Притча о талантах

При́тча о тала́нтах — одна из притч Иисуса Христа, содержащаяся в Евангелии от Матфея и рассказывающая о втором пришествии.

И́бо [Он поступит], как человек, который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение своё: и одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился. Получивший пять талантов пошёл, употребил их в дело и приобрёл другие пять талантов; точно так же и получивший два таланта приобрёл другие два; получивший же один талант пошёл и закопал [его] в землю и скрыл серебро господина своего. (Мф. 25:14-30)

По возвращении господин призвал к себе рабов и потребовал от них отчёта о том, как они распорядились с вверенными им деньгами. Рабов, употребивших деньги в дело, он похвалил, сказав «хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего». Последним подошёл раб, закопавший деньги в землю и сказал: «господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошёл и скрыл талант твой в земле; вот тебе твоё» (Мф. 25:24-25). В ответ господин обратился к нему и присутствующим со следующей речью:

лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро моё торгующим, и я, придя, получил бы моё с прибылью; итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. (Мф. 25:26-30)

Схожая (но не тождественная) притча приводится и в Евангелии от Луки (19:11-28), но место талантов в ней фигурируют мины (более мелкие единицы измерения). Рассказ Луки интересен сообщением, что когда господин уехал, то «граждане ненавидели его и отправили вслед за ним посольство, сказав: не хотим, чтобы он царствовал над нами» (Лк. 19:14). Этот рассказ предположительно содержит указание на историю этнарха Ирода Архелая, который ездил в Рим к императору Августу для подтверждения своих прав на управление Самарией, Иудеей (включая Иерусалим) и Идумей.

Богословское толкование

У богословов господин, отправляющийся в дальнюю поездку, это Иисус Христос, который «прежде чем получить славное царство, должен будет уйти в „дальнюю страну“ — на небо, к Отцу Своему, и потом уже явиться на земле во славе Своей». Под рабами понимают учеников и последователей Христа, которые получают от Бога разнообразные дарования и внешние блага. Однако Феофилакт Болгарский пишет:

Рабы Его — те, коим вверено служение слова, как то: архиереи, иереи, диаконы и все, приявшие дарования духовные, одни — большие, другие меньшие, каждый по силе своей, то есть по мере веры и чистоты.

Возвращение господина и требование отчёта от рабов понимается как Страшный суд, на котором, по учению Церкви, все должны будут дать ответ за свои дела: умножившие свои таланты получат похвалу, а «раб лукавый и ленивый» будет наказан исключением из царства Мессии. При этом обвинения ленивым рабом своего господина в жестокости богословы называют самооправданием грешника, который «по греховности своей потерявшего чувство сыновства к Богу и представляющего Бога поэтому жестоким и несправедливым».

Рассматривая рабов как учеников Христа, Феофилакт Болгарский называет их «торжника́ми» (торговцами) так как они призваны передавать другим вверенное им учение. Он пишет:

Ли́хва, требуемая от них, есть исполнение учения самым делом. Ибо ученик, принимая от учителя учение, и сам пользуется им и передает оное другим и присовокупляет к нему ещё лихву, то есть добрые дела.

Причины сокрытия таланта иногда усматривают:

1. В зависти к тем, кто получил от Бога больше: два таланта и пять талантов.
2. В неверии Богу и тому, что никакой Его дар бесследно не теряется, а приносит большие плоды.

Крылатое выражение

Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,
В заботах тяжких истощил!
Как раб ленивый и лукавый
Талант свой в землю не зарыл!

А. Н. Плещеев, «Вперёд»

От данной евангельской притчи происходит крылатое выражение «Зарывать талант в землю». Им обозначают оставление без пользы каких-либо знаний, опыта или духовных качеств, пренебрегать ими.

От церковно-славянского текста притчи произошло другое крылатое выражение, употреблявшееся в России XIX века: «᾿о́вому тала́нтъ, ᾿о́вому два́». Его использовали как для обозначения социального и имущественного неравенства людей, так и для отражения разносторонности чьих либо дарований.

См. также

• Духовные дары

Литература

• Е. Г. Рабинович. [ec-dejavu.net/t-2/Talent.html Мерное бремя] // Ноосфера и художественное творчество. М.: Наука, 1991, с. 139—153

Отрывок, характеризующий Притча о талантах

M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…