269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД

<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: yellow; background-color: #DC143C" colspan="2"> Боевой путь </td></tr>

<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: yellow; background-color: #DC143C" colspan="2"> 269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД СССР </td></tr>
Войска:	НКВД
Род войск:	внутренние
Формирование:	5 января 1942
Расформирование (преобразование):	1 февраля 1943
Преемник:	272-й стрелковый Сталинградский полк
Сталинградская битва

269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД СССР (269 сп В.в. НКВД СССР) — воинская часть внутренних войск НКВД СССР, входившая в состав 10-й стрелковой Сталинградской ордена Ленина дивизии внутренних войск НКВД СССР (1-го формирования).

Во время Сталинградской битвы полк сыграл важную роль в сентябрьских боях в городе.

История полка

269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД СССР был одним из шести полков, входивших в первый состав 10-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД. Дивизия была сформирована в Сталинграде в соответствии с приказом НКВД СССР № 0021 от 5 января 1942 года, изданным во исполнение Постановления Государственного комитета обороны СССР № 1099-сс от 4 января 1942 «Об организации гарнизонов войск НКВД в городах, освобождаемых Красной Армией от противника». Полк, так же как и 270-й стрелковый полк внутренних войск НКВД, был сформирован в Сталинграде. Значительная часть личного состава 269 сп состояла из сотрудников местных подразделений органов внутренних дел и госбезопасности.

С 17 по 22 марта полк принял участие в оперативно-профилактической операции по «зачистке» Сталинграда. Руководителем операции был заместитель наркома внутренних дел СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга И. А. Серов. Результатом операции стало задержание 187 дезертиров, 106 уголовников и 9 шпионов.

22 апреля 1942 года Сталинград подвергся бомбардировке немецкой авиацией. В район Северного вокзала был выслан дополнительный наряд 269-го стрелкового полка. «Благодаря принятым энергичным мерам и инициативе личного состава, было потушено 20 зажигательных бомб, водворен общественный порядок в районе бомбежки, организована охрана имущества граждан, пострадавших от бомбежки. Красноармеец Ходаковский Николай Романович потушил 5 зажигательных бомб, красноармеец Иванов Алексей Петрович сбросил зажигательную бомбу с чердака дома, чем предотвратил пожар. Красноармеец Грамцов Рудольф Агапович задержал неизвестного, воровавшего вещи пострадавших от бомбежки». Красноармейцы Н. Р. Ходаковский, Р. А. Грамцов и А. П. Иванов были премированы пятьюдесятью рублями.

С 1 июля по 23 августа в Сталинграде и пригородах (станция Котлубань, сёла Гумрак, Орловка, Городище, город Дубовка), а также на переправах через Сухую Мечётку полк обеспечивал правопорядок. Для этого применялись заградительные заставы, на которых осуществлялись проверки документов и досмотр и задержание подозрительных лиц. Шесть раз проводились массовые мероприятия по проверке населения и беженцев. Результатом этих мероприятий было задержание 2733 человек, из них 1812 военнослужащих, а у 921 из них не оказалось документов. После проверки оказалось, что двое были вражескими шпионами, а 89 оказались дезертирами. Во время этих спецопераций было изъято 97 винтовок, 21 ППШ-41, 7 револьверов, по 2 ручных пулемёта и карабина, 26203 различных патрона (включая 4767 винтовочных). С 10 по 23 августа личный состав, кроме прямых обязанностей, привлекался к работам по созданию оборонительных рубежей в черте города.

23 августа 1942 года XIV-й танковый корпус вермахта, совершив шестидесятикилометровый бросок, вышел к Волге севернее Сталинграда в районе Рыно́к — Латошинка и создал непосредственную угрозу Сталинградскому тракторному заводу. В сложившейся обстановке 269-й сп, в составе 1647 человек, был выдвинут в район Городища. Также в зону ответственности полка были отнесены станция Разгуляевка и высота 102,0 (Мамаев курган). Полк находился на этом рубеже до 3 сентября. За это время от артобстрелов и авиаударов было 12 человек убито и 19 ранено и контужено. Однако прямые боестолкновения с противником были только 24 и 25 августа у дозоров взвода конной разведки. 23 августа противник нанёс массированный бомбовый удар по Сталинграду, нанёсший наибольший ущерб мирному населению и жилому фонду города. В ночь с 23 на 24 августа наряды 269-го стрелкового полка были брошены на оказание помощи пострадавшим мирным жителям.

