Чехословацкая гуситская церковь

Чехословацкая гуситская церковь (чеш. Církev československá husitská, CČSH или CČH) — христианская национальная церковь, отделившаяся от Католической церкви после 1-й мировой войны в бывшей Чехословакии. Она возводит свою традицию к реформаторам-гуситам и почитает Яна Гуса как своего идейного наставника. Территория деятельности церкви практически полностью ограничена территориями современных Чешской и Словацкой Республик.

История

Основание и первые годы

Предшественником данной церкви был «Союз католического духовенства» (чеш. Jednota katolického duchovenstva), основанный в 1890 году с целью модернизации католической церкви, в частности, отказа от обязательного обета безбрачия (целибата) для священников. Радикальное движение привело к основанию церкви в 1919 году, когда после получения Чехословакией независимости, впервые рождественская месса во многих чехословацких церквях проводилась на чешском языке. Однако официальной датой основания церкви считается 8 января 1920 года, а основателем — доктор Карел Фарский, который стал её первым Патриархом и был автором текста её литургии.

Усиление национального самосознания послужило основой для создания национальной церкви, которая была основана под названием Чехословацкая Церковь. Римо-Католическая Церковь многими в Чехословакии воспринималась как пособница режима Габсбургов, поэтому идея национальной церкви получила широкую поддержку в обществе. Основание церкви было объявлено делом чехословацкого народа — 15 октября 1920 года церковь была признана государством.

Изначально основная позиция и направление деятельности и развития церкви были неясны. Совет представителей церкви прежде всего обратил взгляд на историю христианства в Чехословакии — моравскую миссию Кирилла и Мефодия, и поэтому обратил свои взоры к Сербской Православной Церкви. Путь на сближение с СПЦ отстаивало движение среди руководства церкви, которое рассматривало Чехословацкую церковь как обновлённую католическую кирилломефодиевскую церковь, с особым упором на православие и славянство. Это движение возглавлял священник Матей Павлик. Этому направлению противостояло более либеральное движение, возглавляемое Фарским. Противостояние достигло своей кульминации в 1922 году, когда Фарский и Калоус издали свой «Катехизис», в котором излагали основы вероучения новообразованной церкви. Православное крыло церкви сразу же его отвергло. Епископ Досифей (Васич), представляющий Сербскую православную церковь, назвал его «пантеистическим катехизисом», попирающим христианское вероучение.

Продвижению взглядов Фарского долгое время противостояла сильная оппозиция, поскольку православные имели более сильные позиции в моравской части церкви. Тем не менее, Фарский воспользовался отъездом Павлика в США и в его отсутствие постепенно подчинил Моравию. Сразу же по возвращении Павлик попытался вернуть свои позиции, но поняв, что это у него уже не получится (особенно после избрания Фарского Патриархом), отошёл в православие в 1924 году, став первым предстоятелем Чехословацкой православной церкви.

Несмотря на то, что Чехословацкая церковь с самого начала претендовала на деятельность на территории всей Чехословакии, на самом деле её влияние было почти полностью ограничено Чехией. Влияние церкви в Словакии было слабым, и в основном ограничивалось чехами, проживающими там. Подобным же образом деятельность церкви была ограничена и в Закарпатье до 1939 года.

Послевоенный период

В 1939 году, после оккупации и раздела Чехословакии, Чехословацкая церковь была запрещена на территории Словакии и Закарпатья, а на территории Протектората переименована в церковь Чешско-моравскую. По окончании войны церковь восстановила своё первоначальное название. После апреля 1945 года в руководстве церкви оказалась группа прокоммунистически настроенных священников, которые обвинили действующее руководство церкви в том, что оно себя скомпрометировало во время оккупации, и отлучило его от церкви.

В 1968 году Чехословацкая церковь поддержала идею демократизации общественной жизни и выразила открытый протест против оккупации Чехословакии войсками стран Варшавского договора. С этого времени в церкви началось постепенное движение к позициям, близким протестантизму. В 1971 году церковь приняла название Чехословацкой гуситской церкви, а в 1994 году подписала Лейенбергское соглашение, объединяющее европейские протестантские церкви.

