Стамателопулос, Никитас
| Никитас Стамателопулос | |
| греч. Νικήτας Σταματελόπουλος | |
 Бюст Никитараса в Афинах | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Недуса, Мессения |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Никитас Стамателопулос (греч. Νικήτας Σταματελόπουλος), он же Никитарас (греч. Νικηταράς — в греческом языке имеет значение Никита-богатырь), он же Туркоед (греч. Τουρκοφάγος) (1782 — 1849) — один из наиболее известных героев Греческой войны за независимость 1821—1829 годов.
Биография
Никитарас родился в 1782 году в маленьком селе Недуса (Мессения), у подножия горы Тайгет в 25 км от города Каламата. Один из основных вождей Греческой революции Теодорос Колокотронис приходился ему дядей.
Отец Никитараса, клефт Стамателос, был женат на Софии Каруцу, которая приходилась сестрой жене Теодоросу Колокотронису. Детские годы Никитарас провёл в селе. В возрасте 11 лет он последовал за своим отцом, в отряд клефтов. В дальнейшем он перешёл в отряд известного клефта Захариаса (Барбициотиса), где и отличился своим мужеством. Никитарас женился на дочке Захариаса, Ангелине.
В 1805 году в ходе карательных турецких операций погиб отец Никитараса, и тот последовал за своим дядей Колокотрони на Ионические острова, перешедшие из французского под российский контроль[1][2][3]. Здесь он вступил в греческие батальоны, организованные Ф. Ф. Ушаковым, и участвовал в военных действиях в Италии против Наполеона. После поражения России и Австрии при Аустерлице и согласно Тильзитскому миру, Ионические острова снова перешли под французский контроль. Никитарас некоторое время служил французам, но позже те решили расформировать греческие батальоны. Окончательно греческие отряды были распущены англичанами, после того как острова перешли под их контроль в результате поражения Наполеона[4]. В 1818 году, находясь уже в городе Каламата, Никитарас был посвящён в тайное общество «Филики Этерия». Чуть позже Никитарас был вовлечён одним из апостолов этеристов Анагностарасом в подготовку восстания на полуострове Пелопоннес.
Когда разразилась Греческая революция, Никитарас вместе с другими военачальниками вошёл 23 марта 1821 года в Каламату. После этого он направился к городу-крепости Триполи и принял участие в его осаде. 12—13 мая 1821 года Никитарас командовал отрядом 800 бойцов в сражении при Вальтеси. Через несколько дней, командуя отрядом в 200 бойцов, в битве при Долиане противостоял 6 тысячам турок, которые оставили на поле боя 300 убитых и все свои орудия. После Долиана он и получил свой зловещий эпитет «Туркоед».
После Долиана, следуя указанию Колокотрониса, Никитарас направился к городу Нафплион и участвовал в его осаде. После чего направился в Среднюю Грецию, где Одиссей Андруцос пытался отвоевать город Ливадия (Греция). Здесь Никитарас и побратался с Андруцосом. Вернувшись на Пелопоннес, Никитарас участвовал во взятии Триполицы 23 сентября 1821 года. Следует отметить, что Никитарас был одним из немногих, отказавшихся принять участие в дележе трофеев после взятия города.
В декабре 1821 года Никитарас вновь принял участие в продолжающейся осаде Нафплиона. В апреле 1822 года Никитарас снова в Средней Греции, во главе отряда в 700 бойцов, где вместе с Одиссем Андруцосом воюет при Стилиде и Святой Марине. 26—28 июля 1822 года в битве при Дервенакии Никитарас вместе с Колокотронисом и другими военачальниками разгромил армию Драмали-паши. Его вклад в эту победу стал решительным, после того как Никитарас перекрыл Драмали дорогу в Агиос-Состис и вынудил его к отступлению. Турки оставили на поле боя 3 тысячи убитыми. Двумя днями позже Никитарас перекрыл дорогу Драмали у Агионори, где турки оставили 600 человек убитыми.
Во время греческой междуусобицы 1823 года, Никитарас, хоть и встал на сторону Колокотрониса против правительства Кунтуриотиса, но избегал принимать участие в военных столкновениях. После победы правительственных сил Никитарас ушёл в Миссолонги под командование Д. Макриса и вместе с ним отражал атаки турок Кютахи-паши во время второй осады города.
Поле того как на Пелопоннес высадились египетские войска Ибрагим-паши, правительство предоставило амнистию и Никитарас вернулся во главе отряда на п-ов, где принял участие в сражениях против египтян. Одновременно Никитарас отказался подписывать затеянное Маврокордато т. н. «Голосование зависимости», которое признавало Британию как единственную защитницу Греции.
В 1826 году Никитарас с отрядом в 800 бойцов последовал за Георгисом Караискакисом в его экспедицию в Восточную Среднюю Грецию и участвовал в победоносном сражении при Арахова в ноябре 1826 года. Заболев во время этой экспедиции, Никитарас был вынужден вернуться в Нафплион. Выздоровев, он под командованием Колокотрониса принимал участие в боях против войск Ибрагим-паши на Пелопоннесе. Третьим национальным собранием в Тризине Никитарас был назначен командиром гвардии. Позже он вернулся под командование Караискакиса в Ср. Грецию, Аттика, но после поражения греческих сил в Фалероне 24 апреля 1827 года Никитарас вернулся на Пелопоннес и продолжил военные действия против Ибрагим-паши в Мессении.
После освобождения
После Освобождения Никитарас стал сторонником партии «напеев» дружественной Росси (в отличие от двух других, дружественных соответственно Британии и Франции). Никитарас защищал права ветеранов и народа от иностранных посягательств. После прибытия Каподистрии Никитарас стал одним из самых близких его сотрудников. В Четвёртом Национальном собрании в городе Аргосе в 1829 году Никитарас участвовал как депутат от Леонтари (Аркадия).
