Монк, Телониус

Телониус Сфир Монк Thelonious Sphere Monk
Монк на «Экспо-67» в Монреале (из Канадской Архивной Библиотеки)
Основная информация
Полное имя	Телониус Монк-младший
Дата рождения	10 октября 1917(1917-10-10)
Место рождения	Роки-Маунт, Северная Каролина, США
Дата смерти	17 февраля 1982(1982-02-17) (64 года)
Страна	США США
Профессии	пианист и композитор
Жанры	джаз
Сотрудничество	Диззи Гиллеспи, Коулмен Хокинс, Чарли Паркер, Майлз Дэвис, Сонни Роллинз, Джерри Маллиген, Джон Колтрейн
Лейблы	Blue Note, Prestige Records, Riverside Records, Columbia

Тело́ниус Сфир Монк (англ. Thelonious Sphere Monk, 1917—1982) — джазовый пианист и композитор, наиболее известен как один из родоначальников бибопа. В своём творчестве придерживался оригинального стиля, был авангардистом и примитивистом.

Его манера игры была не совсем характерна для джаза: музыка была «рваной», изобиловала большим количеством скачков. Тем не менее, такие его композиции, как «Round Midnight», «Ruby My Dear», «52nd Street Theme» и многие другие стали классикой джаза и позднее исполнялись многими музыкантами.

Биография

Детство и юность

Родился Телониус Монк 10 октября 1917 года; в семье Барбары Монк (в девичестве Бэттс) и Телониуса Монка он был вторым ребёнком (сестру Монка звали Мэрион, она была старше его на два года, младшего брата звали Томас).

Сам музыкант в разное время называл разные даты своего рождения, точно это было установлено только в 1968 году, когда критик Леонард Фэзер обнаружил оригинал свидетельства о рождении. В этом документе его имя записано как «Телониус Монк-младший». Второе имя, Сфир, он по видимому присвоил себе в честь деда по материнской линии.

В возрасте трёх лет музыкант вместе с семьёй переехал в Нью-Йорк, на Манхэттен. В квартире по адресу 243 West 63rd St, где они поселились, он прожил почти всю оставшуюся жизнь — сначала с матерью, сестрой и братом (отец оставил семью вскоре после переезда и вернулся в Роки Маунт), а затем с женой и детьми. Барбара Монк была вынуждена работать на нескольких работах сразу, чтобы прокормить детей; но помимо финансовых затруднений ничто не усложняло детства мальчика: моральная обстановка в семье была хорошей, в школе он учился хорошо (хотя и имел проблемы в общении со сверстниками), особенно любил физику и математику.

Впервые за фортепиано Телониус сел в возрасте 6 лет. Периодически он брал уроки, но академического музыкального образования так и не получил и был невысокого мнения о высшем образовании в целом. Своими кумирами он считал Дюка Эллингтона, Джеймса П.Джонсона и других страйд-пианистов того времени.

В 1940 году он получил должность пианиста в легендарном манхэттенском клубе «Minton's Playhouse». На этой работе Монк зарабатывал всего 17 долларов в неделю, но получал большое удовольствие от импровизаций с барабанщиком Кенни Кларком: они выработали свою собственную манеру игры, усложняя композиции, чтобы отсеивать посредственных исполнителей, желавших выступать с ними вместе. В 1942 году в клубе стали появляться Диззи Гиллеспи и Чарли Паркер, которые позаимствовали систему аккордов и стиль Монка и стали общепризнанными родоначальниками бибопа, обретшего популярность и коммерческую успешность в 1944 году. В том же 44-м Монк покинул «Minton’s Playhouse», не добившись признания широкой публики.

Ранние записи (1944—1954)

В 1944-м сделал свою первую студийную запись совместно с квартетом Коулмена Хокинса. Хокинс был первым известным музыкантом, поверившим в талант молодого Телониуса Монка, и тот впоследствии отплатил ему за доверие приглашением поучаствовать в записях 1957 года с Джоном Колтрейном.

В 1947 году произошло два очень важных для Монка события. Наступил переломный момент в его карьере: в августе он подписал контракт на пять лет со студией звукозаписи «Blue Note» и сделал первую самостоятельную студийную запись.

