Перевозников, Василий Иванович

Василий Иванович Перевозников
Дата рождения	25 марта 1909(1909-03-25)
Место рождения	д. Наумовская Роспашь, Вологодская губерния, Российская империя
Дата смерти	15 апреля 1978(1978-04-15) (69 лет)
Место смерти	Егорьевск, Московская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	инженерные войска
Годы службы	1939—1940 и 1941—1945
Звание	старший сержант
Часть	в годы Великой Отечественной войны: Северо-Западный фронт 215-й отдельный сапёрный батальон 168-й стрелковой дивизии
Сражения/войны	Советско-финская война Великая Отечественная война
Награды и премии

Василий Иванович Перевозников (1909—1978) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной армии служил с 1939 по 1940 год и с 1941 по 1945 год. Участник советско-финской и Великой Отечественной войн. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание — старший сержант.

Биография

До Великой Отечественной войны

Василий Иванович Перевозников родился 25 марта 1909 года в деревне Наумовская Роспашь Ляховской волости Сольвычегодского уезда Вологодской губернии Российской империи (ныне деревня Алексеевская муниципального образования «Черевковское» Красноборского района Архангельской области Российской Федерации) в крестьянской семье. Русский. Окончил 3 класса начальной школы. Сначала крестьянствовал, затем работал лесорубом в леспромхозе Черевковского района. В 1939—1940 годах проходил срочную службу в Рабоче-крестьянской Красной Армии. Освоил воинскую специальность сапёра. Принимал участие в советско-финской войне. После демобилизации вернулся на родину. Вновь на военную службу был мобилизован Черевковским районным военкоматом Архангельской области на второй день войны, 23 июня 1941 года, и сразу направлен в действующую армию.

На фронтах Великой Отечественной войны

По дороге на фронт на переправе через Волхов Василий Иванович попал под сильную бомбёжку, но всё же добрался до места назначения. Участвовал в обороне Пскова, затем отходил с боями к Ленинграду. Участник обороны Ленинграда с первого дня. В декабре 1941 года был тяжело ранен. Продолжительное время лечился в госпитале. После возвращения в строй был направлен сапёром в 215-й отдельный сапёрный батальон 168-й стрелковой дивизии, которая вела бои на Ораниенбаумском плацдарме. Красноармеец Перевозников принимал участие в укреплении оборонительных рубежей, минной войне, неоднократно в составе групп разграждения проделывал проходы в инженерных заграждениях противника, проводил разведгруппы через минные поля и ряды колючей проволоки к переднему краю немцев. Особенно много работы у сапёров батальона майора Плаксина стало осенью 1943 года, когда войска Ленинградского фронта начали подготовку к операции по окончательному снятию блокады Ленинграда. Штабу 168-й стрелковой дивизии при подготовке плана наступления требовались свежие разведданые об устройстве вражеской обороны в районе Ропши, которую противник обустраивал около двух лет. Во время одной из вылазок на позиции немцев в ночь на 31 октября 1943 года Василий Иванович, действуя дерзко и смело, ворвался в немецкий блиндаж, где захватил ценные документы врага. В тот же день, вскоре после полудня, он вновь провёл группу разведчиков вглубь обороны неприятеля через болото. Заняв удобную позицию, они до рассвета вели наблюдение за противником, отмечая на схеме расположение его траншей, блиндажей, проволочных заграждений и огневых точек. Когда пришло время возвращаться, их внимание привлекли беспорядочные пулемётные очереди. Оказалось, немцы на небольшой высотке совсем недавно оборудовали комбинированный ДЗОТ и теперь вели пристрелку пулемётов. У разведчиков было с собой немного взрывчатки, и они решили уничтожить огневую точку. Быстро заложив заряды, разведчики запалили бикфордовы шнуры, а красноармеец Перевозников ещё успел сунуть в амбразуру противотанковую гранату. В результате мощного взрыва ДЗОТ, в котором находилось два ручных пулемёта и несколько вражеских солдат, был разрушен до основания.