Участие в боях

3 сентября 269-й стрелковый полк был переведён на рубеж высота 93,6 — западные окраины посёлка завода «Красный Октябрь» — высота 126,3 — Авиагородок — овраг Банный — высота 112,5. Штаб полка разместился в склонах оврага Банного. В этот день 2-й взвод 3-й стрелковой роты полка, занимая высоту 154,8, отбили две атаки немецких войск. Оборонявшимся взводом командовали два офицера-политрука: младший политрук Владимир Сергеевич Нестеркин (исполнявший обязанности командира взвода) и политрук 3-й роты младший политрук Александр Данилович Герман (прибывший на усиление). Для усиления полка на занимаемый им рубеж по улице Овражная была выделена группа собак истребителей танков из состава 28-го отряда истребителей танков.

7 сентября в 269-й стрелковый полк был переведён 3-й стрелковый батальон (327 бойцов, среди которых 100 автоматчиков, 5 расчётов противотанковых ружей, 3 миномётных расчёта) из состава 270-ого стрелкового полка внутренних войск НКВД. В этот же день защитники высоты 154,8 отбили ещё три штурма. При этом атаковавшие потеряли около 150 человек, а оборонявшиеся четверых: двое погибли, двое пропали без вести. В этот же день в 5:00 началось немецкое наступление на центральную часть Сталинграда на рубеже Гумрак — Разгуляевка. До 11:00 проводилась артподготовка и авианалёты, после чего пехота противника перешла в наступление. Перед 269-м полком располагались позиции 112-й стрелковой дивизии. Часть подразделений дивизии дрогнули и стали в беспорядке отступать: «в панике бросая оружие, бежали со своих оборонительных рубежей в направлении города». 1-й и 3-й стрелковые батальоны 269-го полка, растянувшись цепью, остановили и вернули в подразделения около девятисот человек солдат и офицеров. 8 сентября в 6:00 противник атаковал позиции 3-го стрелкового батальона, но при поддержке контратаковавших танков чекисты удержали позиции, потеряв одного человека убитым, четверых ранеными и одного контуженым. С 9 по 13 сентября было затишье, которое было использовано для улучшения позиций.

12 сентября 10-я стрелковая дивизия НКВД (включая 269-й стрелковый полк) была переподчинена 62-й армии. Численность полка на этот день составляла 1637 человек.

11 сентября 1942 года фюрер провёл совещание по итогам которого в дневнике начальника Генерального штаба Сухопутных войск вермахта Франца Гальдера появилась такая запись:

Штурм городской части Сталинграда — 14 или 15.9 при хорошей подготовке. Расчёт времени: для штурма Сталинграда — 10 дней. Потом перегруппировка — 14 дней. Окончание — самое раннее к 1.10.

—

Накануне штурма разведчики 269-го сп обнаружили концентрацию немецкой пехоты и танков в секторе ответственности полка. К штурму города готовились части 295-й, 71-й, 94-й пехотных и 24-й танковой дивизий вермахта. Для укрепления обороны чекистов им были переданы подразделения 272-го стрелкового полка внутренних войск НКВД и 3-й стрелковый батальон 270-го стрелкового полка внутренних войск НКВД, который до этого момента находился в резерве полковника Сараева.

В ночь на 13 сентября противник снова атаковал высоту 154,8, а в 5:00 перешёл в наступление против 1-го, 2-го и 3-го стрелковых батальонов. Особенно тяжёлая ситуация сложилась на участке обороны 3-го стрелкового батальона, расположенного северо-западнее высоты 102,0. Под давлением противника 6-я гвардейская танковая бригада, стоявшая на правом фланге 269-го сп, отступила к территориям заводов «Красный октябрь» и «Баррикады». В результате противник занял высоту 126,3, Авиагородок и больницу. 3-й стрелковый батальон оказался без поддержки соседа справа. Бойцы батальона подбили десять танков, но, чтобы избежать окружения, были вынуждены отойти на позиции 2-го стрелкового батальона. В 14:00 противник атаковал позиции 2-го батальона, но к этому времени остатки 3-го батальона смогли окопаться, а на усиление прибыла рота автоматчиков полка. Немцы откатились, оставив перед советскими окопами два танка и до 400 погибших. К южному флангу 269-го полка примыкал 1-й стрелковый батальон 270-го сп НКВД, который, хоть и не был на острие немецкой атаки, отбил несколько атак противника. В 17:00 немцы овладели высотой 112,5, с которой была сброшена 8-я стрелковая рота 269-го сп. Для сохранения целостности обороны 2-я и 3-я роты 270-го сп атаковали высоту и к вечеру оборона двух полков снова сомкнулась. Ночью после длительного марша по разрушенному и горящему городу на этот участок обороны вышел 272-й сп НКВД. О тяжести боёв 13 сентября говорит, например, такой эпизод. Старший фельдшер 7-й роты 269-го сп военфельдшер Анна Ивановна Бессчастнова вывела и вынесла 51 раненого бойца и командира (с оружием). Когда разрывом мины был выведен из строя расчёт станкового пулемёта, Анна Ивановна встала вторым номером (первым номером встал старшина Гришин) и подавала ленты. Когда старшина Гришин был убит, отважный военфельдшер стала за первого номера и вела огонь по противнику до последнего патрона. По окончании боеприпасов она вывела пулемёт из строя, вынув замок. За этот бой Анна Ивановна Бессчастнова была награждена орденом «Красное Знамя».

