Онуприенко, Дмитрий Платонович

	Дмитрий Платонович Онуприенко
Дата рождения	25 октября 1906
Место рождения	с. Шупики, ныне Богуславский район, Киевская область
Дата смерти	22 ноября 1977 (71 год)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1925 — 1957 годы
Звание	<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение
Командовал	33-я армия ; 6-я гвардейская стрелковая дивизия ; 24-й стрелковый корпус ; 10-я механизированная дивизия ; 13-й стрелковый корпус ; 87-й стрелковый корпус ; 3-й горнострелковый корпус
Сражения/войны	Советско-финская война (1939—1940) ; Великая Отечественная война

Дмитрий Платонович Онуприенко (25 октября 1906 года, с. Шупики, ныне Богуславский район, Киевская область — 22 ноября 1977 года, Москва) — советский военачальник, генерал-лейтенант. Герой Советского Союза.

Начальная биография

Дмитрий Платонович Онуприенко родился 25 октября 1906 года в селе Шупики ныне Богуславского района Киевской области в семье крестьянина.

Окончив семь классов, Дмитрий Онуприенко работал на лесоразработках.

Военная служба

Довоенный период

В 1925 году был призван в ряды РККА.

В 1928 году Онуприенко окончил Киевское военное пехотное училище и с октября того же года служил в пограничных войсках ОГПУ СССР помощником начальника заставы по строевой части, затем командиром взвода в 23-м пограничном отряде (Каменец-Подольский).

В 1930 году Дмитрий Онуприенко вступил в ряды ВКП(б). С сентября 1932 года работал инструктором по строевой подготовке, затем по май 1935 года — старшим инструктором 2-го пограничного отряда.

В 1938 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, с ноября того же года был старшим помощником начальника 1-го отделения Отдела учебных заведений Главного управления Пограничных и внутренних войск НКВД, а с марта 1939 года — заместителем начальника Главного управления конвойных войск НКВД СССР.

Советско-финская и Великая Отечественная войны

В качестве заместителя командира Особого отряда войск НКВД Северо-Западного фронта Дмитрий Онуприенко принимал участие в советско-финской войне, но после окончания войны вернулся в Москву на прежнюю должность. С марта 1941 года работал заместителем начальника Управления оперативных войск НКВД, а в июне 1941 года был назначен на должность начальника штаба Московского военного округа.

В июле 1941 года Дмитрий Онуприенко получил приказ сформировать 33-ю армию в Калининской области из частей НКВД и формировавшихся дивизий народного ополчения. С сформированием 17 июля штаба армии Онуприенко начал командовать армией, занимавшей оборону на западном направлении в составе Можайской линии обороны и Резервного фронта. В октябре 1941 года армия понесла большие потери в Вяземской операции. Дмитрий Онуприенко 25 октября был понижен в должности до заместителя командующего и командиром был назначен генерал Михаил Ефремов.

Принимал участие в Московской битве. В мае 1942 года был направлен на учёбу на Высших академических курсах при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, окончив которые в конце 1942 года, был назначен на должность начальника штаба 3-й резервной армии (Калининский фронт).

7 декабря 1942 года Онуприенко был переаттестован из комбригов в генерал-майоры.

С 15 января по 22 мая 1943 года служил начальником штаба 2-й танковой армии. В этой должности принимал участие в Севской операции. С 28 июня 1943 года по 16 августа 1944 года командовал 6-й гвардейской стрелковой дивизией (17-й гвардейский стрелковый корпус, 13-я армия).

30 сентября 1943 года Дмитрий Онуприенко в районе села Теремцы (Чернобыльский район) и деревни Верхние Жары (Брагинский район) умело организовал форсирование Днепра. Развив наступление, дивизия принесла поражение противнику в районе сёл Ладыжичи и Паришев (Чернобыльский район), после чего форсировала Припять, где овладела плацдармом Ямполь.

Указом № 1787 Президиума Верховного Совета СССР от 16 октября 1943 года за умелое командование дивизией в условиях жестоких боев при форсировании Днепра, удержание плацдарма и проявленное при этом личное мужество и отвагу, гвардии генерал-майору Дмитрию Платоновичу Онуприенко присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

В августе 1944 года Дмитрий Онуприенко был назначен на должность командир 24-го стрелкового корпуса (13-я армия). Корпус принимал участие в Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Нижне-Силезской операциях, а также освобождал города Сандомир, Штайнау, Люблин, Шпроттау, сражался у подступов к Торгау, а также форсировал Вислу.

Послевоенная карьера

С 1945 по 1951 годы Дмитрий Онуприенко командовал 10-й механизированной дивизией (Прикарпатский военный округ), 13-м стрелковым корпусом (Закавказский военный округ), 87-м стрелковым корпусом (Дальневосточный военный округ).

В 1952 году Онуприенко вторично окончил Высшие академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова и с 1953 года командовал 3-м горнострелковым корпусом в Прикарпатском военном округе.

С выходом в отставку в 1957 году жил в Москве. Дмитрий Платонович Онуприенко умер 22 ноября 1977 года. Похоронен на Кунцевском кладбище.

Память

В честь Дмитрия Платоновича Онуприенко и в честь 6-й гвардейской стрелковой дивизии, которой он командовал, в Шостке (Сумская область, Украина) названы улицы.

Награды

Звания

Генерал-майор (7 декабря 1942 года);
генерал-лейтенант (27 июня 1945 года).

Напишите отзыв о статье "Онуприенко, Дмитрий Платонович"

Ссылки

[www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3621 Онуприенко, Дмитрий Платонович]. Сайт «Герои Страны».

[www.az-libr.ru/index.shtml?Persons&000/Src/0008/9f38af71 Онуприенко Дмитрий Платонович] // Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
[borovskold.ru/content.php?page=avnvfiaw_rus&id=10 Боровский край в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Командармы 33-й армии Д. П. Онуприенко, М. Г. Ефремов. Личный состав 33-й Армии].

Отрывок, характеризующий Онуприенко, Дмитрий Платонович

– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.

12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.