До наступления холодов красноармеец Перевозников с дивизионными и полковыми разведчиками ещё несколько раз проникал на позиции немцев и в их ближние тылы. Собранная разведчиками и сапёрами в течение осени 1943 года информация способствовала успешному наступлению дивизии в рамках Красносельско-Ропшинской операции. В этих боях Василий Иванович вновь продемонстрировал высокое воинское мастерство, личное мужество и отвагу.

Орден Славы III степени

Накануне операции «Январский гром» 215-й отдельный сапёрный батальон под командованием капитана К. П. Далматова проделал большую работу по подготовке плацдарма для предстоявшего наступления своей дивизии. В период с 10 по 13 января сапёры, в том числе и красноармеец В. И. Перевозников, в районе деревни Порожки проделали 6 проходов в минных полях для танков и пехоты. Проволочные заграждения не трогали, чтобы не насторожить противника раньше времени. Для того чтобы обеспечить проход для стрелковых подразделений к немецким траншеям через три ряда колючей проволоки, непосредственно перед началом наступления были созданы специальные группы разграждения, одну из которых возглавил опытный сапёр красноармеец Перевозников. 14 января 1944 года Василий Иванович с четырьмя бойцами быстро выдвинулся к переднему краю неприятеля. Немцы интенсивно простреливали разделительную полосу, но сапёры хорошо знали свой маршрут и быстро достигли намеченной цели. Работая быстро и бесшумно в непосредственной близости от немецких позиций, сапёры проделали 5 сквозных проходов в проволочных заграждениях, причём два из них сделал лично командир группы. Выполнив боевую задачу, Василий Иванович также скрытно и без потерь вывел группу на свою территорию.

14 января 1944 года 168-я стрелковая дивизия генерал-майора А. А. Егорова перешла в наступление общим направлением на Ропшу и, взломав в ходе ожесточённых боёв долговременную оборону врага, 19 января у села Русско-Высоцкое встретилась с передовыми частями 42-й армии, наступавшей из района Красного Села, тем самым выполнив текущую боевую задачу. В течение всего периода наступления группа сапёров из шести человек под командованием В. И. Перевозникова действовала впереди стрелковых подразделений, непрерывно ведя инженерную разведку и уничтожая мелкие группы противника. В районе деревни Кипень Василий Иванович со своими бойцами настиг вражеский обоз с продовольствием и боеприпасами. Сапёры, хорошо знавшие, что такое голод в осаждённом Ленинграде, не могли позволить обозу уйти. Несмотря на численное превосходство противника, они смело атаковали его и полностью уничтожили конвой, захватив около 20 подвод с лошадьми. За образцовое выполнение боевых заданий командования приказом от 18 января 1944 года Василий Иванович был награждён орденом Славы 3-й степени.

Тем временем 168-я стрелковая дивизия продолжала преследование врага, отходившего из Гатчины на Волосово. 27 января дивизионные сапёры первыми ворвались на станцию Елизаветино и пристанционный посёлок Николаевку, только что оставленные немецкими войсками, и быстро разминировали платформу, железнодорожные пути и шоссе, обезвредив 24 фугаса и две авиабомбы. Обеспечивая в инженерном отношении дальнейшее наступление дивизии, сапёры капитана Далматова расчищали дороги, оборудовали объезды, строили переправы через водные преграды. Только за период с 6 по 16 февраля силами батальона был построен 69-метровый мост через реку Плюссу, 2 моста через реку Люту и ещё 4 переправы через более мелкие реки. Благодаря умелой и самоотверженной работе своих сапёров части дивизии стремительно продвигались на запад и к началу марта 1944 года вышли на рубеж реки Великой в 8 километрах от Пскова, где перешли к обороне.

