Поляков, Леон
Поделись знанием:
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
| Леон Поляков | |
| Лев Владимирович Поляков фр. Léon Poliakov | |
 Леон Поляков в 1952 году | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Награды и премии: |
|
Лев Влади́мирович Поляко́в (фр. Léon Poliakov, Лео́н Поляко́в; 12 [25] ноября 1910, Санкт-Петербург — 8 декабря 1997, Париж) — французский историк, специалист в области Холокоста и антисемитизма. Автор четырёхтомной «Истории антисемитизма».
Содержание
Биография
Родился в еврейской семье издателя газеты «Современное слово» Владимира Полякова и Фанни Поляковой (1864—1940).[1] У Владимира Полякова уже было несколько дочерей и Лев стал первым сыном в семье[2]. Его назвали в честь Льва Толстого, который умер незадолго до его рождения[3]. После прихода к власти большевиков состоятельная семья Полякова стала опасаться за свою безопасность и в 1920 году[4] переехала сначала в Париж[Po 1], потом — в Берлин. В 1924 году, почувствовав нарастающие антиеврейские настроения в Германии[~ 1], семья Полякова возвращается в Париж. В Париже Поляков учится в Лицее Жансон-де-Сайи, позже изучает право на Парижском факультете права[3].
В 1933 году, после окончания университета, Поляков предлагает отцу идею издавать единственную в Париже немецкоязычную ежедневную антигитлеровскую газету[5][Ma 1]. Они вместе издают эту газету под названием Pariser Tageblatt («Парижская ежедневная газета») до 1936 года, когда газета закрывается в результате конфликта Владимира Полякова с главным редактором газеты Георгом Бернхардом[6][Ma 2].
1 июля 1937 года посвящён в парижскую масонскую ложу «Юпитер». Возведён во вторую степень 3 февраля, в третью — 1 декабря 1938 года. Был членом ложи в довоенный период[7][8].
В 1939 году Полякова мобилизуют во французскую армию[9] и 13 июня 1940 года он попадает в плен под Сен-Валери-ан-Ко[Po 2]. Но уже в августе 1940 года Поляков бежит из лагеря военнопленных[Po 3]. Во время переписи евреев в октябре 1940 года Поляков регистрируется как еврей, несмотря на то, что он мог скрыть своё происхождение — фамилия заканчивалась на «-ов», а его свидетельство о рождении осталось в Санкт-Петербурге[Po 4][10]. С 1941 года участвует в движении Сопротивления[11]. В 1942 году получает фальшивые документы через OSE («Дело защиты детей»), отправляется в Марсель, становится секретарём раввина Залмана Шнеерсона, главы «Ассоциации практикующих иудеев» (AIP). Рекомендует AIP Иосифа Басса, позже создавшего «Группу действий против депортации», которая занималась распространением среди евреев фальшивых документов. После капитуляции Италии Поляков отправляется в Гренобль, где его арестовывают и он бежит из комиссариата. Вместе с Иосифом Бассом Поляков присоединяется к ячейке пастора Андре Трокме и занимается переводом сотен евреев с юга Франции в Ле-Шамбон-сюр-Линьон, где они могли скрыться. Полякову удаётся убедить Залмана Шнеерсона, чтобы тот приказал своим ученикам постричь волосы и пейсы и разойтись. После этого Поляков уезжает в пригороды Сент-Этьена, где и живёт до конца войны[12].
В октябре 1944 года возглавляет отдел исследований Центра современной еврейской документации (CDJC), созданного Исааком Шнеерсоном (Isaac Schneersohn) в апреле 1943 года[11][13]. Целью CDJC был сбор данных о преступлениях нацистов против евреев в годы Второй мировой войны. После возвращения в Париж в 1945 году Полякову удаётся получить для CDJC архивы отделений гестапо, занимавшихся евреями, архивы Немецкого посольства в Париже, архивы немецкой штаб-квартиры и главной делегации вишистского правительства[14]. Во время Нюрнбергского процесса выступает помощником прокурора Эдгара Фора, подготавливая для трибунала документы из французских архивов[9]. Позже получает разрешение взять себе архивы Альфреда Розенберга[3].
