Риччи, Себастьяно

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Риччи.
Себастьяно Риччи
итал. Sebastiano Ricci
Имя при рождении:

Sebastiano Ricci

Дата рождения:

1 августа 1659(1659-08-01)

Место рождения:

Беллуно

Дата смерти:

15 мая 1734(1734-05-15) (74 года)

Место смерти:

Венеция

Стиль:

Венецианская школа живописи

Влияние на:

Даниель Гран

Работы на Викискладе

Себастьяно Риччи (итал. Sebastiano Ricci, 1 августа 1659, Беллуно — 15 мая 1734, Венеция) — итальянский художник, представитель венецианской школы живописи.





Ранние годы

Сын Адреаны и Ливио Риччи родился в Беллуно, крещён 1 августа 1659 года. С 1671 года учился в Венеции у малоизвестных художников. По одним данным его учителем был Себастьяно Маццони, по другим — Федерико Червелли (последователь Луки Джордано). В 1678 году, обвинённый в попытке отравления женщины, забеременевшей от него, Риччи был заключён в тюрьму. Выпущен на свободу по ходатайству одного из членов семьи Пизани. Позднее он женился на матери своего ребёнка.

После освобождения Риччи уехал в Болонью и своё образование продолжил под руководством Джан Джузеппе дель Соле, художника декоративного направления, находившегося под влиянием манеры Веронезе. Изучая достижения болонской и венецианской школ, Риччи создал свой неповторимый стиль, для которого были характерны яркая цветовая гамма, светлый колорит, декоративность композиции.

Его заказчиком стал герцог Пармы Рануччо II Фарнезе. В 1686 году Риччи выполнил по его поручению «Оплакивание Христа» для церкви Нуово Капуцино. В 1687 — 1688 годах он создал серию полотен со сценами из жизни римского папы Павла III для дворца герцогини Фарнезе в Пьяченце.

Турин. Рим. Возвращение в Венецию

В 1688 году Риччи, оставив жену и дочь в Болонье, бежал в Турин с дочерью художника Джованни Франческо Перуццини Магдаленой. Риччи был снова заключён в тюрьму, ему грозила смертная казнь, но благодаря герцогу Рануччо он избежал наказания. Тот нанял Риччи в качестве придворного художника и поселил во дворце Фарнезе в Риме. Художник по заказу герцога копировал (1692—1694) ватиканскую фреску Рафаэля «Коронация Карла Великого» для короля Людовика XIV. Смерть герцога Рануччо в декабре 1694 года вынудила художника покинуть Рим, он переехал в Милан. Здесь до ноября 1695 года работал над росписью часовни церкви Сан-Бернардино деи Морти. В Милане Риччи познакомился с живописью Алессандро Маньяско. Трагическое содержание работ Маньяско не затронуло приверженца светлых и жизнерадостных композиций, трактовавшего библейские сюжеты в светском ключе, но Риччи перенял у него экспрессивную манеру исполнения, характерный энергичный мазок. В 1698 году Риччи возвращается в Венецию и время от времени покидает пределы республики, чтобы исполнить очередной престижный заказ. Этот период отмечен серьёзным увлечением Риччи творчеством Веронезе. Некоторые его произведения, созданные в то время, напоминают грандиозные многофигурные композиции и сияющую живопись одного из главных художников Венеции второй половины XVI века.

1706—1707. Флорентийские фрески

В 1706—1707 годах во Флоренции Риччи выполнил две важнейшие работы: некоторыми исследователями творчества художника они считаются вершиной его карьеры. Риччи создал большую серию фресок на мифологические сюжеты и аллегории в Палаццо Маручелли-Фенци и работал вместе с художником Джузеппе Тонелли над украшением комнат Палаццо Питти («Венера и Адонис»). Фрески в Палаццо Питти по сравнению с предыдущими работами Риччи отличаются более ярким цветом и светоносностью. Эти работы принесли Риччи европейскую славу.

Лондон. Париж

В 1712 году Себастьяно Риччи вместе с племянником и учеником Марко приезжает в Лондон. Вдвоём они создали серию из восьми полотен на мифологические сюжеты для лорда Берлингтона. По заказу графа Портленда Риччи расписал Часовню герцога Чендоса во дворце Кэннонс (эта работа не сохранилась). Пробыв в Англии четыре года, Риччи переезжает в Париж.

18 мая 1718 года за работу «Триумф Мудрости над Невежеством» Себастьяно Риччи был принят в Королевскую Академию живописи и скульптуры.


Творчество Риччи, самого раннего художника рококо, повлияло на развитие целой плеяды венецианских мастеров нового поколения: Франческо Палаццо, Гаспаро Дициани, Франческо Мильори, Гаэтано Цомпини, Франческо Фонтебассо. Увлечён был произведениями Риччи и самый гибкий и разносторонний из венецианских художников — Тьеполо.

Работы Себастьяно Риччи

  • «Агарь в пустыне», 1727, х., м., 180 x 140, Турин, Палаццо Реале
  • «Экстаз святой Терезы», 1727, х., м., 370 x 185, Виченца, церковь Сан Джилорамо Дельи Скальци
  • «Ревекка и Элиэзер у колодца», 1727, х., м., 182 x 139, Турин, Палаццо Реале.
  • «Магдалина, умащивающая ноги Христа», 1728, х., м., 323 x 632, Турин, Галерея Сабауда

Напишите отзыв о статье "Риччи, Себастьяно"

Ссылки

  • [www.hrono.info/biograf/bio_r/richchi.html Себастьяно Риччи на портале «Хронос» (по материалам статьи Г. Грибкова)]

Отрывок, характеризующий Риччи, Себастьяно

– Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье?] Успокойте друга, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Риччи,_Себастьяно&oldid=80946524»