Орден Славы II степени

В ходе Ленинградско-Новгородской операции немецкие войска были отброшены от Ленинграда на 220—280 километров, но с севера городу продолжали угрожать силы союзной Третьему рейху Финляндии. Разгромить финские войска в Карелии советское командование планировало в ходе летней кампании 1944 года, в связи с чем 168-я стрелковая дивизия в составе 110-го стрелкового корпуса была переброшена на Карельский перешеек, где вошла в состав 21-й армии. Перед началом Выборгской операции В. И. Перевозников получил звание ефрейтора и был назначен командиром сапёрного отделения. В ходе наступления на выборгском направлении Василий Иванович со своими бойцами осуществлял инженерное сопровождение различных танковых подразделений. Принимал участие в боях за Выборг. После взятия города 168-я стрелковая дивизия совместно с 124-м отдельным танковым полком подполковника П. С. Киселёва продолжила наступление к финской границе. 25 июня к северо-востоку от Выборга начались ожесточённые бои, которые вошли в историографию советско-финской войны как сражение при Тали-Ихантала. 27 июня танкисты совместно с пехотинцами взяли крупный опорный пункт финнов станцию Тали и продолжили наступление в направлении Иханталы. Стремясь остановить продвижение советских танков, противник активно минировал танкоопасные направления и устраивал противотанковые засады. Для борьбы с ними 124-му отдельному танковому полку в качестве танкового десанта было придано сапёрное отделение ефрейтора В. И. Перевозникова. 30 июня в квадрате 4699 на подступах к Ихантале тридцатьчетвёрки напоролись на минное поле. Под ураганным огнём финских пулемётчиков Василий Иванович со своими бойцами быстро проделал три прохода для бронетехники, при этом лично сняв 56 противотанковых мин. Танки продолжили наступление, но скоро упёрлись в завал, обойти который не позволяли мины. Вновь помогли сапёры, которые проделали четыре прохода в заграждениях противника. Своими действиями отделение Перевозникова обеспечило своевременное выполнение боевой задачи танкового полка. 2 июля 1944 года подполковник П. С. Киселёв представил ефрейтора В. И. Перевозникова к ордену Отечественной войны 2-й степени. Представление было поддержано непосредственным командиром Василия Ивановича майором Н. Н. Сарычевым и командиром 168-й стрелковой дивизии полковником П. И. Ольховским, но решением командующего 110-м стрелковым корпусом генерал-майора А. С. Грязнова приказом от 27 июня 1944 года он был награждён орденом Славы 2-й степени.

Орден Славы I степени

До августа 1944 года 168-я стрелковая дивизия находилась в Карелии, затем она была переброшена на 2-й Прибалтийский фронт, где вошла в состав 42-й армии. Во время Мадонской операции дивизия отражала яростные контратаки противника в районе Мадоны, а затем перешла в наступление в рамках Рижской операции. Во время освобождения Латвийской ССР В. И. Перевозников в составе своего подразделения участвовал в прорыве долговременных оборонительных линий немцев «Цесис» и «Сигулда», освобождал Ригу. В результате крупномасштабного наступления советских войск в Прибалтике крупная группировка немецких войск оказалась блокированной на Курляндском полуострове. С осени 1944 года и почти до конца Великой Отечественной войны 168-я стрелковая дивизия в составе 42-й и 10-й гвардейской армий вела бои против группы армий «Курляндия». Командиру сапёрного отделения В. И. Перевозникову, к марту 1945 года получившему звание сержанта, удалось отличиться во время последней, пятой по счёту, попытки ликвидации Курляндского котла.

За время длительного противостояния в Курземе система немецкой обороны была хорошо изучена, но попытки взломать её на различных участках заканчивались безрезультатно. В марте 1945 года командование 2-го Прибалтийского фронта решило нанести очередной удар к югу от города Салдуса. В ходе начавшегося наступления 19 марта отделение сержанта В. И. Перевозникова проделало несколько проходов в минных полях и проволочных заграждениях противника, обезвредив при этом более 200 противопехотных и противотанковых мин неприятеля. Умелая работа сапёров позволила частям дивизии ворваться на позиции врага. Вместе со стрелковыми подразделениями в атаке участвовал и Василий Иванович. Действуя смело и решительно, он вывел из строя пулемётный расчёт и взял в плен шесть солдат неприятеля. Частям дивизии удалось значительно продвинуться вглубь вражеской территории, но из-за возникшей угрозы окружения они вынуждены были отойти на исходные позиции.