С 1946 года Поляков, имея доступ к большому числу немецких документов времён войны, начинает публиковать исследования по истории антисемитизма и Холокоста. Первой его книгой стала «Положение французских евреев во время итальянской оккупации» (фр. «La condition des Juifs en France sous l'occupation italienne»; 1946). За ней последовали «Жёлтая звезда» (1949) и «Настольная книга ненависти: Третий Рейх и евреи» (1951), предисловие к которой было написано Франсуа Мориаком. Следующей книгой Полякова стал первый из четырёх том «Истории антисемитизма» (1956—1977), главного труда Полякова, в котором Поляков исследует эволюцию антисемитизма от эпохи Христа до прихода Гитлера к власти.
В 1954 году Поляков становится руководителем исследовательской группы в Национальном центре научных исследований (CNRS), кем и остаётся до 1971 года[3]. В 1954—1979 годах преподаёт в Высшей школе социальных наук[11].
В 1981 году пишет автобиографию «Таверна музыкантов» (фр. «L'Auberge des musiciens. Mémoires»), в которой описывает своё участие в движении Сопротивления.
Двоюродный брат — художник Борис Гроссер.
Личная жизнь
Был женат на Натали Поляковой (однофамилица), развёлся в 1937 году. В 1952 году женился на Жермене Руссо, с которой жил до самой смерти[11].
Награды и премии
Обладатель карточки «Комбатан Волонтёр» за участие в движении Сопротивления[12]. В апреле 1961 года получает награду Эдмонда Вейля за «вклад в еврейскую жизнь и мысль»[15]. В 1971 году Поляков получает Антирасистскую награду за книгу «Арийский миф»[16]. В 1978 году награждён литературной премией ВИЦО (Международная женская сионистская организация) за книгу «Европа на пути к самоубийству» — 4-й том «Истории антисемитизма»[17]. В 1981 году получил награду по литературе Фонда иудаизма во Франции (фр.)[18]. В 1989 году стал кавалером Ордена Почётного легиона[19][20].
Работы
- Léon Poliakov, Justin Godard (вступление), Isaac Schneersohn (предисловие). La condition des Juifs en France sous l'occupation italienne. — Paris: Centre de documentation juive contemporaine, 1946. — Т. 3. — 174 p. — (Centre de documentation juive contemporaine. Sér. "Documents,").
- Léon Poliakov, Justin Godard (вступление), Isaac Schneersohn (предисловие). L'Étoile jaune. — Paris: Centre de documentation juive contemporaine, 1949.
- Léon Poliakov, François Mauriac (предисловие). Bréviaire de la haine : le 3e Reich et les Juifs. — Paris: Calmann-Lévy, 1951. — 385 p. — (Liberté de l'esprit).
- ייִדן אונטער דער איטאַליענישער אָקופּאַציע (идн унтер дер итальенишер окупацие — евреи под итальянской оккупацией, на идише). Париж: Хайнтцайтикер идишер документацие центер, 1952 [openlibrary.org/works/OL1360059W/Yidn_un%E1%B9%ADer_der_It%E1%BA%A1lianesher_o%E1%B8%B3upatsye (полный текст)].
- די געלע לאַטע (ди гелэ латэ — жёлтая звезда, на идише). Париж: Хайнтцайтикер идишер документацие центер, 1952 [archive.org/details/nybc209188 (полный текст)].
- Léon Poliakov. Du Christ aux juifs de cour. — Paris: Calmann-Lévy, 1955. — Т. 1. — 342 p. — (Histoire de l'antisemitisme).
- Léon Poliakov. Petite histoire de l'antisémitisme. — 1956. — 103 p.
