Олсуфьев, Алексей Васильевич
Поделись знанием:
К:Википедия:Страницы на КУЛ (тип: не указан)
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
 |
Эта страница требует существенной переработки. Возможно, её необходимо викифицировать, дополнить или переписать.
Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К улучшению/25 октября 2015. |
| Алексей Васильевич Олсуфьев | ||||||||||||||||
 | ||||||||||||||||
| Дата рождения | ||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата смерти | ||||||||||||||||
| Принадлежность | ||||||||||||||||
| Звание | ||||||||||||||||
| Сражения/войны |
Подавление Венгерского восстания 1848—1849 | |||||||||||||||
| Награды и премии |
Иностранные:
| |||||||||||||||
Граф Алексей Васильевич Олсуфьев (12.08.1831—09.06.1915) — русский генерал и филолог из рода Олсуфьевых, сын В. Д. Олсуфьева, хозяин подмосковной усадьбы Ершово.
Биография
Назван в честь деда, адмирала А. Г. Спиридова.
- 1849 год — выпущен из Пажеского корпуса корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк.
- 1849 год — участвовал в Венгерском походе.
- 1854—1855 годы — участвовал в Крымской войне.
- 1855—1863 годы — адъютант Великого князя Николая Николаевича-старшего.
- 1859 год — участвовал в боевых действиях на Кавказе.
- 1863—1865 годы — командир Нарвского гусарского полка.
- 1865—1872 годы — командир лейб-гвардии Гродненского гусарского полка.
- 1868 год — зачислен в Свиту ЕИВ.
- 1872—1873 годы — командир Варшавской гвардейской кавалерийской бригады.
- 1873 год — командир 3-й бригады 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.
- 1873—1874 годы — числился в запасных войсках.
- 1877—1878 годы — участвовал в русско-турецкой войне.
- 1877—1880 год — состоял в прикомандировании к Главному интендантскому управлению.
- 1880—1884 годы — состоял по Военному министерству.
- 1884-после 1910 гг. — почетный опекун Московского присутствия опекунского совета учреждений Императрицы Марии.
- 1896—1906 годы — директор Измайловской военной богадельни Императора Николая I и член Александровского комитета о раненых.
- 1908—после 1914 — член Александровского комитета о раненых.
Генерал Олсуфьев поддерживал дружеские отношения со своим бывшим сослуживцем Афанасием Фетом, который гостил у него в Ершове и посвящал стихи супругам Олсуфьевым[1].
Военные чины
- 1849 год — корнет
- 1849 год — поручик
- 1852 год — штабс-ротмистр
- 1855 год — ротмистр
- 1860 год — произведен в полковники за боевые отличия
- 1866 год — произведён в генерал-майоры за отличие
- 1878 год — произведён в генерал-лейтенанты за отличие
- 1892 год — произведён в генералы от кавалерии за отличие
Награды
Российской Империи:
- 1856 год — Орден Святого Станислава 3 ст.
- 1859 год — Орден Святой Анны 3 ст.
- 1859 год — Орден Святого Владимира 4 ст. с мечами и бантом
- 1861 год — Орден Святого Станислава 2 ст. с Императорской короной
- 1863 год — Орден Святой Анны 2 ст.
- 1865 год — Орден Святого Владимира 3 ст. с мечами
- 1867 год — Орден Святого Станислава 1 ст.
- 1870 год — Орден Святой Анны 1 ст.
- 1873 год — пожалована Императорская корона к ордену Святой Анны 1 ст.
- 1879 год — Орден Святого Владимира 2 ст.
- 1883 год — Орден Белого орла
- 24.04.1888 год — Орден Святого Александра Невского
- 14.05.1896 год — награждён бриллиантовыми знаками к ордену Святого Александра Невского.
- 1901 год — Орден Святого Владимира 1 ст.
