Херманис, Алвис
Поделись знанием:
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
| Алвис Херманис | |
| латыш. Alvis Hermanis | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Театр: |
Новый Рижский театр |
| Награды: |
|
| IMDb: | |
А́лвис Хе́рманис (латыш. Alvis Hermanis , род. 1965) — латвийский театральный режиссёр, художественный руководитель Нового Рижского театра. Лауреат высшей театральной награды Европы - премии Европа – театру в номинации «Новая театральная реальность», российской премии «Золотая маска» (2010 г., в составе творческой группы за спектакль «Рассказы Шукшина»). Кавалер Ордена Трёх звёзд.
Биография
Родился в семье журналиста и публициста Волдемара Херманиса.
До пятнадцати лет занимался в спортивной школе рижского хоккейного клуба «Динамо», которую вынужден был оставить по состоянию здоровья.
Посещал студию самодеятельного ансамбля Дворца культуры завода ВЭФ «Ригас пантомима» под руководством Роберта Лигерса (1981—1982). Окончил Народную студию киноактёра при Рижской киностудии (1985, педагоги Арнольд Лининьш и Айна Матиса) С 1984 по 1988 год учился на театральном факультете Латвийской государственной консерватории им. Я. Витола (педагоги М. Кимеле, Э. Фрейбергс, И. Адерманис, М. Тенисонс).
На сцене Нового Рижского театра с 1987 года — студенческая инсценировка романа Франца Кафки «Процесс».
Актёрские работы в кино
- 1987 — Фотография с женщиной и диким кабаном (реж.А. Криевс, Рижская киностудия) — Карлис Валдерс
- 1988 — Осень, Чертаново… (реж. И. Таланкин, Мосфильм)
- 1988 — Латыши? (реж. Г. Земель, Рижская киностудия) — Тарасик-Август
- 1989 — Судьбинушка (реж. А. Фрейманис, Рижская киностудия)
- 1991 — Райский сад Евы (реж. А. Криевс, Рижская киностудия)
- 1992 — Изобретатель фараона (реж. Г. Земель, Казахстан)
- ? — Morfinists (реж. И. Хольштейн, телефильм)
Постановки спектаклей
- 2002 — «Ревизор» Н. В. Гоголя (Новый Рижский театр, Приз прессы им. Л. Попова фестиваля «Балтийский дом» 2002)
- 2003 — «Долгая жизнь» (Новый Рижский театр, Приз зрителей фестиваля «Балтийский дом» 2006)
- 2004 — «Латышские истории» (Новый Рижский театр)
- 2008 — «Идиот» по Ф. М. Достоевскому. Шаушпильхауз (Цюрих).
- 2006 — «Латышская любовь» (Новый Рижский театр)
- 2006 — «Соня» по Татьяне Толстой (Новый Рижский театр, Приз зрителей фестиваля «Балтийский дом» 2008)
- 2007 — «Звук тишины» (Berliner Festspiele и Новый Рижский театр)
- 2008 — «Рассказы Шукшина» (Государственный театр наций)[1]
- 2009 — «Семья» по пьесе Трейси Леттса «Август, Осейдж». Бургтеатр (Вена).
- 2012 — опера «Солдаты» Бернда Алоиса Циммермана. Зальцбургский фестиваль
- 2014 — опера «Трубадур» Джузеппе Верди. Зальцбургский фестиваль
- 2015 — опера «Солдаты» Бернд Алоиз Циммерман. Ла Скала
- 2015 — «Енуфа» Леош Яначек. Театр Комунале в Болонье
- 2015 — «Бродский/Барышников». Новый Рижский театр
- 2015 — «Осуждение Фауста» Гектор Берлиоз. Парижская национальная опера
- 2016 — «Гавейн» Харрисон Бертуистл. Зальцбургский фестиваль
- 2016 — «Двое Фоскари» Джузеппе Верди. Ла Скала
- 2016 — «Любовь Данаи» Рихард Штраус. Зальцбургский фестиваль
Напишите отзыв о статье "Херманис, Алвис"
Примечания
- ↑ [www.rg.ru/2008/11/25/shukshin.html Пиджак с чужого плеча. В Театре Наций Алвис Херманис поставил рассказы Шукшина] «Российская газета» № 4798 от 25 ноября 2008 г.
Ссылки
- [smotr.ru/2008/2008_nat_shukshin.htm рецензии] на спектакль «Рассказы Шукшина».
- [censor.net.ua/video_news/310669/latviyiskiyi_rejisser_hermanis_raskritikoval_putina_prishedshego_k_nemu_na_spektakl_on_povel_sebya_ne Латвийский режиссёр Херманис раскритиковал Путина, пришедшего к нему на спектакль: "Он повел себя не по-мужски". ВИДЕО]
|
Это заготовка статьи о театральном режиссёре. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Херманис, Алвис
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