- Léon Poliakov. De Mahomet aux Marranes. — Paris: Calmann-Lévy, 1961. — Т. 2. — (Histoire de l'antisemitisme).
- Léon Poliakov (предисловие). Le Procès de Jérusalem. — Paris: Calmann-Lévy, 1963.
- Léon Poliakov. Auschwitz. — Paris: Julliard, 1964. — Т. 4. — 222 p. — (Archives).
- Léon Poliakov. Les banquiers juifs et le Saint-Siège du XIIIe au XVIIe siècle. — Paris: Calmann-Lévy, 1967. — 308 p.
- Léon Poliakov. De Voltaire à Wagner. — Paris: Calmann-Lévy, 1961. — Т. 3. — 508 p. — (Histoire de l'antisemitisme).
- Léon Poliakov. De l'antisionisme à l'antisémitisme. — Paris: Calmann-Lévy, 1969. — 188 p.
- Léon Poliakov. Le Mythe aryen. Essai sur les sources du racisme et des nationalismes. — Paris: Calmann-Lévy, 1971. — 354 p.
- Léon Poliakov. Le procès de Nuremberg. — Paris: Julliard, 1971. — Т. 45. — 289 p. — (Archives).
- Léon Poliakov. Les Juifs et notre histoire. — Paris: Flammarion, 1973. — 247 p.
- Léon Poliakov. L'Europe suicidaire (1870-1933). — Paris: Calmann-Lévy, 1977. — Т. 4. — (Histoire de l'antisemitisme). — ISBN 2702102123.
- Léon Poliakov. Brève histoire du génocide Nazi. — Paris: Hachette, 1979. — 60 p.
- Léon Poliakov. Essai sur l'origine des persécutions. — Paris: Calmann-Lévy, 1980. — Т. 1. — 247 p. — (La Causalité diabolique).
- Léon Poliakov. L'Auberge des musiciens. Mémoires. — Paris: Mazarine, 1981. — 255 p.
- Léon Poliakov. De Moscou à Beyrouth. Essai sur la désinformation. — Paris: Calmann-Lévy, 1983. — 193 p. — ISBN 2702112404.
- Léon Poliakov. Du joug mongol à la victoire de Lénine 1250-120. — Paris: Calmann-Lévy, 1985. — Т. 2. — 366 p. — (La Causalité diabolique). — ISBN 2702114199.
- Léon Poliakov. Moscou, troisième Rome : les intermittences de la mémoire historique. — Paris: Hachette, 1989. — 182 p. — ISBN 2010107799.
- Léon Poliakov. Les Samaritains. — Paris: Seuil, 1991. — 183 p. — ISBN 2020121565.
- Léon Poliakov. L' impossible choix : histoire des crises d'identité juive. — Paris: Éditions Austral, 1995. — 214 p. — ISBN 2841120082.
Напишите отзыв о статье "Поляков, Леон"
Примечания
- ↑ [www.landrucimetieres.fr/spip/spip.php?article391 Надгробный памятник Владимира, Фанни и Леона Поляковых]
- ↑ Michael FINKENTHAL. [www.observatorcultural.ro/INTERSECTII.-Leon-Poliakov-si-istoria*articleID_14794-articles_details.html INTERSECTII. Leon Poliakov si istoria] (рум.). Cultural Observator (5 февраля 2006). [www.webcitation.org/66cNKpvjR Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
- ↑ 1 2 3 4 James Kirkup. [www.independent.co.uk/news/obituaries/obituary-leon-poliakov-1288107.html Obituary: Leon Poliakov] (англ.). The Independent (11 December 1997). [www.webcitation.org/66cNMVf32 Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
- ↑ [www.universalis.fr/corpus2-encyclopedie/117/0/UN98075/encyclopedie/POLIAKOV_L._.htm "LÉON POLIAKOV"], Encyclopédie Universalis, <www.universalis.fr/corpus2-encyclopedie/117/0/UN98075/encyclopedie/POLIAKOV_L._.htm>
- ↑ Walter F. Peterson. [books.google.com/books?hl=ru&id=t0wcAAAAMAAJ&q=%22The+idea+for+founding+a+German+emigrant+daily+came+from+Wladimir%E2%80%99s+son.%22&pgis=1#search_anchor The Berlin liberal press in exile]. — Niemeyer Max Verlag GmbH, 1987. — С. 63. — 302 с. — ISBN 3484350180.
