Хмыров, Михаил Дмитриевич

Михаил Дмитриевич Хмыров
Псевдонимы:	1. Желающий остаться неизвестным; 2. М.Д.Х.; 3. М.Х.; 4. Переводчик; 5. Смеевский, Михаил; 6. Тихорылов, Никита; Тупорылов, Гурий; Острорылов, Варсонофий и Книжник, Георгий [с. П. А. Ефремовым]; 7. Хмуров, Михаил
Дата рождения:	1 сентября (13 сентября) 1830(1830-09-13)
Место рождения:	село Локотки, Глуховский уезд, Черниговская губерния, Российская империя
Дата смерти:	27 ноября (8 декабря) 1872(1872-12-08) (42 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	историк, публицист, библиофил
Годы творчества:	1848—1872
Язык произведений:	русский
Файлы на Викискладе

Михаи́л Дми́триевич Хмы́ров (1 сентября (13 сентября) 1830, с. Локотки, Глуховский уезд, Черниговская губерния — 27 ноября (8 декабря) 1872, Санкт-Петербург) — русский историк, публицист, библиофил.

Биография

Потомок старинного дворянского рода Тульской губернии. Родился в селе Локотки Глуховского уезда Черниговской губернии 1 сентября 1830 года. Воспитывался в 1-м Московском кадетском корпусе, где служил воспитателем его отец, и, как один из лучших по успехам воспитанников, выпущен в 1848 году прапорщиком лейб-гвардии в Измайловский полк.

По собственным словам, «начал печататься подневольно, написав по приказанию кадетского начальства стихотворение на случай 50-летнего юбилея службы и жизни великого князя Михаила Павловича», напечатанное без ведома и без согласия автора в «Журнале военно-учебных заведений» в 1848 году; оно было положено на музыку Г. Д. Ломакиным и затем издано отдельно. В 1849 году Хмыров принимал участие в Венгерской кампании. В 1850 году он написал стихотворение, вызванное 50-летним юбилеем службы императора Николая в Измайловском полку, и это дало автору-прапорщику чин подпоручика (1850). 20 апреля 1851 года он был прикомандирован к 1-му Московскому корпусу репетитором математических наук; освобождённый таким образом от строевой службы, он получил возможность обратиться к занятиям отечественной историей, к которым он, по собственному выражению, имел «внутреннее влечение». Однако уже 28 ноября 1852 года Хмыров получил приказание возвратиться в свой полк; в 1854 году он был произведён в поручики и во время Крымской войны находился в составе войск, охранявших Петербургское побережье.

В 1858 году, следуя своему влечению к историческим работам, Хмыров задумал, по словам его биографа П. А. Ефремова, написать историю полка, в котором служил, и добился разрешения работать как в архиве Измайловского полка, так и в других петербургских и московских архивах. С 1860 года стал печатать исторические статьи.

Говоря о Хмырове, нельзя не упомянуть о его богатейшей библиотеке, на составление которой он не жалел своих скудных заработков; она состояла из 12 тысяч номеров одних только журналов и вырезок из них и приобретена в 1873 году при посредничестве С. Н. Шубинского (за 3000 рублей) для Исторического музея в Москве. Однако поступление включало в себя только около трёх тысяч изданий, наибольшую ценность представляли так называемые «хмыровские портфели»: 832 папки с тематически подобранными (свыше 300 тем) вырезками. Большую ценность представлял портфель с материалами для библиографического словаря «Русские люди». Библиотека Хмырова стала первым поступлением в фонды Российского Исторического музея.

Необеспеченный материально, существуя только литературными заработками, Хмыров под конец своей жизни сильно нуждался и даже должен был по частям продавать свою библиотеку, приводившую в восторг такого знатока книжного дела, как П. А. Ефремов, и всегда радушно открытую для всех, желавших в ней заниматься. Он задолжал за квартиру около 800 рублей известному заводчику и издателю «Биржевых ведомостей» В. А. Полетике, в доме которого на Моховой улице в Москве жил несколько лет. Полетика вытребовал с должника расписку, предъявил её ко взысканию, и библиотеке Хмырова грозила продажа с молотка, но ссуда А. А. Краевского в размере 800 рублей временно избавила его от уплаты долга. Правда материальное положение от этого не улучшилось. Оставшись один (жена с детьми уехала в деревню к родным) он питался лишь чаем со студнем, покупаемом в мелочной лавочке.

Частная помощь не могла поддержать Хмырова, явился упадок сил, и он 27 ноября 1872 года после трёхмесячной тяжкой болезни скончался в Петербурге от скоротечного воспаления мозга, оставив семье лишь рубль денег из вспомоществования, выданного ему Литературным фондом. Погребён Хмыров в Сытинском погосте Каширского уезда Тульской губернии.