При короле Оттоне и баварском правлении Никитарас не принимал активного участия в политической жизни, но открыто высказывал свою неприязнь к баварцам. После антибаварского выступления в Мессении в августе 1834 года Никитарас был арестован и ненадолго заключён в тюрьму.
В 1839 году он был снова арестован по обвинению в заговоре против короля Оттона как участник фило-православного общества. Никитарас проходил по следствию как военный руководитель этой организации, которая ставила себе целью освобождение находящихся ещё под турецкой оккупацией греческих земель и поддержку православной вере. Правительство Оттона также подозревало, что Никитарас и другие русофилы ставили целью свержение баварца Оттона, в пользу какого-нибудь русского князя. Никитарас был заключён в крепость Паламиди (Нафплион), но 11 июля 1840 года освобождён судом за отсутствием улик. Однако решение суда разъярило короля Оттона, и Никитарас был снова заключён, на этот раз на острове Эгина. Все это подорвало здоровье Никитараса. В сентябре 1841 года после амнистии Никитарас был освобождён, будучи уже почти слепым.
После своего освобождения Никитарас прожил последние годы своей жизни вместе с семьёй в городе Пирее. После революции 1843 года Никитарас получил звание генерала, а после конституционного восстания 3 сентября 1847 года был назначен сенатором, что дало ему также и скромную пенсию.
Никитарас продиктовал свои мемуары юристу Церцетису и литератору Суцосу.
У Никитараса было 2 дочки и сын. Сын стал офицером. Одна из дочерей сошла с ума, увидев состояние Никитараса после его заключения в Эгине.
Умер Никитарас 25 сентября 1849 года в Пирее, забытый, слепой и почти нищий.
Память
Никита Стамателопулос-Никитарас — выдающаяся и героическая фигура Греческой революции. Для народной Музы он правая рука Колокотрониса: «впереди идёт Никита, за ним Колокотрони».
Вся его жизнь и деятельность, как в годы Освободительной войны, так и после Освобождения, характеризуется бескорыстностью, решительностью, мужеством, но и скромностью: «первый в опасности, уходящий от раздела трофеев». Характерно, что тот единственный дамасский клинок, что насильно вручили ему его бойцы после боя в Агионори, Никитарас отдал при сборе денег, когда у правительства не было средств, чтобы отправить флот для снабжения осаждённого Миссолонги. Он известен своими словами, сказанными во время третьей осады Миссолонги. Когда он прибыл в город со снабжением, солдаты, не получавшие жалования несколько месяцев, спросили Никитараса, не привёз ли он с собой немного денег. Разгневанный Никита, бросив на землю меч убитого им турка, сказал: «у меня есть только мой меч и я с радостью отдам его за мое Отечество».
Некоторые соратники и историки называли его «чистым алмазом Революции». Даже у тех из греческих и иностранных современников и историков, которые предвзято относились к военачальникам из народа, не нашлось ни одного плохого слова в адрес Никитараса.
Примечательно, что если отряды большинства военачальников состояли из их земляков, то у Никитараса в корпусе были выходцы из разных областей Греции, гречески добровольцы извне и христиане Смирны, другие восточные христиане, а также болгары, которые прибыли конюхами с турками на Пелопоннес (см Христос Дагович)[5].
Греческие историки отмечают решающую роль Никитараса в разгроме Драмали-паши при Дервенакии. Поэтому Вардуниотис говорит, что Колокотронис — это Агамемнон экспедиции, а Никитарас — её Ахиллес[6].
Никому из политиков не удалось втянуть его в свои интриги. Так, когда франкофил Колети предложил ему убить Одиссея Андруцоса в обмен на место в правительстве, Никитарас с гневом отбросил предложение и продолжил свою дружбу с опальным военачальником.
За свои достоинства Никита получил от целый ряд прозвищ, такие как: Никитарас (Никита-богатырь), Туркоед, Туркоруб, Новый Ахилл (за свою быстроногость). Стала нарицательной поэтическая фраза: «где же и ты, крылоногий Никита» (греч. «Πού 'σαι και συ Νικηταρά, που 'χουν τα πόδια σου φτερά»).
Примечание
Никитарас упоминается в поэме Рыцарь и Смерть греческого поэта Никос Гацос [7].
Напишите отзыв о статье "Стамателопулос, Никитас"
Ссылки
- ↑ An Index of events in the military history of the greek nation., p. 22.
- ↑ Clogg, Richard (1992). A Concise History of Greece. Cambridge University Press, pág. 215 (ISBN 0-521-37830-3)
- ↑ Yéméniz, Eugène Yéméniz (1862). La Grèce moderne. Héros et poètes. París: Michel Lévy, pág. 178.
- ↑ Brewer, David (2001). The Greek War of Independence. The Struggle for Freedom from Ottoman Oppression and the Birth of the Modern Greek Nation. Nueva York: The Overlook Press, pág. 65. (ISBN 1-58567-395-1)
- ↑ [Φωτακος, ε.α., τομ. Β, σελ. 338]
- ↑ [Βαρδουνιωτης, ε.α., σελ. 169]
- ↑ [nauplion.net/Gatsos.html «El caballero y la muerte»]
Литература
- Αγαπητός Σ. Αγαπητός. [www.archive.org/details/hoiendoxoihelln00unkngoog Οι Ένδοξοι Έλληνες του 1821, ή Οι Πρωταγωνισταί της Ελλάδος] 208-216. Τυπογραφείον Α. Σ. Αγαπητού, Εν Πάτραις (1877). Проверено 13 Αυγούστου 2009. [www.webcitation.org/67aOVw4G3 Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Стамателопулос, Никитас
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.
Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
