Рим (отрывок)

«Рим» — отрывок из незавершённого романа Гоголя «Аннунциата». В 1838—1839 годах Гоголь начал работу над романом. Отрывок «Рим», законченный, по воспоминаниям Сергей Аксакова, в начале февраля 1842 года. Впервые опубликовано с подзаголовкам «Отрывок» в журнале «Москвитянин», 1842, No 3, стр. 22-67.

В «Риме» отражены впечатления Гоголя от Италии и размышления о её судьбе.

Виссарион Белинский в статье «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя „Мёртвые души“ осудил Гоголя за его нападки на Францию. Белинский писал, что в „Риме“ „есть удивительно яркие и верные картины действительности“ и в то же время „есть и косые взгляды на Париж и близорукие взгляды на Рим, и — что всего непостижимее в Гоголе — есть фразы, напоминающие своею вычурною изысканностью язык Марлинского. Отчего это? — Думаем, оттого, что при богатстве современного содержания и обыкновенный талант чем дальше, тем больше крепнет, а при одном акте творчества и гений, наконец, начинает постепенно ниспускаться…“. Та же суровая оценка была повторена в статье «Русская литература в 1842 году». В письме к Шевырёву от 1 сентября 1843 года Гоголь писал: «Я был бы виноват, если бы даже римскому князю внушил такой взгляд, какой имею я на Париж, потому что и я хотя могу столкнуться в художественном чутье, но вообще не могу быть одного мнения с моим героем. Я принадлежу к живущей и современной нации, а он — к отжившей. Идея романа вовсе не была дурна: она состояла в том, чтобы показать значение нации отжившей, я отживающей прекрасно относительно живущих наций. Хотя по началу, конечно, ничего нельзя заключить, но всё же можно видеть, что дело в том, какого рода впечатление производит строящийся вихорь нового общества на того, для которого уже почти не существует современность».

Ссылки

• [az.lib.ru/g/gogolx_n_w/text_0400.shtml Гоголь Н. В. Рим (отрывок)]
• [feb-web.ru/feb/gogol/texts/ps0/ps3/ps3-633-.htm Комментарии // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: В 14 т. / АН СССР; Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1937—1952.]
• Анисимова А. Н., Растягаев А. В. [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2009/5/Anisimova&Rastiagaev/ Русский Данте: возвращение домой (к 200-летнему юбилею Н. В. Гоголя)] // Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». — 2009. — № 5 - Филология.
• [sites.utoronto.ca/tsq/14/juliani14.shtml Джулиани Р. «Рим» Н. В. Гоголя и душа Рима]
• Хлодовский Р. [www.binetti.ru/collectio/philologia/hlodovskiy_1.shtml Рим в мире гоголя] // Иностранная литература. — 1984. — № 12. — С. 203–210.

Отрывок, характеризующий Рим (отрывок)

Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.