Повалишин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Повалишин — русская фамилия (поваляй - любитель поваляться, лежебока) Повалишины — дворянский род.

Напишите отзыв о статье "Повалишин"



Примечания

  1. 1 2 Рындин И.Ж. [rusgenealogy.clan.su/_fr/0/s8463949.jpg Материалы по истории и генеалогии дворянских родов Рязанской губернии. Вып. 6] / Под. ред., с дополнениями проф. Б. В. Горбунова. — Рязань: Узорочье, 2011. — Т. 10. — С. 213-222. — (Материалы и исследования по рязанскому краеведению). — ISBN 978-5-85057-563-1.
  2. Повалишин, Андрей Васильевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  3. [www.r-g-d.org/P/povalaev.htm Российское генеалогическое древо]
  4. [www.petergen.com/rgo/izvestiargo_10.pdf Известия Русского генеалогического общества, вып.10, СПб, 1999]

Источники

  • Центральный архив Нижегородской области, ф. 996. Повалишины, владельцы усадеб.
  • Гос. архив Владимирской области, ф. 617, д. 711, 1740-1907 гг. Повалишины Илларион Афанасьевич, Григорий Илларионович, Петр и Николай Григорьевичи и др., помещики.
  • [www.book-old.ru/BookLibrary/00702-Obschiy-SHtat.html Общий Штат, месяцесловы и Общие Адрес-Календари Российской Империи] на проекте «Библиотека Царское село»
  • Антонов А.В. [docs.google.com/open?id=0B1mPmA7PLvKWYzBjZWU2M2ItY2I4Ny00MGNlLWI3Y2UtMjM5MDRjZjExZmVk Родословные росписи конца XVII в.]. — Москва: Археографический центр, 1996. — 414 с. — (Исследования по русской истории, вып. 6). — ISBN 5-028-86169-6.
  • Яблочков, Михаил Тихонович. [docs.google.com/open?id=0B1mPmA7PLvKWZDA3MGMwODItMWNhYy00MTg5LThlYzgtOWVjZTkwZGRjZjBk Дворянское сословие Тульской губернии]. — Тула, 1899—1905. — Т. I—III, V—IX..
  • Савёлов, Леонид Михайлович. [docs.google.com/open?id=0B1mPmA7PLvKWNWU4OTYzMTMtMmJjMC00ZjQzLTk4ZDctZWU0M2YxOWQzMzM4 Библиографический указатель по истории, геральдике и родословию тульского дворянства]. — Москва: М.Т. Яблочкова, 1904.
  • Савёлов, Леонид Михайлович. [docs.google.com/open?id=0B1mPmA7PLvKWNWU4OTYzMTMtMmJjMC00ZjQzLTk4ZDctZWU0M2YxOWQzMzM4 Библиографический указатель по истории, геральдике и родословию российского дворянства]. — 2. — Острогожск: Типо-литография М.Ф. Азаровой, 1898.
  • [www.book-old.ru/BookLibrary/00210-Nekropoli.html Петербургский некрополь 1912-1913 г.г.]
  • [www.book-old.ru/BookLibrary/00210-Nekropoli/1907-08.-Moskovskiy-Nekropol.-3-toma.html Московский некрополь 1907-1908 г.г.]
  • [is-tok.ru/publ/nekropol/nekropol/provincialnyj_nekropol_kon_kor/28-1-0-263 Провинциальный некрополь 1914 г.]


__DISAMBIG__

Отрывок, характеризующий Повалишин

Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…