Иностранных государств:
- 1857 год — Командорский крест ордена Святых Маврикия и Лазаря (Италия)
- 1861 год — Орден Красного орла 2 ст. (Пруссия)
- 1868 год — Ольденбургский Орден Заслуг Петра-Фридриха-Людвига 2 ст. со звездой
- 1896 год — Большой крест Орден Людвига Гессенского 2 ст. со звездой
- 1878 год — Орден Звезды Румынии 2 ст. со звездой (Румыния)
Труды
Главные его труды: рецензия на перевод Ювенала А. А. Фета (в «Журнале Министерства народного просвещения», 1886, №№ 3-8 и отдельное издание), с несколькими экскурсами, имеющими вполне самостоятельное значение (например, о XV сатире и о ссылке Ювенала в Египет), и биография Марциала (там же, 1890 г., №№ 1-4, также отдельное издание, Москва, 1890) — самая обстоятельная работа о Марциале не только в русской, но и в иностранной литературе того времени.
Семья
Был женат на своей двоюродной племяннице фрейлине Александре Андреевне Миклашевской (1846—1929), дочери украинского фарфорозаводчика А. М. Миклашевского. Владела имением Волокитино в Черниговской губернии, и домами в Москве: на Поварской, Тверской и Дмитровке. Занимала высокие посты при дворе: с 1892 года обер-гофмейстерина великой княгини Елизаветы Фёдоровны; с 1910 года статс-дама императрицы Марии Фёдоровны, с 1896 года кавалерственная дама ордена Св. Екатерины (малого креста).
По словам Ф. Ф. Юсупова, супруги Олсуфьевы были милейшей четой, «графиня походила на маркизу 18 века, супруг её был лыс, пухл и глух, как тетерев. Когда надевал он, свой гусарский мундир, сабля его, больше, чем он сам, волочилась по земле с адским грохотом. Потому графиня вечно тревожилась за его саблю в церкви»[2]. После революции Олсуфьева иммигрировала в Италию, жила на собственной вилле «Русалка». Умерла в Сан-Ремо. В браке имели двух сыновей:
- Андрей (1870—1933)
- Василий (1872—1924), обустроил во Флоренции русский уголок. От брака с дочерью П. А. Шувалова у него было четыре дочери — Александра (1906-1989), Мария (1907—1988), переводчица русской литературы на итальянский, Дарья (1909-63), жена «чёрного князя» Боргезе[3], Ольга (1912), и Алексий (1913).
Напишите отзыв о статье "Олсуфьев, Алексей Васильевич"
Примечания
- ↑ s:Графу Алексею Васильевичу Олсуфьеву (Фет)
- ↑ Ф. Ф. Юсупов. Мемуары: в двух книгах — М.: Захаров и Вагриус, 1998. — 426 с.
- ↑ А. П. Щербатов, А. Криворучкина-Щербатова Право на прошлое. — Издание Сретенского монастыря, 2005. — С. 118.
Источники
- Олсуфьев, Алексей Васильевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Список генералам по старшинству. Санкт-Петербург, Военная типография, 1886.
- Список генералам по старшинству. Санкт-Петербург, Военная типография, 1906.
- Список генералам по старшинству. Санкт-Петербург, Военная типография, 1914.
Ссылки
- [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2608 Олсуфьев, Алексей Васильевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
- [www.regiment.ru/bio/O/39.htm граф Олсуфьев Алексей Васильевич]
Отрывок, характеризующий Олсуфьев, Алексей Васильевич
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Категории:
- Родившиеся 12 августа
- Родившиеся в 1831 году
- Умершие 9 июня
- Умершие в 1915 году
- Кавалеры ордена Святого Александра Невского
- Кавалеры ордена Белого орла (Российская империя)
- Кавалеры ордена Святого Владимира 1 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 4 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 1 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 2 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 1 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 3 степени
- Командоры ордена Святых Маврикия и Лазаря
- Кавалеры ордена Красного орла 2-й степени
- Персоналии по алфавиту
- Олсуфьевы
- Выпускники Пажеского корпуса
- Генералы от кавалерии (Российская империя)
- Генерал-майоры Свиты
- Филологи России
- Члены Александровского комитета о раненых
- Почётные опекуны