В 6:00 14 сентября противник начал артподготовку, длившуюся 6 часов, после чего перешёл в наступление на стыке 1-го и 2-го стрелковых батальонов. К 16:00 противник потерял около 450 человек, но не смог прорвать советскую линию обороны. Важную роль в отражении атак сыграли пулемётчики полка. В частности командир пулеметного взвода 2-го стрелкового батальона младший лейтенант Фатих Вахитович Абдульманов со своим взводом прикрывал фланги батальона, а когда все подчинённые ему расчёты были выведены из строя, он один отбил две атаки. Тяжело раненого лейтенанта Ф. В. Абдульманова вынесли с поля боя. За эти два дня боёв отважный пулемётчик был награждён орденом «Красное Знамя». В 14:00 противник силами до двух батальонов 516-го пехотного полка 295-й пехотной дивизии вермахта смог захватить вершину Мамаева кургана, которая находилась в тылу чекистов. Рота автоматчиков 269-го полка под командованием младшего лейтенанта Николая Любезного и остатки 416-го стрелкового полка 112-й стрелковой дивизии, при поддержки двух танков, контратаковали и к 18:00 сбросили противника с вершины Мамаева кургана. Оборону высоты возложили на 416-й полк. По итогам боёв 13 — 14 сентября наступающий противник не смог добиться значительных результатов в полосе 269-го стрелкового полка НКВД: чекисты не оставили своих позиций.

С 15 по 26 сентября на участке 269-го стрелкового полка было затишье, которое было использовано для совершенствования позиций и подготовки к наступлению. На 15 сентября в составе полка оставалось 435 человек К 27 сентября 269-й сп НКВД занимал оборону по линии высота 126,3 — северный отрог оврага «Долгий» — роща «Северная» — подступы к заводу «Красный октябрь».

27-го сентября после часовой артподготовки в 6:00 штурмовая группа 269-го полка, при поддержке 137-й отдельной танковой бригады (отбр), перешла в наступление. Основой штурмовой группы была 4-я рота 2-го стрелкового батальона. Целью наступления было Выбить противника из Авиагородка и Исторического вала. Штурмовую группу поддерживало наступление 1-го стрелкового батальона (справа) и остатки 3-го батальона (слева), а также машины 221-го и 222-го отдельных танковых батальонов 137-й отбр. Всего в наступлении участвовало 340 человек из состава полка. Приблизившись на сто — сто пятьдесят метров к противнику, наступающие попали в огневой мешок и были вынуждены отступить на исходные позиции. Перейдя в контрнаступление, противник прорвал советские позиции и к 14:00 достиг посёлка Северный, железной дороги и рощи вокруг аэродрома Гумрак. Неудачное наступление привело к большим потерям убитыми (около 300 человек), а также много воинов попало в плен. Линия обороны полка сохранилась только в районе командного пункта полка в районе оврага Банный, где оборонялось около 70 бойцов и командиров. По итогам боёв в дневном донесении 51-го армейского корпуса вермахта говорилось: «Русские упорно защищались из хорошо оборудованных позиций при поддержке мощной артиллерии всех калибров».

В 5:00 28 сентября полк получил приказ на выведение на левый берег Волги в район села Заплавное, где находились тыловые службы дивизии. Свои позиции чекисты сдали 193-й стрелковой дивизии.