Приятели (П. А. Ефремов, С. Н. Шубинский) похоронили его на собранные в складчину деньги. Вот как характеризует Хмырова его друг П. А. Ефремов:

Он был добр, прямодушен, готов на всякую услугу; в убеждениях своих был твёрд, не менял их и не скрывал, так что каждый мог знать, с каким человеком имеет дело, и смело на него положиться в случае нужды. Вместе с этим он был, однако, человеком крайне непрактичным во всём, что касалось его личных интересов, и часто терял там, где другой на его месте мог бы только выигрывать.

А вот мнение С. Н. Шубинского:

умер Хмыров, бедствовавший всю свою жизнь, иногда, впрочем, по своей вине, или, вернее, по своему необычайному упрямству... мы особенно негодовали на Семевского. Нам обоим казалось возмутительным то обстоятельство, что Семевский, старый приятель Хмырова, издавая «Русскую старину», не хотел поддержать его, дав ему какую-нибудь постоянную работу в своём издании, и пробавлялся преимущественно даровым материалом.

Творчество

Первой его исторической работой была статья в «Рассвете» 1860 года (№ 1, 2, 8 и 9) — «Графиня Головкина и её время», вышедшая в 1867 году отдельным изданием, с исправлениями и дополнениями. В начале 1861 года, чтобы иметь больше времени для любимых занятий, Хмыров вышел в отставку с чином штабс-капитана, «возомнив о возможности существовать трудом литературным», как писал он позже в своей автобиографии. Тогда же Хмыров напечатал три обстоятельных очерка жизни русских писательниц: А. П. Буниной, М. А. Поспеловой и Е. Б. Кульман («Рассвет», 1861, № 11 и 12), статью «Ксения Борисовна Годунова» (ib., 1862, № 3 и 4) и перевод с французского подлинной записки Бирона: «Обстоятельства, приготовившие опалу Э. И. Бирона, герцога Курляндского» («Время», 1861, № 1), снабдив свой перевод приложением обширных и ценных примечаний. В 1862 году в «Русском мире» (№ 2 и 3) была напечатана его статья «Густав Бирон, брат регента», перепечатанная потом с дополнениями во 2-й книге «XVIII века» П. И. Бартенева. Затем деятельность Хмырова становится всё шире; так, он поместил множество статей географического, исторического, биографического и генеалогического содержания в «Энциклопедическом словаре» (тт. I, IV и VI), в художественном издании «Северное сияние» (1862—1865), целый ряд весьма ценных, обстоятельно составленных биографий в «Портретной галерее Мюнстера» (1865—1667); в «Артиллерийском журнале» 1865—1867 годов Хмыров напечатал статьи военно-исторического содержания («Артиллерия и артиллеристы в допетровской Руси», 1865, № 9) и биографии трёх первых русских генерал-фельдцейхмейстеров — Александра Имеретинского, Я. В. Брюса и И. Я. Гюнтера (1866, № 1—5), сотрудничал в «Книжном вестнике», «Отечественных записках» («Граф Лесток», 1866), «Русском архиве», «Живописном сборнике» и других периодических изданиях. Сверх того, много исторических материалов с объяснениями и примечаниями Хмырова помещено в «Русской старине». Из отдельных изданий необходимо упомянуть составленный Хмыровым (но не оконченный) и приложенный первоначально к календарям Генкеля «Алфавитно-справочный перечень русских удельных князей и членов дома Романовых» (СПб., 1871), который, по словам К. Н. Бестужева-Рюмина, внёс в историческую науку несколько новых данных, ибо автор для своей работы добросовестно перебрал все летописи. В 1869 году Хмыров, вместе с П. А. Ефремовым, издал шуточное «Полное и обстоятельное собрание анекдотов четырёх шутов: Балакирева, Д’Акосты, Педрилло и Кульковского» (СПб.). Уже после смерти Хмырова был издан сборник его исторических статей (СПб., 1873), а также труд его (дополненный и исправленный К. А. Скальковским) — «Металлы, металлические изделия и минералы в древней России. Материалы для истории русского горного промысла», СПб., 1875, — плод долгих занятий в архиве Горного департамента Министерства внутренних дел, сочинение, встреченное очень сочувственно; затем несколько сообщённых из его бумаг материалов помещено в «Русской старине» М. И. Семевского, «Древней и Новой России» и «Историческом вестнике». В том числе много публикаций под общей рубрикой «Из бумаг М. Д. Хмырова» осуществил С. Н. Шубинский: «Затруднения при поминовении Петра III»; «Стихотворное прошение придворных певчих Журавля и Кружка, поданное царице Екатерине I»; «Росписка герцогини курляндской Анны Ивановны в займе у обер-гофмейстера Петра Бестужева» и т. д.