- ↑ Keith Holz. [books.google.com/books?hl=ru&id=-IifAAAAMAAJ&q=%22russian+owner%2C+vladimir+poliakov%22&pgis=1#search_anchor Modern German art for thirties Paris, Prague, and London]. — University of Michigan Press, 2004. — С. 119. — 359 с. — ISBN 0472113704.
- ↑ А. И. Серков. [www.samisdat.com/5/23/523f-jup.htm ПАРИЖ. ЛОЖА ЮПИТЕР]. [web.archive.org/web/20071021153714/samisdat.com/5/23/523f-jup.htm Архивировано из первоисточника 21 октября 2007].
- ↑ А. И. Серков. [books.google.com/books?hl=ru&id=aoE5AAAAMAAJ&q=%22Поляков+Лев+Владимирович%22&pgis=1#search_anchor Русское масонство. 1731 - 2000 гг]. — РОССПЭН, 2001. — С. 657. — 1222 с. — ISBN 5824302405.
- ↑ 1 2 [www.lemonde.fr/shoah-les-derniers-temoins-racontent/visuel/2005/09/26/leon-poliakov-l-un-des-premiers-historiens-de-la-shoah_672692_641295.html#ens_id=692806 Léon Poliakov, l'un des premiers historiens de la Shoah] (фр.). Le Monde (26 septembre 2005). — Интервью с Леоном Поляковым 28 апреля 1997 года. [www.webcitation.org/66cNNr5FH Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
- ↑ Susan Zuccotti. [books.google.com/books?id=M97m1tD272UC&pg=PA54 The Holocaust, the French, and the Jews]. — University of Nebraska Press, 1999. — С. 54—55. — 383 с. — ISBN 0803299141.
- ↑ 1 2 3 4 Daniel Brownstein. [books.google.com/books?id=0121vD9STIMC&pg=PA939 Encyclopedia of historians and historical writing] / Kelly Boyd. — Taylor & Francis, 1999. — P. 939—940. — 1562 p. — ISBN 1884964338.
- ↑ 1 2 [mms.pegasis.fr/jsp/core/MmsRedirector.jsp?id=663&type=RESISTANT Léon POLIAKOV] (фр.). Memorial de la SHOAH. [www.webcitation.org/66cNOpfHw Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
- ↑ Pierre-André Taguieff. [www.crif.org/uploads/articles/fichiers/Preface_%20PierreAndreTaguieff.pdf Préface de Pierre-André Taguieff] (фр.). [web.archive.org/20061126160037/www.crif.org/uploads/articles/fichiers/Preface_%20PierreAndreTaguieff.pdf Архивировано из первоисточника 26 ноября 2006].
- ↑ [www.memorialdelashoah.org/b_content/getContentFromNumLinkAction.do?type=1&itemId=489 The History of the Center of Contemporary Jewish Documentation (CDJC)] (англ.). Memorial de la SHOAH. Проверено 15 июня 2009.
- ↑ Arnold Mandel [www.ajcarchives.org/AJC_DATA/Files/1962_8_WestEurope.pdf Western Europe. France] // American Jewish Year Book. — American Jewish Committee, 1962. — С. 307.
- ↑ Arnold Mandel [www.ajcarchives.org/AJC_DATA/Files/1972_9_WestEurope.pdf Western Europe. France] // American Jewish Year Book. — American Jewish Committee, 1972. — С. 489.
- ↑ Arnold Mandel [www.ajcarchives.org/AJC_DATA/Files/1980_9_WestEurope.pdf Western Europe. France] // American Jewish Year Book. — American Jewish Committee, 1980. — С. 212.