Произошли изменения и в его личной жизни: в этом году он вступил в брак с Нелли Смит, которую знал с 15-летнего возраста; это очень сильно повлияло на жизнь музыканта: жена постоянно заботилась о нём и оказывала ему поддержку. Через 2 года у них родился сын Телониус Сфир-младший (в детстве носил прозвище Toot в честь кораблика из мультфильмов Уолта Диснея и отец посвятил ему пьесу «Little Rootie Tootie». Как и отец, посвятил свою жизнь джазу; ударник и композитор, выступает под именем Т. С. Монк), а в 1953 году — дочь Барбара (семейное прозвище — «Бу-бу»).

Работы Монка всё ещё не имели широкого успеха у публики: его оригинальную манеру исполнения многие считали дилетантской. Он много пил, курил марихуану и принимал наркотики (это началось ещё во время его работы в «Minton’s Playhouse», где такой стиль жизни считался нормой).

В 1948 году Монк впервые был обвинён в преступлении: у него обнаружили марихуану. На год конфискована его кабаре-кард (удостоверение, позволяющее выступать в заведениях, где подают спиртное), так что он фактически лишился своего основного источника дохода. В 1951-м разразился новый скандал: в машине, где находся сам Монк, его друг пианист Бад Пауэлл и двое неизвестных, был обнаружен героин, музыкант был арестован, а его кабаре-кард отнята на шесть лет, таким образом он не мог выступать ни в одном клубе Нью-Йорка. Это стало для Монка настоящей трагедией: ему приходилось довольствоваться выступлениями в театрах и на концертах за городом. Кроме того, «Blue Note» заморозила контракт с музыкантом, а когда он был возобновлён, коммерческий успех так и не появился.

В 1952-м году срок контракта истёк, и Монк стал работать на студии «Prestige Records». В этот период было создано много значительных записей: совместные работы с саксофонистом Сонни Роллинзом, барабанщиком Артом Блэйки и великим трубачом Майлзом Дэвисом.

В 1953-м Монк познакомился с баронессой Панноникой де Кёнигсвартер, дочерью банкира Натаниэла Чарльза Ротшильда, покровительствовавшей джаз-музыкантам. Она оказала значительную помощь ему и Чарли Паркеру, когда у них обоих не было возможности выступать в кабаре. Баронесса осталась близкой подругой Монка до конца его жизни. Ей посвящена тема Монка «Панноника».

Фильм «Баронесса джаза» — Телониус и Панноника

В 2009 году правнучка Панноники Ханна Ротшильд выступила режиссёром документального фильма о непростой истории любви Телониуса Монка и Панноники Ротшильд «Баронесса джаза». С одной стороны, девушка, родившаяся среди роскоши европейских фамильных особняков, которые часто посещали королевские особы и деятели. И с другой, скромный, но очень талантливый афроамериканский музыкант, выросший на ферме на юге. Кинокартина охватывает и подробно описывает историю их отношений, включая самую первую встречу — тяжелое время после Второй Мировой войны, время расцвета бибопа. Многие из друзей и близких людей обоих замечали, что их отношения были глубоко платоническими и очень тонкими. Личная жизнь героини так же не была в порядке, что заставило ее испытать немалые эмоциональные потрясения. Муж Ротшильд очень любил военную музыку и просто ненавидел джаз. Панноника же боготворила эту музыку, находя в ней постоянный источник радости и вдохновения.

В фильме появляются архивные кадры и интервью с членами их семей, друзьями, джазовыми критиками и коллегами. Из известных личностей в кадре встречаются Сонни Роллинз, Куинси Джонс, Телониус Монк младший, Рой Хейнс, Кертис Фуллер, а также герцогиня Девоншир и голливудский режиссёр Клинт Иствуд.

Известный саксофонист Арчи Шепп однажды сказал, что герцогиня Ротшильд была женщиной, которая во многом опередила свое время. 

В студиях «Riverside» и «Columbia Records»

В 1955 году коллега и друг Монка Чарли Паркер скончался. Это печальное событие привлекло внимание широкой публики к миру джаза, и пластинки Телониуса Монка стали продаваться лучше.

Он заключил контракт со студией «Riverside», владелец которой, Оррин Кипньюс, убедил амбициозного музыканта записать классические джазовые мелодии в своей интерпретации. Так был создан альбом «Thelonious Monk Plays Duke Ellington», который высоко был оценён Дюком Эллингтоном и смог пробудить интерес публики к Телониусу Монку, тем не менее этот альбом не очень высоко ценится критиками, которые считают его одной из слабейших записей музыканта.