Не увидели света сделанные Хмыровым указатели ко всем изданным «Запискам о времени Екатерины II», обширные поправки к 8 томам «Словаря достопамятных людей русских» Бантыша-Каменского и заметки и дополнения к 4 томам «Российской родословной книги» князя П. В. Долгорукова по генеалогии, в области которой Хмыровым были собраны богатейшие материалы, также дополнения к «Истории Российской иерархии» Амвросия, большое собрание надписей с надгробных памятников и множество материалов из архивов по всем отраслям знаний.

Любимой мечтой Хмырова в продолжение всей его жизни было — составить «Энциклопедию отчизноведения», то есть, подробный словарь всего, что только писалось о России. В этот словарь должны были войти всевозможные сведения о нашем отечестве: о его истории, географии, статистике этнографии, торговле, промышленности и т. п. К сожалению, мысль эта, для достижения которой Хмыров собрал уже очень много материалов, не получила осуществления, и сохранилась только программа издания, сообщённая С. Н. Шубинским в «Русской старине» (1873, т. VII). Немало также занимала Xмырова и мысль составить библиографический указатель к русским периодическим изданиям прошедшего времени; он представил в Академию наук проект подобного указателя с 1755 по 1866 год, но Академия, вследствие его обширности, отказалась издать его.

Библиография

• [elib.shpl.ru/ru/nodes/11536-hmyrov-m-d-mestnichestvo-i-razryady-spb-1862#page/1/mode/grid/zoom/1 Местничество и разряды] (СПб., 1862)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003575583#?page=2 Марина Мнишек]: Исторический очерк (СПб., 1862)
• Стрельцы и первый стрелецкий бунт с раскольничьим мятежём: Исторический очерк (СПб., 1863)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003543731#?page=2 Владимир Всеволодович Мономах (1053—1125)]: Историко-биографический очерк (СПб., 1863)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003187362#?page=1 Андрей Юрьевич Боголюбский]: Очерк из русской истории XII века (СПб., 1863)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003543732#?page=2 Фёдор Борисович Годунов (1589—1605)]: Историко-биографический очерк (СПб., 1863)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003543733#?page=2 Избрание и вступление на царство Михаила Федоровича Романова]: Исторический очерк (СПб., 1863)
• Портретная галерея русских деятелей (СПб., 1864—1865) В соавторстве с А. Э. Мюнстером.
• Артиллерия и артиллеристы в до-Петровской Руси: Историко-характеристический очерк (СПб., 1865)
• [books.google.ru/books?id=MTIIAwAAQBAJ&hl=ru&source=gbs_slider_cls_metadata_7_mylibrary Графиня Екатерина Ивановна Головкина и её время (1701—1791 годы)] (СПб., 1867)
• Густав Бирен, брат Регента (СПб., 1869)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003544167#?page=2 Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательнейших особ их крови] (СПб., 1870)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003183364#?page=1&view=list Алфавитно-справочный перечень удельных князей русских и членов царствующего дома Романовых]: Половина 1-я (А—И) (СПб., 1871)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002941499#?page=1&view=list Александр Ярославич Невский, великий князь Владимирский и всей Руси]: Историко-биографический очерк (СПб., 1871)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003545354#?page=1 Начало Москвы и судьбы её до смерти Ивана I Калиты (1147—1340)]: Исторический очерк (СПб., 1871)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003545355#?page=1 Первое нашествие татар на Россию в 1224 г.]: Очерк из русских и монгольских нравов ХІІІ века (СПб., 1871)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003545356#?page=1 Первонасельники русской земли и происхождение русского государства]: Историко-критический очерк (СПб., 1871)
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003545357#?page=1 Святослав I Игоревич, великий князь Киевский и всей Руси]: Историко-характеристический очерк (СПб., 1871)
• Металлы, металлические изделия и минералы в древней России: Материалы для истории русского горного промысла (СПб., 1875)

Источники

• Рудаков В. Е. Хмыров // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Модзалевский Б. Л. [www.rulex.ru/xPol/index.htm?pages/28/370.htm Хмыров, Михаил Дмитриевич] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Глинский Б. Б., «Сергей Николаевич Шубинский. 1834—1913». Биографический очерк. — Исторический вестник, 1913, июнь, стр. 3 — 93.

Отрывок, характеризующий Хмыров, Михаил Дмитриевич

Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.