- ↑ Arnold Mandel [www.ajcarchives.org/AJC_DATA/Files/1983_8_WestEurope.pdf Western Europe. France] // American Jewish Year Book. — American Jewish Committee, 1983. — С. 212.
- ↑ [www.google.com/archivesearch?q=L%C3%A9on+Poliakov+intitle%3ALEGION+D%27HONNEUR LEGION D'HONNEUR]. Le Monde (4 января 1989). [www.webcitation.org/66cNQ9oRy Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
- ↑ Nelly Hansson [www.ajcarchives.org/AJC_DATA/Files/1991_8_WestEurope.pdf Western Europe. France] // American Jewish Year Book. — American Jewish Committee, 1991. — С. 275.
- Martin Mauthner. German writers in French exile, 1933-1940. — Vallentine Mitchell. — 260 p. — ISBN 0853035415.
- Léon Poliakov, Gilles Firmin. Mémoires. — Grancher, 1999. — 335 p. — ISBN 2733906259.
- ↑ [books.google.com/books?lr=&hl=ru&id=W05IAAAAMAAJ&q=%22Que+dire+encore+de+ce+premier%22&pgis=1#search_anchor там же, С. 35]
- ↑ [books.google.com/books?hl=ru&id=W05IAAAAMAAJ&q=%22Nous+avons+%C3%A9t%C3%A9+faits+prisonniers+%C3%A0+Saint-+Val%C3%A9ry-en-+Caux%2C+le+13+juin%22&pgis=1#search_anchor там же, С. 82]
- ↑ [books.google.com/books?lr=&hl=ru&id=W05IAAAAMAAJ&q=%22Au+d%C3%A9but+d'ao%C3%BBt%2C+apr%C3%A8s+trois+semaines+de+ce+r%C3%A9gime%22&pgis=1#search_anchor там же, С. 89]
- ↑ [books.google.com/books?lr=&hl=ru&id=W05IAAAAMAAJ&q=%22Mon+nom+de+famille+finit+en+ov%2C+mon+acte+de+naissance+est+%C3%A0+Leningrad%22&pgis=1#search_anchor там же, С. 91]
Комментарии
- ↑ В мемуарах Поляков пишет, что ему плохо известны мотивы отца, см. Poliakov, 41
Литература
- Poliakov, Leon. L'auberge des musiciens : memoires. — Mazarine, 1981. — 255 p. — ISBN 2863740725.
- Daniel Brownstein. [books.google.com/books?id=0121vD9STIMC&pg=PA939 Encyclopedia of historians and historical writing] / Kelly Boyd. — Taylor & Francis, 1999. — P. 939—940. — 1562 p. — ISBN 1884964338.
Ссылки
- [www.lemonde.fr/shoah-les-derniers-temoins-racontent/visuel/2005/09/26/leon-poliakov-l-un-des-premiers-historiens-de-la-shoah_672692_641295.html#ens_id=692806 Léon Poliakov, l'un des premiers historiens de la Shoah] (фр.). Le Monde (26 septembre 2005). — Интервью с Леоном Поляковым 28 апреля 1997 года. [www.webcitation.org/66cNNr5FH Архивировано из первоисточника 2 апреля 2012].
- [www.eleven.co.il/article/13265 Поляков Леон] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
Отрывок, характеризующий Поляков, Леон
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Категории:
- Родившиеся 25 ноября
- Родившиеся в 1910 году
- Умершие 8 декабря
- Умершие в 1997 году
- Кавалеры ордена Почётного легиона
- Персоналии по алфавиту
- Учёные по алфавиту
- Историки Франции
- Русские эмигранты первой волны во Франции
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Исследователи Холокоста
- Борьба с антисемитизмом
- Персоналии:Холокост во Франции
- Выжившие в Холокосте
- Участники французского движения Сопротивления
- Историки XX века