В 1956 году телеканал СBS пригласил Монка принять участие в шоу «Звёзды джаза», где он привлёк всеобщее внимание своей удивительной манерой никогда не сгибать пальцев, нажимая на клавиши. В этом же году был записан, пожалуй, самый знаменитый альбом музыканта — «Brilliant Corners» (при участии тенор-саксофониста Сонни Роллинза). Заглавная композиция альбома была так сложна, что ни один из записанных вариантов не был идеальным, и в итоге в альбом вошла версия, склеенная из нескольких неудачных записей. В 1957 году усилиями баронессы де Кёнигсвартер и Харри Коломби, нового менеджера Монка, музыканту удалось вернуть кабаре-кард. Вскоре он начал работать в джаз-клубе «Five Spot» во главе созданного им квартета. Изначально с ним играл Джон Колтрейн, но в конце 1958-го его место занял Джонни Гриффин, а затем Чарли Рауз, который продержался в коллективе целых 12 лет. В этом же году случился очередной скандал, музыкант снова попал под суд за хранение наркотиков и был лишён возможности выступать в клубах на 2 года. В 1959 году он едва не попал в психиатрическую больницу из-за своего асоциального и странного поведения, но постепенно с помощью своей жены ему удалось прийти в нормальное состояние. Его музыка (совместно с Артом Блэйки) вошла в саундтрек фильма «Исчезающие женщины» («Des Femmes Disparaissent») режиссёра Эдуара Молинаро, Монк всё-таки добился широкой известности. В 1963-м году он был включён читателями журнала «Down Beat» в Зал Славы джаза (любопытно, что он так никогда и не вошёл в этот список по версии критиков), 1964-м журнал «Time» посвятил ему целый номер, портрет Монка для обложки сделал Борис Шаляпин (сын знаменитого певца). Журнал должен был выйти 29 ноября 1963 года, но вместо Монка на обложке появился Линдон Джонсон, избранный президентом США после убийства Кеннеди, и выпуск был отложен. В журнале был упомянут тот факт, что музыкант злоупотребляет алкоголем и наркотиками.

В этот период Монк заключил контракт с «Columbia Records», но его новые произведения утратили былую оригинальность: все они строились по одному плану и были похожи друг на друга. Исключение составляет его последний альбом, записанный в этой студии — «Underground».

Концерн CBS предложил музыканту выпустить альбом с песнями группы «The Beatles» в собственной интерпретации, чтобы внести новизну в его творчество, но Монк отказался. В 1971 году он принял участие во всемирном турне «Гиганты джаза», в это же время записал свой последний альбом в трёх частях на небольшой студии «Black Lion».

Дальнейшая жизнь

После 1971-го музыкант почти не выступал, свой последний концерт он дал летом 1976 года. Монк до минимума сократил свои контакты с внешним миром, он поселился в доме Панноники де Кёнигсвартер, не проявляя видимого интереса ни к музыке, ни к жизни вообще. 17 февраля 1982 года Телониус Монк умер от инсульта; похоронен на кладбище Фэрнклифф, в городе Хартсдейл, штат Нью-Йорк. Посмертно он получил две значительные награды: в 1993 году был награждён премией «Грэмми» за вклад в музыкальное искусство, а в 2006 году был удостоен Пулитцеровской премии в области музыки.

В 1986 году был основан Институт джаза имени Телониуса Монка — некоммерческая образовательная организация, призванная дать возможность молодым джаз-музыкантам со всего мира учиться у признанных мастеров.

В 1989 году был выпущен документальный фильм «Thelonious Monk: Straight, No Chaser» (в роли продюсера выступил Клинт Иствуд), в котором члены семьи и коллеги Монка рассказывают о его жизни и творчестве.

