Скляр, Игорь Борисович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Игорь Скляр
Имя при рождении:

Игорь Борисович Скляр

Место рождения:

Курск, СССР

Профессия:

актёр, певец

Карьера:

1973 — наст. время

Награды:

Игорь Борисович Скляр (род. 18 декабря 1957, Курск) — советский и российский актёр театра и кино. Заслуженный артист России (1996)[1]. Народный артист России (2013)[2].

Внешние изображения
[www.na-igre.ru/light/assets/images/fancy/igor-sklyar01.jpg Игорь Скляр в фильме «На игре»]

Лауреат премии за лучший актёрский дебют на фестивале «Молодость „Мосфильма“» (1984 год, за роль в фильме «Мы из джаза»). Лауреат премии за лучшую мужскую роль на Открытом российском кинофестивале «Кинотавр» в г. Сочи (1994, за роль в фильме «Год собаки»).





Биография

Родился 18 декабря 1957 года в городе Курске в семье инженеров.

В 1975 году окончил школу № 6 (ныне лицей № 6) в Курске, пел и играл на гитаре в школьном ансамбле, занимался спортом — играл в настольный теннис, хоккей, футбол, занимался лёгкой атлетикой, туристическим многоборьем, боксом[3].

В 1979 году окончил Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии (курс Льва Додина). В сезоне 1979—1980 годов актёр Томского ТЮЗа (на тот момент театр только строился). Призван в армию осенью 1980 года, служил в [wikimapia.org/#lang=ru&lat=56.264341&lon=42.806747&z=16&m=b пос. Инженерный] (Нижегородская обл.) в/ч 63309, затем был переведен в Подмосковье.

С 1983 года Игорь стал актёром Ленинградского Малого драматического областного театра и служил в нём, по меньшей мере, до 2002 года.

В кино снимается с 1973 года (первую роль — Николай Маслёнок в фильме «Юнга Северного флота» сыграл ещё подростком).

В марте 2015 года был награждён призом Ассоциации продюсеров кино и телевидения в области телевизионного кино в категории «Лучший актёр второго плана в телефильме/сериале» за роль в сериале «Уходящая натура»[4]

Личная жизнь

Живёт в г. Павловске.

Семья

  • Отец — Скляр Борис Михайлович (1929—2004), инженер-строитель[3][5].
  • Мать — Скляр Галина Михайловна (1936—1997), инженер-технолог[3].
    • Брат — Скляр Дмитрий Борисович (1972), руководит в Курске одним из крупных региональных изданий — газетой «Друг для друга», женат на Светлане[6].

Песни

[9][10][11]

Фильмография

Клипы

  • 2004 — «Баллада о бездомном барде»

Напишите отзыв о статье "Скляр, Игорь Борисович"

Примечания

  1. [graph.document.kremlin.ru/page.aspx?1149357 Почётное звание присвоено указом Президента России № 512 от 9 апреля 1996 года]
  2. [graph.document.kremlin.ru/page.aspx?3564416 УКАЗ Президента РФ от 08.04.2013 N 340]
  3. 1 2 3 4 [seleng.livejournal.com/854.html Встречи со звёздами и не только… — Игорь Скляр]// seleng.livejournal.com
  4. [tass.ru/kultura/1842374 «Физрук» и «Мажор» стали самыми успешными сериалами 2014 года]. ТАСС (20 марта 2015). Проверено 20 марта 2015.
  5. [www.dddkursk.ru/number/511/new/001155/ 18 июля на 76-м году жизни скоропостижно скончался Борис Михайлович Скляр]
  6. [eg.ru/daily/adv/9862/ Игорь Скляр встретит юбилей под одеялом // Экспресс газета]
  7. [www.svirelin.ru/biography.html?catid=0&id=146 История песни Комарово]
  8. [www.spletnik.ru/blogs/pro_zvezd/87045_igor-sklyar Игорь Скляр] — Комарово
  9. [popsa.info/bio/291/291d.html Дискография Игоря Скляра]
  10. [www.audiopoisk.com/artist/igor_-sklar/ Mp3 музыка исполнителя Игорь Скляр — (29 песен), слушать]
  11. [jooov.net/text/1275852/igor_sklyar-ponedelnik_1987_g_kompozitor_-_igor_nikolaev.htmls Текст песни | Игорь Скляр — Понедельник (1987 г., композитор — Игорь Николаев) перевод, слова, lyrics, минусовка]

Ссылки

  • Игорь Скляр (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [youtube.com/watch?v=CM0wmBxZJF8 «Drive My Car» Игорь Скляр] на YouTube
  • [www.last.fm/ru/music/%D0%98%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C+%D0%A1%D0%BA%D0%BB%D1%8F%D1%80 Профиль Игорь Скляр] на Last.fm

Отрывок, характеризующий Скляр, Игорь Борисович

– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.