В апреле 1999 года в духе люберальных протестантских веяний гуситы избрали Яну Шилерову первой женщиной-епископом. Незадолго до этого, в январе 1999 году, католический архиепископ Милослав Влк выступил с публичным неодобрением ожидавшегося избрания, предупредив, что это негативно скажется на экуменических отношениях гуситов с католиками. В связи со встречной критикой гуситов, возмущённых вмешательством в их внутренние дела, Влк отозвал своё заявление и заявил, что Римская католическая церковь не собирается оказывать давления в связи с избранием женщины-епископа. Чехословацкая гуситская церковь приняла его извинения.

В начале нового тысячелетия церковь потрясли два серьёзных скандала. Первым из них было противостояние между Патриархом Яном Шварцем и епископами, которые обвиняли друг друга в непрозрачной хозяйственной деятельности, растратах и недостатках в личной жизни. Это противостояние привело к отставке Патриарха на съезде церкви в июне 2005 года. Съезд был созван по инициативе Патриарха, но, вопреки ожиданиям, он не получил поддержки делегатов съезда.

Вторым скандалом оказалось обвинение, выдвинутое в 2006 году против женатого пражского епископа Карела Бицана, в том, что он требовал сексуальных отношений от молодого человека, которому помог освободиться из заключения и который находился в существенной зависимости от епископа. Сначала епископ лгал относительно данного дела, отвергая существующее доказательство в виде аудиозаписи как подлог. Однако позже Бицан признал себя виновным, когда руководство церкви пожелало провести экспертизу звукозаписи. Скандал был подогрет тем, что епархиальное собрание, прошедшее в январе 2007 года, подтвердило епископские полномочия Бицана, в противовес Центральному совету церкви и Патриарху. Тем не менее, в апреле Центральный совет церкви отменил данное решение епархиального собрания, и отстранил Бицана от служения, который в ноябре, наконец, отказался от епископского сана.

Современное положение

Высшим руководством церкви является Центральный совет церкви, возглавляемый Патриархом. Число прихожан, по оценкам, составляет от 100 000 до 180 000, в основном в Чехии, частично в Словакии. Из 266 клириков 130 составляют женщины. Кандидаты в священники обучаются на гуситском факультете богословия в Карловом университете Праги.

В Чехии имеется до 350 конгрегаций, объединённых в 5 диоцезов с центрами в Праге, Плзне, Градце Кралове, Брно и Оломоуце. В Словакии, в то же время, существует лишь одна Братиславская епархия с тремя приходами.

Гуситская церковь входит во Всемирный совет церквей, в Экуменический совет церквей Чехии, Конференцию европейских церквей и Лейенбергское сообщество церквей (Leuenberg Community of Churches). Церковь поддерживает хорошие отношения с протестантами, однако отношения с католиками остаются напряжёнными.

Патриархи

• Карел Фарский (1924—1927)
• Густав Адольф Прохазка (1928—1942)
• Франтишек Коварж (1946—1961)
• Мирослав Новак (1961—1990)
• Вратислав Штепанек (1991—1994)
• Йозеф Шпак (1994—2001)
• Ян Шварц (2001—2005)
• Томаш Бутта (с 2006)

Ссылки

• [www.ekumenickarada.cz/erceng/ccsh.html Экуменический совет Чешской республики]
• [www.ccsh.cz/ Официальный сайт Чехословацкой гуситской церкви]
• [www.ekumenickarada.cz/erceng/cl34.htm Eightieth Anniversary of Refoundation of the Czech Hussite Church: Address by Prof. ThDr. Zdeněk Sázava]
• [www.htf.cuni.cz/ Гуситский факультет богословия в Карловом университете г. Прага]
• [www.husiti.cz/ccshpd/index.htm CHC Diocese of Prague]
• [www.ccshbrno.cz/ CHC Diocese of Brno]
• [www.ccshhk.cz/ CHC Diocese of Kralove]

Отрывок, характеризующий Чехословацкая гуситская церковь

Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.