Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1953
Поделись знанием:
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
| V чемпионат СССР по хоккею с мячом | |
| Данные турнира | |
|---|---|
| Даты проведения: | |
| Место проведения: | |
| Количество команд: |
8 (для первой группы) |
| Итоговая расстановка | |
| Чемпион: |
ОДО (Свердловск) (2-й раз) |
| Серебряный призёр: | |
| Бронзовый призёр: | |
| Статистика турнира | |
| Сыграно матчей: |
28 (из 28) |
| Забито: |
122 (4,36 за игру) |
| Бомбардир(ы): |
Павел Губин (ОДО (Свердловск)) — 11 мячей |
| ← 1952 ... 1954 → | |
Пятый чемпионат СССР по хоккею с мячом был проведён в виде однокругового турнира. Все матчи команд первой группы состоялись в Куйбышеве с 18 января по 3 февраля 1953 года. В чемпионате сыграно 28 матчей, в них забито в общей сложности 122 мяча. Чемпионом СССР стала команда ОДО (Свердловск).
Одновременно в Архангельске проходил турнир во второй группе. Право в следующем сезоне сыграть в высшем дивизионе завоевали хабаровский ОДО и команда КБФ (Таллин). Во второй группе было сыграно 28 игр, был забит 101 мяч.
Команда — победительница всесоюзного первенства была награждена переходящим призом Спорткомитета СССР. Игрокам команд, занявших первое, второе и третье место вручались дипломы I, II и III степени соответственно.
Содержание
Регламент
Согласно Положению о соревнованиях, команды, победившие в первенствах Москвы, Ленинграда или союзных республик (кроме РСФСР), если они не были представлены во всесоюзном чемпионате, получали право сыграть в переходных матчах с командой из соответствующего города или республики, которая показала худший результат в чемпионате СССР. Для команд из РСФСР было предусмотрено, что худшая российская команда уступит своё место коллективу из Казахской ССР, а в переходных матчах с победителем первенства РСФСР будет участвовать коллектив, который займёт второе снизу место среди российских команд. От участия в переходных матчах освобождались коллективы, занявшие призовые места в первой группе, а также команды из второй группы, добившиеся по итогам турнира повышения в классе.
Розыгрыш чемпионата проводился в двух группах: в первой и второй, в каждой из которых было по восемь команд. Соревнование проходило в виде однокругового турнира. Команда, набравшая больше всех очков в первой группе, становилась чемпионом страны, занявшие второе и третье место — серебряным и бронзовым призёром соответственно. Две худшие команды первой группы покидали её и следующий чемпионат должны были начать во второй группе. Две команды второй группы, набравшие наибольшее количество очков получали право следующий сезон начать в первой группе.
Участники
| Команда | Город | Результат в прошлом сезоне |
|---|---|---|
| I группа | ||
| «Динамо» | Москва | 1 место в I группе |
| КВИФК им. Ленина | Ленинград | 2 место в I группе |
| ОДО | Свердловск | 3 место в I группе |
| «Крылья Советов» | Казань | 5 место в I группе |
| ОДО | Рига | 6 место в I группе |
| «Трактор» | Красноярск | 1 место в II группе |
| ОДО | Минск | 2 место в II группе |
| «Буревестник» | Москва | переходные матчи (Москва) |
| II группа | ||
| «Водник» | Архангельск | 7 место в I группе |
| КБФ | Таллин | 8 место в I группе |
| «Красная заря» | Ленинград | 3 место в II группе |
| Завод имени Калинина | Калининград | 4 место в II группе |
| «Трактор» | Харьков | 5 место в II группе |
| «Локомотив» | Днепропетровск | 7 место в II группе |
| ОДО | Хабаровск | переходные матчи (РСФСР)[1] |
| ОДО | Петрозаводск | переходные матчи (Карело-Финская ССР)[2] |
География команд чемпионата СССР по хоккею с мячом 1953 года (красным обозначены города, делегировавшие команды в первую группу, а синим — во вторую)
Первая группа
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | ОДО (Свердловск) | 2:3 | 4:1 | 4:1 | 3:1 | 4:1 | 8:0 | 6:1 | 6 | 0 | 1 | 31-8 | 12 | |
| 2 | ОДО (Рига) | 3:2 | 2:4 | 1:2 | 2:1 | 4:0 | 5:1 | 7:1 | 5 | 0 | 2 | 24-11 | 10 | |
| 3 | «Трактор» (Красноярск) | 1:4 | 4:2 | 4:2 | 0:3 | 3:1 | 1:1 | 4:1 | 4 | 1 | 2 | 17-14 | 9 | |
| 4 | КВИФК имени Ленина (Ленинград) | 1:4 | 2:1 | 2:4 | 3:2 | 0:0 | 2:3 | 4:1 | 3 | 1 | 3 | 14-15 | 7 | |
| 5 | «Буревестник» (Москва) | 1:3 | 1:2 | 3:0 | 2:3 | 1:1 | 0:0 | 4:2 | 2 | 2 | 3 | 12-11 | 6 | |
| 6 | «Динамо» (Москва) | 1:4 | 0:4 | 1:3 | 0:0 | 1:1 | 2:0 | 3:2 | 2 | 2 | 3 | 8-14 | 6 | |
| 7 | ОДО (Минск) | 0:8 | 1:5 | 1:1 | 3:2 | 0:0 | 0:2 | 1:2 | 1 | 2 | 4 | 6-20 | 4 | |
| 8 | «Крылья Советов» (Казань) | 1:6 | 1:7 | 1:4 | 1:4 | 2:4 | 2:3 | 2:1 | 1 | 0 | 6 | 10-29 | 2 |
- Занявшие два последних места ОДО (Минск) и «Крылья Советов» (Казань) были переведены во вторую группу.
