Республика Южно-Молуккских островов
| Республика Южно-Молуккских островов (Малуку-Селатан) | |||||||||
| индон. Republik Maluku Selatan | |||||||||
| Непризнанное государство | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
 Республика Южно-Молуккских островов на карте мира | |||||||||
| Столица | Амбон | ||||||||
| Религия | Христианство | ||||||||
| Форма правления | Республика | ||||||||
| Президент | |||||||||
| - 1950—1966 | Крис Сумокиль | ||||||||
| - 1966—1992 | Йохан Манусама | ||||||||
| - 1993—2010 | Франс Тутухатунева | ||||||||
| - 2010-по настоящее время | Джон Ваттилете | ||||||||
| История | |||||||||
| - 25 апреля 1950 | Провозглашение независимости | ||||||||
| - 1950 | Насильственная реинтеграция в состав Индонезии. Образование правительства в изгнании | ||||||||
Респу́блика Ю́жно-Молу́ккских острово́в, или Республика Малуку-Селатан, индон. Republik Maluku Selatan — самопровозглашённое в 1950 году сепаратистами на острове Амбон государство. В настоящее время в Нидерландах существует «правительство в изгнании».
История
27 декабря 1949 года Нидерланды передали суверенитет над Голландской Ост-Индией, за исключением Нидерландской Новой Гвинеи (ныне Западный Ириан в составе Индонезии) правительству Соединённых Штатов Индонезии. Южно-Молуккские острова в тот момент входили в состав государства Восточная Индонезия, вошедшего в состав объединённого индонезийского государства.
Несмотря на название нового индонезийского государства, его основатель Сукарно хотел сделать его унитарным, а не федеральным, без учёта религиозных и этнических различий. В ответ на это христиане, проживавшие на Южно-Молуккских островах, решили отделиться от преимущественно мусульманской Индонезии. 25 апреля 1950 года в г. Амбон была провозглашена республика Малуку-Селатан с руководством в следующем составе:
- президент: бывший губернатор округа Йоханес Герман Манухуту (умер 3 мая 1950 года)
- премьер-министр: Альберт Вайрисаль
- министр иностранных дел: Крис Сумокиль (с 3 мая 1950 года президент)
- министр образования: Йохан Манусама (в течение 2 месяцев также министр обороны)
17 августа 1950 года президент Сукарно провозгласил унитарную Республику Индонезию. Помимо южномолуккцев, против Сукарно выступили и представители некоторых других территорий. После переговоров и блокады 28 сентября 1950 года началась Индонезийская война: индонезийские войска высадились на остров Амбон. Через Нидерландскую Новую Гвинею (ныне Западный Ириан в составе Индонезии) сепаратисты тщетно обращались за военной помощью к Нидерландам. Примерно через месяц после вступления индонезийских войск, 5 ноября 1950 года, под их ударами пала столица сепаратистов город Амбон. Правительство сепаратистов бежало на близлежащий остров Серам, где под руководством Сумокиля развернулась партизанская война против индонезийцев.
В 1951 году около 4000 военнослужащих KNIL вместе со своими семьями (всего около 12 500 человек) отправились на «временное пребывание» в Нидерланды, получив статус нидерландских военнослужащих. При этом по окончании Второй мировой войны в Нидерландах царил жилищный кризис, и солдаты с семьями были помещены в казармы на территории бывшего концлагеря Вестерборк.
Индонезийские военные арестовали Сумокиля 2 декабря 1963 г. на острове Серам, после чего партизанская война быстро прекратилась. 11 марта 1966 г. генерал Сухарто захватил власть в Индонезии, сместив Сукарно, и всего месяц спустя, 12 апреля 1966 г., Сумокиль был казнён. После его смерти новым «президентом в изгнании» был назначен живущий в Нидерландах Манусама, хотя его полномочия несколько лет оспаривал «генерал» Исаак Юлиус Тамаэла.
Теракты в Нидерландах
Глава «правительства в изгнании» Манусама оказался не в состоянии предотвратить экстремистские акты молодёжи — выходцев с Молуккских островов, недовольных своим положением в Нидерландах.
- 1966 — в ночь после прибытия в Нидерланды вместе с сыном вдовы Сумокиля, одного из лидеров сепаратистов, толпа экстремистов подожгла индонезийское посольство в Гааге 26 июля 1966 г.
- 1970 — южномолуккская молодёжь осадила 31 августа жильё индонезийского посла в Вассенааре.
- 1974
- Накануне наступления 1975 г. окончилась неудачей попытка захвата в заложники королевы Юлианы.
- 1975
- со 2 декабря по 14 декабря под Вейстером были захвачены в заложники пассажиры поезда. Кроме того, с 4 декабря находилось в осаде индонезийское консульство в Амстердаме.
- 1977 — 23 мая были захвачены заложники в поезде под Де Пюнтом и в младшей школе в Бовенсмилде. Оба события закончились вооружённым вмешательством полиции и армии — были убиты террористы, но пострадали и некоторые заложники.
- 1978 — последняя насильственная акция со смертельным исходом — захват заложников в Доме провинции Ассен. В первый день был застрелен чиновник. На следующий день здание взято штурмом, при этом ещё один чиновник получил смертельные ранения.
Во время указанных событий Манусама, доктор Самуэль Метиарей, доктор Хассан Тан и вдова Сумокиля выступали посредниками в переговорах с террористами.
- 2000 — в день поминовения покойных в Амстердаме 4 мая полиция обнаружила на крыше одного из зданий несколько снайперов.
Напишите отзыв о статье "Республика Южно-Молуккских островов"
Ссылки
- [www.turlocman.ru/indonesia/3777 Индонезия. Обретение независимости и становление государства]
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Республика Южно-Молуккских островов
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
