре Андреевне Миклашевской (1831—1929).
• Адам Васильевич (1833—1901), генерал-лейтенант, женат на Анне Михайловне Обольяниновой (1835—1899), племяннице канцлера А. М. Горчакова; у них сын Дмитрий.
• Ольга Васильевна (1835—1915), замужем за А. А. Васильчиковым, владельцем усадьбы Коралово (неподалёку от Ершова).
• Дарья Васильевна (1836—1913), фрейлина, вышла очень поздно замуж за Антуана Моро, вероятно, сына Анны-Екатерины-Шарлотты Бутье де Сенглин (1777—1854) от брака с Жаном-Пьером-Теодором Моро де Мельтиер (1781—1848), пленным французским офицером. В середине 1810-х семья Моро жила в Муратово, была знакома с Жуковским. Графиня была автором переводов, оригинальных романов, драм. Не имея детей, супруги посвятили себя благотворительной деятельности, создали и содержали несколько приютов в Петербурге и Москве. Во 2-й пол. 19 века переехали в Литву — имение Даубишкяй, где содержали приют для 14 девочек.
• Александра Васильевна (1838—1913), замужем за графом Н. Н. Зубовым.
• Мария Васильевна (1841—1921), в замужестве с 1867 года за Ф. Е. Мейендорфом (1842—1911), сыном барона Е. Ф. Мейендорфа.
• Александр Васильевич (1843—1907), генерал-адъютант, начальник канцелярии императорской главной квартиры Александра III. Был женат на графине Екатерине Львовне Соллогуб (1847—1902).

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Алексей Васильевич,
  сын
• Nikolay Ge 017.jpeg

  Адам Васильевич,
  сын
• Nikolay Ge 018.jpeg

  Анна Михайловна,
  невестка
• Daria Olsufjeva (Moro) by I. Makarov (1856, Tropinin museum).jpg

  Дарья Васильевна,
  дочь

Источники

• Ястребцов Е. Олсуфьев, Василий Дмитриевич (граф) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Матерьялы к истории рода Олсуфьевых. Линия Василия Дмитриевича (1796—1858) первого графа Олсуфьева. — М., 1911.

Отрывок, характеризующий Олсуфьев, Василий Дмитриевич

– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.