Дискография

• After Hours at Minton’s (1943)
• Genius Of Modern Music: Volume 1 (1947—1948)
• Genius Of Modern Music: Volume 2 (1947—1952)
• Thelonious Monk Trio (1952)
• Monk (1953)
• Thelonious Monk and Sonny Rollins (1953)
• Thelonious Monk Plays Duke Ellington (1955)
• The Unique Thelonious Monk (1956)
• Brilliant Corners (1957)
• Thelonious Himself (1957)
• Thelonious Monk with John Coltrane (1957)
• Art Blakey’s Jazz Messengers with Thelonious Monk (1957)
• Monk’s Music (1957)
• Mulligan Meets Monk (1957)
• Thelonious Monk Quartet with John Coltrane at Carnegie Hall (1957)
• Blues Five Spot (1958)
• Thelonious in Action (1958)
• Misterioso (1958)
• The Thelonious Monk Orchestra at Town Hall (1959)
• 5 by Monk by 5 (1958)
• Thelonious Alone in San Francisco (1958)
• Thelonious Monk And The Jazz Giants (1959)
• Thelonious Monk at the Blackhawk (1960)
• Monk in France (1961)
• Monk’s Dream (1962)
• Criss Cross (1962)
• April in Paris (1963)
• Monk in Tokyo (1963)
• Miles & Monk at Newport (1963)
• Big Band and Quartet in Concert (1963)
• It’s Monk’s Time (1964)
• Monk (album) (1964)
• Solo Monk (1964)
• Live at the It Club (1964)
• Live at the Jazz Workshop (1964)
• Straight, No Chaser (1966)
• Underground (1967)
• Monk’s Blues (1968)
• The London Collection (1971)
• Monk’s Classic Recordings (1983)

Упоминание имени музыканта в различных сферах

Телониус — довольно редкое имя, кроме музыканта, его отца и сына, никто из исторических личностей его не носит. Это имя упомянуто в качестве альтернативного варианта перевода имени Филонуса, сына Меркурия, в «Метаморфозах» Овидия.

Сфера (Sphere) — выдуманное самим Телониусом прозвище. Это противопоставление термину Квадрат (Square) — так в его молодость называли людей консервативного склада ума.

В честь Телониуса Монка были названы:

• Астероид 11091 Телониус.
• Эпизодический персонаж мультсериала «Симпсоны», ученик начальной школы Вест Спрингфилда, нелюдимый интеллектуал, понравившийся Лизе Симпсон.
• Бельгийский крепкий эль «Brother Thelonious» пивоварни «North Coast Brewing Company» (Форт Брэгг, Калифорния). По два доллара с каждой проданной коробки идёт в пользу Института джаза имени Телониуса Монка.
• Фаррелл Уильямс некоторое время использовал псевдоним Thelonius P в знак уважения к Монку.
• Тринадцатый крупный релиз блог-платформы WordPress версии 3.0, вышедший 17 июня 2010 г.
• Магазин музыкальных записей "Thelonious" в г. Вильнюс, Литва.

Имя Телониуса Монка и название его композиций неоднократно упоминаются в поэме Андрея Полякова «Америка».

В английском фильме The Knack ...and How to Get It (1965) один из персонажей несколько раз упоминает, что в своей коллекции музыкальных записей больше всего любит Телониуса Монка.

Интересные факты

Монк постоянно носил разные головные уборы, которые собирал по всему свету: лыжные шапочки, ковбойские шляпы, шапки из шкуры кенгуру, баварские охотничьи шляпы, бутафорские короны и кипы. Но в историю вошёл в любимой чёрной шёлковой шапочке с красным помпоном из Индонезии.

В титрах фильма "Jazz on a Summer’s Day" (1960) имя Монка указано неправильно (без «о») — Thelonius. Хоть конферансье во время своей вступительной речи всячески восхищается Монком, в этом фильме-концерте он выступает вторым — перед очень маленькой аудиторией; тогда как его менее именитые коллеги выступают после него. Также большую часть импровизации перебивает грубо записанный голос с общими замечаниями о погоде и фестивале.

Литература

• Thomas Fitterling: Thelonious Monk: His Life and Music. Berkeley Hills Books, Berkeley 1997, ISBN 0-9653774-1-5
• Arthur Taylor: Notes and Tones. Musician-to-Musician Interviews. Da Capo Press, New York 1993, ISBN 0-306-80526-X

Ссылки

• [www.monkinstitute.com www.monkinstitute.com] — Институт джаза им. Телониуса Монка
• [www.imdb.com/title/tt0098465/ Фильм «Thelonious Monk: Straight, No Chaser» на IMDb]
• [info-jazz.ru/community/jazzmen/?action=show&id=183 Страница Телониуса Монка] в джазовой энциклопедии
• [sevjazz.info/index.php?option=com_content&view=article&id=601:2012-10-05-15-37-46&catid=48:jazz-stars Звёзды джаза. Монк Телониус.] (рус.)

Отрывок, характеризующий Монк, Телониус

Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.