К маю 1945 года 168-я стрелковая дивизия в составе 22-й армии была выведена в резерв Ставки Верховного Главнокомандования и в боях больше не участвовала. Через год после окончания войны за доблесть и мужество, проявленные в боях на Курляндском полуострове, указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года В. И. Перевозников был награждён орденом Славы 1-й степени.

После войны

После окончания Великой Отечественной войны В. И. Перевозников оставался на военной службе до ноября 1945 года. Демобилизовавшись в звании старшего сержанта, Василий Иванович хотел вернуться на родину, в Архангельскую область, но по дороге по просьбе фронтового товарища Степана Котомова заехал к нему в Егорьевск. Там за праздничным столом он познакомился с подругой жены Степана Николаевича — Марусей, муж которой погиб на фронте. Сначала Василий Иванович решил задержаться в Егорьевске, чтобы помочь вдове отремонтировать барак, в котором она жила, а уже 26 ноября они сыграли свадьбу. В браке у них родилось двое детей — дочь Татьяна и сын Геннадий. Василий Иванович решил остаться в Егорьевске. Работал плотником-столяром в строительном управлении № 1. После выхода на пенсию Перевозников продолжал некоторое время трудиться, передавая свой опыт и мастерство молодым рабочим. Последние годы ветеран тяжело болел и 15 апреля 1978 года скончался. Похоронен в Егорьевске.

Награды

• Орден Славы 1-й степени (15.05.1946);
• орден Славы 2-й степени (27.07.1944);
• орден Славы 3-й степени (18.01.1944).
• Медали, в том числе:

медаль «За отвагу» (05.11.1943);

медаль «За оборону Ленинграда» (1942);

медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»;

юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».

Память

• Мемориальная доска в честь В. И. Перевозникова установлена на мемориале воинам-красноборцам на набережной Северной Двины в селе Красноборске Архангельской области.

Отзывы и мнения

Отец мой был из северных мест, не очень разговорчивым, тихим, но когда брал гармонь и играл «прибаски» с особым архангельским говорком, очень преображался — весь светился и оживлялся. И возле него все улыбались и говорили: «Василий Иванович, сыграй ещё!».

— Татьяна Енюшкина о своём отце полном кавалере ордена Славы Василии Ивановиче Перевозникове.

Особенно разговорчивым и взволнованным отец становился с наступлением майских праздников. В День Победы, утром, он надевал гимнастерку, чистил ордена и старался приколоть их с левой стороны, выше кармана — так, чтобы один орден немного дотрагивался до другого. Какое счастье было идти рядом с отцом по улице!

— Татьяна Енюшкина о своём отце полном кавалере ордена Славы Василии Ивановиче Перевозникове.

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»].

[www.podvignaroda.ru/?n=30520907 Орден Славы 2-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=19904076 Орден Славы 3-й степени].

[www.podvignaroda.ru/?n=21659353 Медаль «За отвагу»].

Литература

• Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-203-01883-9.
• Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 2. — М.: Военное издательство, 1967. — С. 257—258. — 352 с.
• [www.soldat.ru/memories/heroes/pages/perevoznikov.html Во имя Победы. Ратные и трудовые свершения жителей Архангельской области в годы Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг.]. — Архангельск, 2005. — 150 с. — ISBN 5-85879-196-4.
• Евгений Овсянкин. [www.arhpress.ru/ps/2005/1/20/4-p.shtml Ещё один полный кавалер] // Правда севера : Архангельская областная газета. — 2005. — № 9. — С. 11.
• Тамара Енюшкина. Память нетленна // Знамя труда : Общественно-политическая газета Егорьевского района. — 2009. — № 17 (14394). — С. 5.

Отрывок, характеризующий Перевозников, Василий Иванович

Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.