1 февраля 1943 года 269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД СССР был передан в Наркомат обороны СССР и стал именоваться 272-й стрелковый Сталинградский полк.

Итоги боевой деятельности

За период боёв в Сталинграде с 23 августа по 28 сентября включительно полк понёс следующие потери:

• Убитыми: офицеры — 39, сержанты и старшины — 50, красноармейцы — 111 человек;
• Ранеными: офицеры — 26, сержанты и старшины — 85, красноармейцы — 229 человек;
• Пропавшими без вести: офицеры — 13, сержанты и старшины — 131, красноармейцы — 495 человек;
• Дезертировали — 18 человек.

Всего за время боёв в черте города 269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД потерял 1197 человек из 1647 вступивших в бой в конце августа.

В свою очередь, в результате боевых действий полка противник понёс следующие потери: погибло «около 2650 солдат и офицеров, уничтожено 23 танка, одна автомашина, 8 пулеметов».

Состав полка

Все полки 10-й стрелковой дивизии НКВД формировались с одним и тем же составом:

• три стрелковых батальона по три стрелковые роты и пулемётному взводу (четыре пулемёта «Максим») в каждом батальоне;
• батарея 45-мм противотанковых пушек (четыре орудия);
• миномётная батарея (четыре 82-мм и восемь 50-мм миномётов);
• рота автоматчиков.

Командный состав полка

• Командир полка — подполковник Иван Иванович Капранов, бывший командир 55-го стрелкового полка войск НКВД СССР по охране железных дорог;
• Заместитель командира полка — капитан Дмитрий Яковлевич Набивач, бывший командир батальона 25-го стрелкового полка войск НКВД СССР по охране железных дорог;
• Военный комиссар полка — батальонный комиссар Тихон Никандрович Плотников;
• Заместитель начальника штаба полка — старший лейтенант Алексей Иванович Жолот, бывший помощник начальника штаба 76-го полка войск НКВД СССР по охране железных дорог;
• Заместитель начальника штаба по разведке — лейтенант Перосий Ермолаевич Марусидзе, бывший заместитель командира батальона по разведке 41-го резервного стрелкового полка пограничных войск НКВД Грузинского округа;
• Командир 1-го стрелкового батальона — капитан Александр Алексеевич Ахапкин, бывший командир роты 59-го стрелкового полка войск НКВД СССР по охране железных дорог;
• Командир 2-го стрелкового батальона — старший лейтенант Андрей Андреевич Шевченко, бывший командир батальона 112-го стрелкового полка войск НКВД СССР по охране железных дорог;
• Командир 3-го стрелкового батальона — старший лейтенант Александр Павлович Казаков, бывший командир роты 273-го полка конвойных войск НКВД СССР;
• Командир минометной батареи — младший лейтенант Виктор Фомич Мотора, бывший курсант Саратовского военного училища войск НКВД СССР;
• Командир роты автоматчиков — младший лейтенант Николай Фёдорович Любезнов, бывший курсант Саратовского военного училища войск НКВД СССР.

Ссылки

• Ведяев А. [историк.рф/special_posts/чекисты-в-сталинграде-подвиг-10-й-дивиз/ Чекисты в Сталинграде: подвиг 10-й дивизии войск НКВД СССР]. Историк.рф. Проверено 20 апреля 2016. [web.archive.org/web/20160707204105/xn--h1aagokeh.xn--p1ai/special_posts/чекисты-в-сталинграде-подвиг-10-й-дивиз/ Архивировано из первоисточника 7 июля 2016].

Литература

• Исаев А. В. Сталинград. За Волгой для нас земли нет. — М: Эксмо, Яуза, 2008. — 448 с. — (Война и мы). — 10 000 экз. — ISBN 978-5-699-26236-6.

• Лагодский С. А., Ржевцев Ю. П. 269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД СССР // Сталинград: подвиг солдат правопорядка. — М.: Объед. ред. МВД России, 2013. — 487 с. — ISBN 978-5-8129-0108-0.
• Стариков Н. Н. Войска НКВД в Сталинградской битве. — М.: Алгоритм, 2013. — 208 с. — ISBN 978-5-4438-0384-5.

• Так сражались чекисты / Лит. обраб. Афанасьева А. И.. — Волгоград: Нижне-Волжское книжное издательство, 1974. — 175 с.

Отрывок, характеризующий 269-й стрелковый полк внутренних войск НКВД

Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?