Составы команд и авторы забитых мячей
- ОДО (Свердловск) (16 игроков): Ленин Арефьев, Александр Маскинский — Иван Балдин (3), Николай Борцов (6), Алексей Васильев (1), Анатолий Голубев (1), Павел Губин (11), Леонид Жуков (1), Феоктист Коптелов (3), Альвиан Кузнецов, Георгий Логинов (3), Борис Петров (2), Алексей Торговкин (2), Иван Фролов. В составе команды были также Валентин Атаманычев, Владимир Листочкин. Играющий главный тренер − Иван Иванович Балдин.
- ОДО (Рига) (16 игроков): В. Серебряков — С. Богданов (1), У. Богданов, Николай Дульнев (2), Борис Ковалёв, Николай Кузьмин (2), Анатолий Лобанов, Анатолий Муравьёв (1), Леонид Огерчук (9), Станислав Холмогоров (5), А. Щедрин. Заявлены были также В. Бобычев, Л. Гаронин , В. Ивакин , В. Капустин, М. Кузнецов. Играющий главный тренер − А. А. Щедрин.
- «Трактор» (Красноярск) (15 игроков): Николай Быцкевич, Анатолий Горбунов — Виктор Анищенко (1), Иван Дворников (1), Кива Дралюк, Владимир Киреев, Анатолий Коротченко (2), Николай Косарев, Константин Крюков (4), Анатолий Мартынов (2), Николай Мартынов (7), Владислав Седякин, Владимир Шаес. В составе были также Николай Анищенко и Борис Лесняк. Главный тренер − В. Я. Шевелев.
- КВИФК им. Ленина (Ленинград) (22 (?) игрока): Виктор Башкиров (?), Е. Воронин — В. Артемьев (?), Виктор Булыгин (?), Анатолий Глазов (?), Абросимов, В. Давыдов, А. Дмитриев (2), Валентин Кулагин, Кулешов, Дмитрий Ликучёв (5), Пётр Лядов (?), Леонид Марютин (?), Максимычев, Сергей Никитин (?), С. Оплавин, Михаил Орехов (4), Потапов, Рязанов, П. Семёнов (3), Константин Туманов (?), Александр Чаплинский (?).
- «Буревестник» (Москва) (21 (?) игрок): Анатолий Мельников — Виктор Бубнов (?), Л. Гвоздёв (2), Глухов, Евгений Дюжиков (?), Олег Воробьёв, Александр Зайцев (1), Василий Зайцев, Константин Клюйков (1), Василий Комаров, И. Кузьмин (?), Пётр Логашов (?), Николай Морковкин (2), Михаил Мухортов (?), Лев Обухов, Станислав Савицкий (?), Булат Сатдыков (2), А. Тимошин (2), Андрей Туркин, Борис Туркин (2), Яков Шейн (?).
- «Динамо» (Москва) (14 игроков): Алексей Матчин (4; −7), Сергей Андреев (3; −7) — Борис Тарычев (7; 0), Николай Артёмов (7; 0), Владимир Туляков (7; 0), Сергей Ильин (7; 0), Николай Медведев (7; 1), Иван Давыдов (7; 0), Александр Суханов (5; 0), Сергей Соловьёв (7; 0), Анатолий Гусев (7; 1), Владимир Савдунин (7; 5), Александр Полевой (7; 1), Сергей Воробьёв (7; 0).
- ОДО (Минск) (23 (?) игрока): А. Лови (?), Мартьянов — А. Абакумов, Дмитрий Бозыненков (1), Фёдор Бочкарёв (?), Ионас Буда(?), Михаил Воробёв (1), Н. Замятин, Карпов (?), Леонид Козлов (?), А. Коротких (1), Ковалевский, Дмитрий Кузнецов (2), Николай Макаров (1), Мокрожицкий (?), Юрий Павлов, Л. Пазухин, Прокофьев, Ю. Прохоров, С. Темнов (?), Свиридов, В. Фомин, Пётр Щербатенко (?).
