Пайдак, Антоний

Антоний Пайдак
польск. Antoni Pajdak
Псевдонимы:	Traugutt, Okrzejski
Дата рождения:	7 декабря 1894(1894-12-07)
Место рождения:	Бискупице (гмина)
Дата смерти:	20 марта 1988(1988-03-20) (93 года)
Место смерти:	Варшава
Гражданство:	Польша Польша
Партия:	Польская военная организация Польская социалистическая партия Польская социалистическая партия — Свобода, Равенство, Независимость Комитет защиты рабочих
Основные идеи:	демократический социализм, национал-патриотизм
Род деятельности:	военнослужащий, командир боевиков, адвокат, правозащитник
Супруга:	Янина Пайдак
Дети:	Веслава Пайдак
Награды:

Анто́ний Па́йдак (польск. Antoni Pajdak; 7 декабря 1894, Бискупице — 20 марта 1988, Варшава) — польский социалист, участник вооружённой борьбы за независимость, командир Рабочей милиции PPS—WRN в годы Второй мировой войны. Член внутрипольской структуры Польского правительства в изгнании. Осуждён по Процессу шестнадцати. В ПНР — диссидент, противник режима ПОРП. Соучредитель Комитета защиты рабочих и Движения защиты прав человека и гражданина, активный сторонник движения Солидарность.

Происхождение

Родился в рабочей семье. Юзеф Пайдак-старший в молодости был крестьянином, затем шахтёром, состоял в Социал-демократической партии. Под влиянием отца к социалистическому движению примкнул и Антоний Пайдак.

В 1910 году Антоний Пайдак вступил в Союз активной борьбы, через два года — в Стрелецкий союз.

Польский легионер

С августа 1914 Пайдак служил в Польских легионах Юзефа Пилсудского. Участвовал в Первой мировой войне на стороне Австро-Венгрии. При этом отказывался приносить австро-венгерскую присягу, поскольку считал, что ведёт войну не за империю, а за Польшу.

С февраля 1917 — активист Польской военной организации в Люблине. Был арестован властями как агент польских националистов, несколько недель находился в тюрьме, затем вернулся в строй. По подозрению в нелояльности переведён на Итальянский фронт, подальше от Польши.

Госслужащий и адвокат

Вернулся в Польшу в 1919. Вступил в Польскую социалистическую партию. Некоторое время учился в краковской Академии экономики, затем на юридическом факультете Ягеллонского университета. Работал на военном заводе. В июле 1920 снова добровольцем ушёл в армию, но не принимал участия в польско-советской войне. Демобилизовался в ноябре 1920. Окончил Ягеллонский университет. В 1922 получил степени кандидата юридических наук.

В 1920-х служил в госаппарате. В 1928—1930 — администратор Радомско. В 1930-х — известный адвокат, специализировался на политических процессах, защищал активистов левой оппозиции. В мае 1939 был избран вице-президентом Кракова, но не успел проявиться в должности из-за начала Второй мировой войны.

Война и репрессии

В период нацистской оккупации Антоний Пайдак был видным деятелем социалистической части подполья. Состоял в PPS—WRN, командовал Рабочей милицией. Являлся одним из ближайших соратников лидера PPS—WRN Казимежа Пужака. Носил подпольные псевдонимы Traugutt и Okrzejski

С 1943 — заместитель представителя Польского правительства в изгнании, с 1944 был членом внутрипольской части правительства.

27 марта 1945 в составе группы руководителей PPS—WRN был арестован в Прушкуве советскими органами госбезопасности и доставлен в Москву. Осуждён по Процессу шестнадцати на 5 лет заключения. После отбытия срока был сослан в Красноярский край, работал лесорубом. Вернулся в Польшу только в 1955.

Жена Антония Пайдака — Янина Пайдак — 3 ноября 1947 была арестована польской коммунистической госбезопасностью и через три недели погибла в тюрьме (по официальной версии, выбросилась из окна). 5 ноября 1947 была арестована дочь — Веслава Пайдак. Она находилась в заключении до 1953.

19 апреля 1990 года пленум Верховного суда СССР отменил приговоры по «Процессу шестнадцати», тем самым реабилитировав Пайдака.

Диссидент-социалист

С 1956 по 1968 Пайдак работал адвокатом и юрисконсультом издательства в Варшаве. Проявлял оппозиционную активность, конфликтовал с правящей ПОРП.

В 1972 вместе с другими легионерами направил письмо премьер-министру ПНР Петру Ярошевичу с требованием объективной оценки истории Польских легионов. В декабре 1975 подписал «Письмо 59-ти» с протестом против внесения в Конституцию ПНР статей о руководящей роли ПОРП и дружбе с СССР и с требованием гражданско-политических свобод.

В сентябре 1976 Антоний Пайдак стал соучредителем Комитета защиты рабочих, в марте 1977 — Движения защиты прав человека и гражданина. (Эти диссидентские организации существенно различались: в первом доминировали социалистические и либеральные тенденции, во втором национально-консервативные).

В 1980—1981 Антоний Пайдак активно поддерживал движение Солидарность. 10 марта 1981, будучи 86-летним, он подвергся нападению «неизвестных лиц» (nieznani sprawcy — как правило, агенты СБ), был жестоко избит, но в драке оказывал сопротивление. Публично протестовал против репрессий в отношении активистов «Солидарности» в 1983.

Скончался Антоний Пайдак в марте 1988 года — буквально за месяц до забастовочной волны, приведшей в конечном итоге к падению режима ПОРП.

Награды и память

Антоний Пайдак был неоднократно награждён за боевые и гражданские заслуги. Награждения исходили от властей Второй Речи Посполитой, Польского правительства в изгнании, посмертно — от президента Третьей Речи Посполитой Леха Качиньского.

Именем Антония Пайдака названы улицы в Варшаве, Кракове и Радомско, а также публичная библиотека в гмине Бискупице. В его родном селе установлен бюст.

См. также

• Казимеж Пужак
• Эдвард Липиньский
• Адам Щипёрский

Отрывок, характеризующий Пайдак, Антоний

Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.