Тулуин
| Тулуин | |
| лат. Tuluin | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Супруга: |
дочь Теодориха Великого |
| Дети: |
сын |
Тулуин (лат. Tuluin; казнён в 532 или 533) — остготский военачальник и государственный деятель первой трети VI века.
Содержание
Биография
Ранние годы
Основным историческим источником о жизни Тулуина являются письма, сохранившиеся в собрании посланий Магна Аврелия Кассиодора[1][2].
По свидетельству Кассиодора, Тулуин принадлежал к знатной остготской семье и ещё ребёнком был назначен прислужником при остготском королевском дворе. Однако, возможно, его происхождение не было столь высоко, как об этом сообщал Кассиодор, и возвышению Тулуина способствовали его воинские таланты. Позднее он стал зятем Теодориха Великого, взяв в жёны одну из его дочерей[2][3][4].
На службе короля Теодориха Великого
Походы 504—505 годов
Первое датированное упоминание о Тулуине в исторических источниках относится к 504 году, когда он под командованием комита Питцы принял участие в сражении с королём гепидов Тразарихом и в захвате Сирмия. В 505 году Тулуин участвовал в сражении при Горреум Марги, в котором войска Питцы и Мунда нанесли поражение византийской армии под командованием Флавия Сабиниана. После возвращения из этого похода Тулуин стал одним из ближайших советников короля Теодориха Великого[2][4].
Участие в Вестгото-франкской войне
В 508—509 годах Тулуин, уже герцог, упоминается (наряду с Иббой и Маммо) в качестве командующего остготским войском, принимавшим участие на стороне вестготов в войне с франками и бургундами. О ходе этой военной компании средневековые источники сообщают не очень много подробностей. Среди упоминаемых в этой связи событий — снятие остготами бургундо-франкской осады с Арля, во время которого Тулуин был ранен, отвоевание Марселя, ранее захваченного бургундами, деблокирование Каркассона, где находилась часть сокровищницы вестготских королей, а также разорение галльских земель[2][5]. После установления полного контроля над Провансом эти земли не были возвращены вестготам, а стали частью Остготского королевства[6][7].
Поход в Королевство бургундов
В 523 году Тулуину было поручено возглавить остготскую армию, которая должна была совершить поход в Королевство бургундов и оказать помощь королям франков Хлодомиру и Теодориху I. Поводом для вмешательства остготов в бургундо-франкский военный конфликт стало убийство в 522 году по приказу бургундского короля Сигизмунда Сигириха, своего сына от дочери Теодориха Великого. Несмотря на то, что правители остготов и франков договорились совместно напасть на бургундов, Теодорих Великий повелел Тулуину двигаться в район военных действий как можно медленнее, надеясь, в случае если франки и бургунды вступят друг с другом в битву, сохранить свою армию для участия в разделе земель Королевства бургундов. Когда же остготское войско наконец соединилось с франками, те уже сразились с бургундами, нанеся поражение королю Сигизмунду. На упрёки франков в сознательной задержке, Тулуин заявил, что в его опоздании виновны трудности при переходе войска через Альпы, и выплатил союзникам ранее согласованный для такого случая штраф[2][8].
В течение года остготы взяли под контроль все бургундские земли от Дюранса до Дрома, а, возможно, и до Изера. Возглавляемое Тулуином войско не участвовало в состоявшемся в 524 году при Везеронсе новом бургундо-франкском сражении. Более того, Тулуин вступил в переговоры с новым бургундским королём Годомаром II и добился от того в качеству платы за уход остготского войска передачи Теодориху Великому власти над пятью городами к югу от реки Дром. Благодаря этому приобретению, владения Королевства остготов в Галлии достигли своего наибольшего размера[8]. По возвращению в Италию Тулуин был щедро награждён Теодорихом Великим, получив находившееся в новопреобретённых землях поместье со всеми его доходами[2].
Второе лицо королевства
При короле Теодорихе Великом Тулуин занимал ряд высоких государственных должностей, в том числе, был майордомом королевского дворца[4][9]. После смерти Теодориха, скончавшегося в 526 году, он сохранил своё положение и при новом правителе остготов, короле Аталарихе. При этом несовершеннолетнем монархе, правившем под опекой своей матери Амаласунты, Тулуин занимал должность patricius praesentalis, то есть являлся командующим всеми остготскими войсками в Италии, и был сенатором. Таким образом, формально, он был вторым, после короля, лицом в государственной иерархии королевства[2][4][10].
Как командующий остготским войском Тулуин настаивал на том, чтобы, согласно древним германским обычаям, Аталарих получил подобающее королю военное воспитание. Это, вероятно, привело его к конфликту с Амаласунтой, считавшей, что её сын, как наследник власти римских императоров, должен был получить светское образование. Предполагается, что из-за этого Тулуин примкнул к той части остготской знати, которая в 532 или 533 году предприняла попытку сместить с престола Аталариха и Амаласунту, и передать власть над остготами Теодахаду. Вероятно, после неудачи заговора, Тулуин как возможный претендент на престол в числе трёх знатнейших остготов был выслан из столицы королевства, Равенны, после чего казнён. Новым patricius praesentalis по приказу Амаласунты был назначен префект претория Галлий Либерий[4][10].
Известно, что у Тулуина был сын. О нём сообщается только то, что он вместе с отцом спасся в кораблекрушении около Аквилеи, в то время как все остальные их спутники погибли[2].
Напишите отзыв о статье "Тулуин"
Примечания
- ↑ Магн Аврелий Кассиодор. Вариа (книга VIII, письма 9—11 и 25; книга IX, письма 9 и 10).
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Martindale, J. R. Tuluin // Prosopography of the Later Roman Empire. — Cambridge University Press, 1980. — Vol. II : A.D. 395–527. — P. 1131—1133. — ISBN 0-521-20159-4 [2001 reprint].
- ↑ Вольфрам Х., 2003, с. 416—417 и 448.
- ↑ 1 2 3 4 5 Amory P. [books.google.ru/books?id=7ndeDi_fwq0C People and Identity in Ostrogothic Italy: 489—554]. — Cambridge: Cambridge University Press, 2003. — P. 159—161 & 425—426. — ISBN 978-0-5215-2635-7.
- ↑ Циркин Ю. Б. Испания от античности к Средневековью. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2010. — С. 194—198. — ISBN 978-5-8465-1024-1.
- ↑ Лебек С. Происхождение франков. V—IX века. — М.: Скарабей, 1993. — С. 57—59. — ISBN 5-86507-022-3.
- ↑ Скржинская Е. Ч. Комментарии к «Гетике» Иордана (комментарии № 786, 793 и 795) // Иордан. Гетика. — СПб.: Алетейя, 1997. — С. 366—368.
- ↑ 1 2 Вольфрам Х., 2003, с. 448.
- ↑ Вольфрам Х., 2003, с. 416—417.
- ↑ 1 2 Вольфрам Х., 2003, с. 481—482.
Литература
- Вольфрам Х. Готы. — СПб.: Издательский Дом «Ювента», 2003. — 656 с. — ISBN 5-87399-142-1.
Отрывок, характеризующий Тулуин
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