- «Крылья Советов» (Казань) (24 (?) игрока): Байков, Валерий Гудилов (?) — Воронцов (?), Войтюк, Гунин, К. Дунаев (?), А. Каргаполов (3), В. Кудряков (3), Лушин (1), Константин Муравьёв (?), И. Норкин (1), Носов, Оглоблин (?), Руденко (?), В. Руненков, Г. Руненков, Аркадий Рыгалов (1), В. Спиридонов (2), Савельев, Скрыгин, Д. Субботин (?), Шавенков, Шемяков (1), Зиновий Щелчков.
Лучший бомбардир — Павел Губин, ОДО (Свердловск), 11 мячей.
Вторая группа
Соревнования во второй группе прошли в Архангельске с 18 января по 3 февраля 1953 года.
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | ОДО (Хабаровск) | 1:1 | 1:1 | 1:0 | 4:0 | 1:0 | 7:0 | 5:1 | 5 | 2 | 0 | 20-3 | 12 | |
| 2 | КБФ (Таллин) | 1:1 | 2:2 | 1:2 | 7:1 | 2:0 | 7:1 | 7:0 | 4 | 2 | 1 | 27-7 | 10 | |
| 3 | «Водник» (Архангельск) | 1:1 | 2:2 | 2:1 | 3:0 | 0:1 | 1:2 | 1:0 | 3 | 2 | 2 | 10-7 | 8 | |
| 4 | «Красная заря» (Ленинград) | 0:1 | 2:1 | 1:2 | 0:1 | 0:0 | 4:1 | 3:0 | 3 | 1 | 3 | 10-6 | 7 | |
| 5 | Завод имени Калинина (Калининград) | 0:4 | 1:7 | 0:3 | 1:0 | 1:1 | 7:0 | 5:0 | 3 | 1 | 3 | 15-15 | 7 | |
| 6 | ОДО (Петрозаводск) | 0:1 | 0:2 | 1:0 | 0:0 | 1:1 | 1:2 | 3:1 | 2 | 2 | 3 | 6-7 | 6 | |
| 7 | «Локомотив» (Днепропетровск) | 0:7 | 1:7 | 2:1 | 1:4 | 0:7 | 2:1 | 3:2 | 3 | 0 | 4 | 9-29 | 6 | |
| 8 | «Трактор» (Харьков) | 1:5 | 0:7 | 0:1 | 0:3 | 0:5 | 1:3 | 2:3 | 0 | 0 | 7 | 4-27 | 0 |
- ОДО (Хабаровск) (16 игроков): Георгий Волков — Николай Варзин, Анатолий Вязанкин, В. Давыдов, Владимир Калинин, Василий Катанаев, И. Кочетков, В. Косарев, Михаил Медведев, С. Моисеев, В. Пирогов, Александр Пискунов, Александр Торопов, П. Трушков, Георгий Хрульков, Сергей Эдукарьянц. Играющий главный тренер - И. А. Кочетков.
- КБФ (Таллин) (16 игроков): И. Кочаровский — Борис Абросов, Анатолий Ананьев, В. Борзенков, И. Гуревич, А. Каменщиков, Э. Кескюль, В. Ковалёв, В. Корнев, В. Матвеев, Н. Михайлов, А. Савельев, К. Смирнов, Б. Тимонин, Ю. Уваров, Н. Чеканов. Играющий главный тренер - В. Ковалёв.
- Команды ОДО (Хабаровск) и КБФ (Таллин) получили право на следующий год выступить в I группе.
- Команда «Трактор» (Харьков) потеряла место в чемпионате СССР.
- Команда завода имени Калинина, как худшая команда от РСФСР (без Москвы и Ленинграда) согласно Положению о соревнования уступила своё место в чемпионате СССР победителю первенства Казахской ССР.
Переходные матчи
- «Водник» (Архангельск) — «Урожай» (Перово) — 1:1, 3:0.
- «Красная заря» (Ленинград) — «Электрик» (Ленинград) — 0:0, 0:0, 3:0.
«Водник» и «Красная заря» сохранили место в чемпионате СССР.
II чемпионат РСФСР
Соревнования проводились в два этапа. На первом этапе с 8 по 19 февраля 1953 года прошли зональные соревнования. В них приняли участие 57 команд (8 команд от Московской области, и по одной от крупных промышленных городов, областей, краёв и АССР). Команды были разбиты на 8 зон. Сначала в каждой зоне состоялись предварительные матчи. Проигравшие команды выбывали из розыгрыша, а выигравшие провели однокруговые турниры, которые выявили участников второго этапа с разъездами.
В розыгрыше первенства РСФСР было запрещено принимать участие командам, выступающим в чемпионате СССР.
- Подмосковная зона (с разъездами). Победитель — «Урожай» (Перово).
- Центральная зона. (Тамбов). Победитель — «Машиностроитель» (Тамбов).
- Северная зона. (Ярославль). Победитель — ДО (Архангельск).
- Северо — Западная зона. (Боровичи), Новгородская область. Победитель — «Металлист» (Ковров).
- Поволжская зона. (Ульяновск). Победитель — «Динамо» (Ульяновск).
- Уральская зона. (Златоуст), Челябинская область. Победитель — «Металлург» (Нижний Тагил).
- Сибирская зона. (Томск). Победитель — ДО (Омск).
- Дальневосточная зона. (Благовещенск). Победитель — ДО (Благовещенск).
Финальный турнир
Второй этап соревнований состоялся с 1 по 11 марта 1953 года в Нижнем Тагиле. В нём приняли участие 7 победителей зон и обладатель Кубка РСФСР ОДО (Иркутск), допущенный в турнир из-за отказа команды ДО (Омск). Команды были разбиты на две подгруппы.
Первая подгруппа
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Урожай» (Перово) | 2:2 | 4:1 | 16:1 | 2 | 1 | 0 | 22-4 | 5 | |
| 2 | «Металлист» (Ковров) | 2:2 | 2:2 | 6:0 | 1 | 2 | 0 | 10-4 | 4 | |
| 3 | ДО (Благовещенск) | 1:4 | 2:2 | 7:0 | 1 | 1 | 1 | 10-6 | 3 | |
| 4 | «Машиностроитель» (Тамбов) | 1:16 | 0:6 | 0:7 | 0 | 0 | 0 | 1-29 | 6 |
Вторая подгруппа
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Металлург» (Нижний Тагил) | 2:1 | 3:2 | В:П | 3 | 0 | 0 | ??-?? | 6 | |
| 2 | ОДО (Иркутск) | 1:2 | 7:0 | 9:1 | 2 | 0 | 1 | 17-3 | 4 | |
| 3 | ДО (Архангельск) | 2:3 | 0:7 | 3:1 | 1 | 0 | 2 | 5-11 | 2 | |
| 4 | «Динамо» (Ульяновск) | П:В | 1:9 | 1:3 | 0 | 0 | 3 | ??-?? | 0 |
- Результаты одной игры неизвестны. Результат матча ОДО (Иркутск) − ДО (Архангельск) 7:0 приведён по газете «Восточно-Сибирская правда», 1953 год, 3 марта.
Стыковые игры
- За первое место: «Урожай» (Перово) − «Металлург» (Нижний Тагил) 2:1.
- За третье место: ОДО (Иркутск) − «Металлист» (Ковров) В:П.
- За пятое место: ДО (Благовещенск) − ДО (Архангельск) В:П.
- За седьмое место: «Динамо» (Ульяновск) − «Машиностроитель» (Тамбов) В:П.
Команда «Урожай» (Перово) получила возможность сыграть в переходных матчах с «Водником» (Архангельск) за право участвовать в чемпионате СССР.
- «Урожай» (Перово) (12 игроков): А. Анашкин — Е. Клюйков, В. Курнаков, В. Мансуров, В. Назаров, Б. Нуждин, В. Портнов, К. Рюмин, В. Сафронов, В. Титов, Я. Шеин, И. Шубин.
- «Металлург» (Нижний Тагил) (14 игроков): В. Молочков — В. Брюханов, Ф. Кинев, А. Коротков, С. Коротков, Н. Назаров, П. Растворов, Б. Репин, Н. Семейкин, Г. Скорняков, А. Солопаев, А. Старцев, Ю. Шаврин, В. Юмашев.
Напишите отзыв о статье "Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1953"
Примечания
|
Портал «Хоккей с мячом» |
|---|
- ↑ По итогам первенства 1952 года ОДО (Хабаровск) должен был побороться с чкаловским «Динамо» за путёвку во II группу всесоюзного первенства. Однако, «Динамо» отказалось от участия в переходных играх и, таким образом, ОДО (Хабаровск) добился права участвовать в чемпионате СССР.
- ↑ По итогам первенства 1952 года ОДО (Петрозаводск) должен был побороться с петрозаводским «Локомотивом» за путёвку во II группу всесоюзного первенства. Однако, «Локомотив» отказался от участия в переходных играх и, таким образом, ДО (Петрозаводск) добился права участвовать в чемпионате СССР.
Ссылки
- Соснин В., Щеглов М., Юрин В. Хоккей с мячом: Энциклопедия. — М.: Новые технологии, 2009. — 808 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-86541-025-6.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1953
– Дядя г'одной, ваша светлость.– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
